Ипатова Арина Михайловна: другие произведения.

Обитель Разума. Часть 1

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Конкурс LitRPG-фэнтези, приз 5000$
Конкурсы романов на Author.Today
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть 1
  ОБИТЕЛЬ РАЗУМА
  
  Он увидел... нескончаемые ветви времен, до умопомрачения огромную сеть расходящихся, смыкающихся и параллельных отрезков времени. И это переплетение времен, которые сближаются, ветвятся, обрываются или не соприкасаются в наших жизнях...
  
  Хорхе Луис Борхес
  "Сад, где ветвятся дорожки"
  
  Главное дело человека на земле - бороться против разрушения, смерти и упадка, даже если эта борьба абсолютно безнадёжна.
  Иво Андрич, "Мост на Дрине".
  
  
  0. Марат
  Что везут бревно, да на семи лошадях...
  Из святочных гаданий.
  
  
  15 апреля 2190 года.
  Лесопилка располагалась на самой окраине поселения.
  То было довольно большое бревенчатое сооружение, крытое металлом. Некогда металл был окрашен зелёной краской, но это было слишком давно. Сейчас крышу покрывала ржавчина.
  Плетёный забор окружал бревенчатый сарай, образуя широкий двор. Покосившиеся ворота были распахнуты.
  Отсюда открывался вид на поле, где-то уже робко начавшее зеленеть, где-то покрытое снегом. Через поле тянулась к лесу чёрная извилистая полоса дороги, покрытая лужами. Покрикивали грачи. Чуть поодаль бродила по полю ватага длинноногих серых журавлей, деловито тыкала клювами в землю.
  Солнце пригревало и должно было бы радовать сердце после тяжёлой зимы.
  Но люди на дворе у лесопилки сейчас не обращали внимания на солнце.
  Двор был завален брёвнами, досками, опилками, обрезками древесины. Однако если приглядеться, в этом хаосе можно было разглядеть некий порядок. Брёвна тянулись к брёвнам, доски к доскам, а вот от крупной и мелкой древесной стружки тут было некуда деваться. Она была везде.
  На дворе стояла подвода, запряжённая парой лошадей. На подводе лежало десятка полтора толстых брёвен. Лошади неторопливо переступали копытами, изредка вскидывали головы, помахивали хвостами, радуясь больше отдыху и немного - весне.
  На подводе сидел, опустив голову, мальчишка лет тринадцати, щуплый, светловолосый, с мелкими красивыми чертами лица. Стоявший рядом человек осыпал его упрёками, подросток молчал, не поднимая глаз.
  - Я не возьму этот кругляк! - повторил человек уже в который раз. - Он никуда не годится. И здесь я его не позволю оставить, мне тут хлама не нужно. Вези его отсюда, куда хочешь. Ты погляди - кривые ж брёвна! Намучаешься с ними. Да и станок угробим.
  Он ткнул рукой в брёвна, которые в основном действительно были кривоваты.
  Мужчина был невысок, коренаст, уже немолод. В волосах пробивалась седина. Обветренное лицо покрывали резкие морщины. Это было лицо человека, всю жизнь занимавшегося тяжёлым трудом в любую погоду.
  Подросток поднял голову и едва слышно сказал что-то.
  - Чего? - раздражённо отозвался человек.
  - Лес такой, Виктор, - чуть громче ответил мальчишка.
  Виктор сразу завёлся.
  - Вот врать мне не надо - лес такой! Лес как лес. Во всём лесу нормального дерева не нашлось?
  Он с досадой стукнул кулаком по злополучному бревну.
  Заскрипела дверь сарая. Мальчик быстро зыркнул в ту сторону, потом снова обречённо съёжился.
  На крыльцо вышел молодой парень с топором в руке.
  - Готово! - крикнул он, сбежал по ступеням и с размаха воткнул топор в стоявшую у крыльца колоду.
  - Сейчас взгляну, Марат... - отозвался Виктор, уставший ругаться, и ушёл в сарай.
  Марат, едва взглянув на повозку с брёвнами, кивнул мальчику в знак приветствия, перепрыгнул через грязь и сделал несколько шагов по направлению к воротам. Молодой человек прекрасно слышал ругань, но не имел ни малейшего желания в неё вмешиваться. На собственном опыте он успел убедиться, что Виктор грубоват, но справедлив, и зря шуметь не будет.
  Мальчик продолжал сидеть без движения. В появлении нового действующего лица он увидел какую-то надежду для себя.
  Марат рассеянно смотрел в поле. Тёплый апрельский ветер дул в лицо, ерошил тёмно-русые волосы.
  Марат был высокий молодой человек, подвижный и гибкий. Его худое лицо с приподнятыми скулами казалось немного неправильным, но в чём неправильность, определить было трудно. То ли брови с изломом были чуть асимметричны, то ли щёки запали больше обычного после тяжёлой зимы. Живые карие глаза быстро меняли выражение, видимо, более созвучное его мыслям, чем окружающему пейзажу.
  В созерцательном настроении Марат словно бы выпадал из спектакля жизни, становился не участником его, а зрителем. Он сам это за собой знал, но ничего не мог поделать. Неудобное, даже опасное свойство в мире, приютившемся на руинах цивилизации, но до сих пор оно не принесло ему особых бед.
  Одна из лошадей переступила копытами по грязи и громко заржала. Марат вернулся с небес на землю.
  Он не смотрел на повозку, но прямо спиной улавливал мысли подростка.
  "Я же не виноват".
  "А я тут при чём?" - так же мысленно ответил Марат.
  "Я не виноват. Я им говорил. Они нарочно посылают меня, потому что думают, что вы пожалеете меня, а у других не возьмёте..."
  "Да с чего бы тебя жалеть?"
  "Они прибьют меня, если я ничего не сдам".
  "Отстань от меня. Говори с Виктором".
  "А я с тобой и не говорю".
  Это было справедливое замечание. Марат со вздохом повернулся и поглядел на повозку. Даже издали было видно, что брёвна не лучшие.
  Он подошёл ближе. Ну может, что-то и можно выбрать.
  Так и не сказав ни слова, он пошёл в сарай.
  Там было темновато и прохладно, холоднее, чем на улице. Пол засыпала серая субстанция - мельчайшие опилки, смешанные с пылью. Сапоги утопали в ней.
  
  Виктор, осматривавший несколько брёвен перед распиловкой, услышал его шаги, повернулся и одобрительно кивнул.
  - Нормально. Берём в работу.
  - Виктор...
  - Ну чего ещё, - с досадой ответил тот, явно зная, о чём пойдёт речь.
  - У нас ведь мало кругляка. Может, возьмём, что получше?
  - Так и думал, - буркнул Виктор. - Что он тебе наплёл?
  - Он мне ничего не говорил, - честно ответил Марат.
  - Если мы это сделаем, - медленно сказал Виктор, - они продолжат так поступать снова и снова.
  - Да, пожалуй... - Марат повернулся, чтобы уйти.
  - Ладно, погоди.
  Он выпрямился, расправил спину. В словах Марата была правда. Следующего груза ждать пришлось бы долго. А Виктор не любил простоев.
  Непонятно, почему. Не очень-то и нужны были сейчас эти доски. Но он цеплялся за них, цеплялся за свою работу, и вносил спокойствие в душу Марата, нередко терзаемую непонятной тревогой.
  Пока Виктор пилит свои доски, мироздание незыблемо.
  
  Взяли около половины. Почему-то те брёвна, которые больше приглянулись Виктору, оказались в самом низу, что не улучшило его настроения. Повозка уже тащилась к лесу, а он всё ворчал.
  - Они ещё и сучковатые...
  - Ладно, - примирительно сказал Марат, - тут пару раз топором махнуть.
  - Ну и маши.
  Марат невесело усмехнулся, обрезая сучья. Честно говоря, тут только одно приличное дерево есть. Стройное, ровное. Дуб. Довольно старый. А остальное действительно больше на дрова пригодно. Но что делать - других-то нет.
  
  Пилорама медленно ползла по рельсам.
  Марат не уставал восхищаться умениями своего напарника. Виктор действительно любил машину и чувствовал её. Он возвёл распиловку леса на уровень высокого искусства. Он знал, где замедлить ход, а где ускорить, чтобы пройти сучок, не сломав ленту, знал, как лучше расположить кривое бревно, знал.... да тысячу разных вещей он знал, и был мастером своего дела, и зрелище его работы завораживало Марата, изредка настолько, что он забывал о собственных обязанностях и дожидался гневного окрика от Виктора.
  Время шло. Гора досок в углу сарая подрастала.
  Уложили на пилораму дубовое бревно.
  - Это хоть на дерево похоже, - сказал Виктор с тенью одобрения. - Поехали. И поворачивайся быстрее.
  Он провёл станок одни раз, потом второй, третий. Марат быстро снимал готовые доски. Бревно и впрямь хорошее было. Оттащив в сторону очередную доску, Марат повернулся к пилораме.
  Скрежет. Металлический лязг и звон. Треск ломающегося дерева.
  Марат, не раздумывая, бросился на пол, в опилки. Там, где долю секунды назад была его голова, просвистел обломок дерева, ударился в стену сарая и отлетел в сторону.
  Ругань Виктора из-за станка. Лязг стих.
  Марат сел, стряхивая с лица стружку и грязь.
  - Эй, - крикнул Виктор, - ты цел?
  - Цел, - успокоил Марат. Чудесное спасение не произвело на него большого впечатления. Человеческая жизнь не была особенно ценной, в том числе и собственная.
  "Вот если бы не убило, а искалечило то бревно - было бы плохо", - подумал Марат философски, продолжая сидеть. Он почувствовал, что здорово наломался за сегодняшний день.
  - Лет пять назад у меня так убило напарника, - заметил Виктор.
  Марат счёл вежливым поддержать светскую беседу.
  - Да, я даже помню эту историю.
  Виктор обошёл станок.
  - Как же это... - пробормотал он с досадой. - Бревно-то ровное было. А пилораму чуть не сорвало. И пила лопнула, конечно.
  Марат нехотя поднялся, подошёл к пилораме. Вдруг что-то необычное привлекло его внимание.
  - Смотри-ка, Виктор.
  Неудивительно, что доска раскололась, и пила лопнула. В дерево некогда врос, слился с ним искорёженный кусок металла.
  Виктор взял его пальцами, покачал. Металл сидел крепко.
  - Осколок снаряда? - предположил Виктор.
  - В этих краях, - проговорил Марат, тщетно пытаясь отряхнуть влажную древесную пыль с рукавов, - когда-то война была, страшная. Лет двести пятьдесят назад.
  - Бестолочь, что ли? - хмыкнул Виктор. - Нет этому дереву двухсот пятидесяти лет.
  - Да, пожалуй, нет. - Марат задумчиво посмотрел на бревно. - Интересно, конечно. Ну значит другая история.
  Он задумался на минуту, потом продолжал, даже не отдав себе отчёта, что бессознательно понизил голос:
  - Может, с Обителью как-то связано. Она ведь не так далеко.
  Виктор с неодобрением мотнул головой.
  - Не болтай много, Марат. Любознательный слишком. Эх, я должен был догадаться, что осторожней надо с этим деревом.
  - Ну как ты мог догадаться? - возразил Марат, рассматривая кусочек металла, выглядывающий из древесины. - Брось. Это уже много лет здесь, внешне никаких следов не было.
  - Пилы горят прямо, - не слушая его, продолжал Виктор.
  - И что делать? - поинтересовался Марат.
  - Что делать... - передразнил Виктор. - Запросим у отшельников, пусть доставляют новые.
  Марат сдвинул брови. Какая-то новая мысль пришла ему в голову.
  - А если не доставят? - медленно спросил он.
  - Не доставят - значит, не доставят.
  - А доски?
  - Ну ведь есть запас. - Виктор мотнул головой в сторону готовых досок.
  - А если никогда не доставят? - упрямо продолжал Марат.
  - Ну чего пристал? Не доставят - не будет больше досок.
  Он отошёл от станка. Марат понимал его досаду и боль. Пилорама была его игрушкой, его детищем, его домашним питомцем - всё сразу.
  Хотя у Виктора была и семья, жена и две дочки, и Марат знал, что его грубоватый напарник к ним нежно привязан.
  - А всё-таки на что ты намекаешь? - вдруг спросил Виктор.
  
  Марат вскинулся. Неожиданно представилась возможность поговорить о том, что давно уже занимало его мысли.
  - Я про пилы. Можно ведь найти... - он запнулся. - Ну я не говорю, что наверняка и прямо сразу.
  Напарник покосился на него.
  - Что? И где?
  - В старых поселениях.
  Виктор с удивлением посмотрел на него.
  - Всё-таки есть в тебе что-то странное, Марат. Ты там бываешь?
  - Иногда.
  - Как ты не боишься, не понимаю...
  - Да я далеко никогда не заходил.
  - Там и правда можно найти пилы?
  - Думаю, да. Там все можно найти, хотя непросто это. Да я и не искал. - Марат помолчал и задумчиво добавил. - Меня книги интересовали.
  - Книги?! - Напарник захохотал.
  Марат тоже улыбнулся.
  - Умный ты больно, - заметил Виктор. - Тебе бы в отшельники податься.
  Марат нахмурился и покачал головой.
  - Нет призвания.
  - Вишь ты - призвание, - важно произнёс Виктор. - Это верный кусок хлеба, а не призвание.
  - Нет, я так не могу...
  - Ну насмешил, конечно, спасибо. - Виктор посерьёзнел. - Но ты бы поосторожнее с этими своими интересами, Марат. Мне не так просто найти толкового помощника.
  - Да я ничего такого и не делаю, - пожал плечами Марат. - Никто не запрещает увлекаться историей. А меня это забавляет. - Он улыбнулся. - Я как-то даже рассказик написал.
  - О чём? - спросил Виктор.
  - Такую фантазию на тему древних римлян.
  - Это кто такие?
  - Были они. Давно. Я про них читал. Там был один император, вообще плохой человек, но он меня тронул почему-то. Я про него писал.
  - Ну и что дальше?
  - А ничего. Тут этот текст в подсобке валялся. Я забыл про него, а недавно смотрю, он делся куда-то.
  Виктор махнул рукой.
  - Нашёл бы лучше подругу, Марат. Блажь бы и в голову перестала лезть.
  Он повернулся к рельсам.
  - Надо снимать это бревно. Рискованно с ним работать, там ещё куски металла могут быть. А жаль.
  
  Виктор так и не вспомнил, что с месяц назад заходил заказчик, из отшельников, и заглянул в подсобку, разыскивая пильщиков. Там этот человек наткнулся на рукописный карандашный текст, валяющийся на столе, с интересом проглядел его и сунул в карман.
  Впрочем, если бы он и вспомнил, и даже рассказал Марату, это вряд ли изменило бы что-то в последующих событиях.
  
  
  
  I. Анатолий
  Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего.
  
  Ф.М. Достоевский
  "Преступление и наказание".
  
  Месть
  3 ноября 1995 года
  Был хмурый осенний день 3 ноября 1995 года, пятница.
  Восемь часов вечера, уже давно стемнело. Редкие фонари скупо освещали тихую улочку на окраине Москвы. На черных силуэтах четырнадцатиэтажных башен желтели прямоугольники окон, и в каждом прямоугольнике можно было увидеть кусочек чужой жизни. Обитатели каменных сот шторами закрывались от посторонних взоров, но каждое светящееся окно тем или иным способом выдавало характер и вкусы тех, кто жил за этими двойными стеклами.
  По улице, мимо мерзнущих на обочине машин, шел молодой человек, держа руки в карманах длинной потёртой кожаной куртки. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Молодой человек шел не торопясь, словно гуляя, однако не смотрел по сторонам, глубоко погрузившись в свои мысли.
  Парень был не очень высок, скорее, среднего роста, коренастый, с широкими плечами. Он с первого взгляда производил впечатление человека решительного, которого трудно смутить или испугать. По его уверенным движениям чувствовалось, что он обладает хорошей реакцией и незаурядной физической силой.
  Молодой человек подошел к двери подъезда, вынул из кармана связку ключей, завертел её в руке. Ключи звенели. Электрическая лампа, торчащая из козырька подъезда, осветила четко очерченный овал лица с выдвинутым вперед подбородком, выдающим упрямство. Подбородок и щеки были гладко выбриты, но густые светло-русые волосы уже требовали стрижки. Губы плотно сжимались, и вообще у молодого человека был такой вид, словно он дал обет молчания. Красивые, но неласковые серые глаза смотрели холодно.
  На заедающем кодовом замке были вытерты две цифры, подсказывающие, куда нажимать. Впрочем, молодой человек и так это знал. Он открыл дверь и зашел в подъезд. Почти сразу подъехал лифт. Парень ткнул в нужную кнопку, и кабина, устало поскрипывая, понесла его вверх. Он стоял, играя ключами, и лицо его сохраняло прежнее хмурое выражение.
  Молодой человек совершил преступление.
  Сам он так не считал. Если бы ему пришлось объяснять, что он думает о своем поступке, он назвал бы его запоздавшим правосудием. Но молодой человек был почти уверен в том, что ему никогда не придется отвечать на вопросы, касающиеся событий сегодняшнего дня.
  Почти уверен, но не абсолютно. Но сейчас он думал не о риске, которому подвергается. Его занимала та мысль, которая пришла к нему в заброшенном доме, даже не мысль, а тень мысли. Он никак не мог схватить, сформулировать какую-то неуловимую идею, не знал даже, о чем она. Это тревожило его.
  Двери лифта еще не открылись, и он смотрел прямо перед собой невидящими глазами, пытаясь выкинуть из головы эти фантазии. На них не стоило тратить время. К тому же, он был почти дома.
  Через минуту молодой человек скидывал сапоги в коридоре своей квартиры.
  - Мам, я здесь! - сказал он громко.
  Мама выглянула из комнаты. Ей было не так уж много лет, но она выглядела, как старушка: маленькая, сухонькая, с пучком седых волос на затылке.
  - Ужинать, Толя? - деловито спросила она, складывая влажную тряпку. Она все время убиралась.
  - Ага, давай... - рассеянно, даже грубовато сказал он. Потом, повинуясь неожиданному порыву, наклонился и поцеловал её в сморщенную щеку.
  - Ты чего? - смутилась она, как смущалась в молодости, когда на нее обращали внимание мужчины.
  - Ничего, - ответил молодой человек по имени Анатолий. Болезненные воспоминания царапнули сердце, но он только улыбнулся. - Просто так...
  Мама не знает, что он сделал, и никогда не узнает. Но теперь, впервые за два года, он сможет спать спокойно. Кажется, он убил в себе дьявола...
  - И суп давать? - спросила мама, оглянувшись.
  - Какой?
  - Борщ.
  - Давай... - согласился он.
  Она суетливо двигалась по кухне, наливала борщ, жарила картошку. Ложка в руке Анатолия равномерно постукивала по тарелке. На красноватой поверхности борща золотились кружки жира, и от стоявшей на плите сковороды исходил божественный аромат жареного мяса, смешанный с запахом специй.
  Мама уселась напротив него с чашкой чая.
  - Ты уже совсем взрослый, - заметила она с оттенком грусти.
  Молодой человек усмехнулся.
  - Ты только сейчас заметила?
  - Вот женился бы ты, были бы у меня внуки...
  Она не в первый раз заводила такой разговор и, честно говоря, изрядно ему с этим поднадоела. Последние же несколько недель, после того, как он окончательно поссорился со своей девушкой, эта тема была ему особенно неприятна. Но все же он слишком жалел мать, чтобы показывать ей своё раздражение.
  - Потом как-нибудь, - сказал он, отодвигая пустую тарелку. - Нам и так неплохо.
  Она улыбнулась и покачала головой. Эти последние слова ей нравились, и поэтому, даже не отдавая себе отчёта в своем коварстве, она порой заговаривала о его женитьбе, просто чтобы их услышать.
  Анатолий встал и ушел к себе в комнату. Здесь он лег на кровать и закинул руки за голову, бездумно купаясь в блаженном чувстве тепла и сытости. Затем к нему стали подкрадываться воспоминания о сегодняшнем дне, и он благосклонно допустил их до себя. Воспользуемся и мы его памятью, и вернемся вместе с ним на несколько часов назад...
  
  В центре Москвы, в одном из этих безлюдных, словно вымерших переулков, на острове остановившегося времени посреди моря суеты, разрухи и хаоса, стоял старый дом еще дореволюционной постройки. Точнее, это были несколько домов, столь плотно прижавшихся боками друг к другу, что между ними остались лишь арочные проходы. Здания находились в аварийном состоянии. От стен отваливались куски штукатурки, балконы грозили обрушением.
  Недавно эти строения стали ремонтировать. Дом (формально их было несколько, но за десятки лет эти строения так приросли одно к другому, что можно было считать их одним домом) обстроили лесами и затянули грязно-белой плёнкой. Под этой плёнкой, словно в коконе, велись строительные работы, которые должны были до неузнаваемости преобразить старое здание. Тут же на двух столбиках висел плакат: "Реконструкцию ведёт...." и название организации.
  Но почему-то именно в эти осенние дни работы в доме приостановились, и Анатолий счел это благоприятным для себя предзнаменованием, хотя вообще он не был суеверен. Но все сложилось настолько для него удачно, все так подталкивало его к осуществлению навязчивого замысла, что он просто плыл по течению, не задумываясь, ведет ли его воля провидения или игра случая.
  Вдоль дома, по тротуару, вёл проход из нестроганых досок. Доски плотно прилегали друг к другу, защищая редких прохожих от падающего строительного мусора. Проход тянулся на несколько десятков метров, и с улицы нельзя было увидеть, что происходит в этом деревянном туннеле.
  Каждый вторник и пятницу, около пяти вечера, здесь проходил хорошо одетый человек лет сорока. Он оставлял машину всегда на одном и том же месте, на открытой стоянке, и углублялся в хитросплетение маленьких улочек, каждый раз следуя одним и тем же коротким маршрутом. По выходе из туннеля ему оставалось пересечь последнюю из таких улочек, в которую под прямым углом вливался переулок, и войти в подъезд жилого дома напротив.
  Анатолия уже давно интересовали перемещения этого мужчины. Впрочем, зачем он бывает в этом районе, молодой человек не знал и знать не хотел. Больше всего его занимал факт регулярного появления выслеживаемого в деревянном туннеле.
  У него было дело к хорошо одетому мужчине. Это дело следовало закончить два года назад, но так не случилось, потому что тот опирался на силу денег. Теперь молодой человек был даже рад этому, потому что ему представилась возможность завершить его по-своему.
  
  Рабочий день Анатолия рано начинался и заканчивался рано, в пять. В пятницу обычно можно было уйти чуть раньше. Добраться же пешком до нужного переулка занимало не больше пятнадцати минут. Он тщательно, не торопясь, собрался и вышел.
  Дом, укрытый плёнкой, уже ждал его, молчаливый союзник. Юноша спокойно вошел внутрь через один из подъездов. Дощатая стенка скрыла от посторонних глаз этот маневр. Секунду постояв, он поднялся на два лестничных пролета, расстегнул куртку и вытащил из внутреннего кармана оружие.
  Откуда у приличного молодого человека, сына учительницы, недавнего выпускника хорошего столичного вуза, а ныне системного администратора в небольшой конторе, взялся пистолет - это отдельная история, которая будет рассказана в своё время. Пока же примем как данность, что пистолет у него был. Ласкающим движением юноша погладил смертоносное дуло, убрал руку с оружием под куртку и спустился вниз.
  Роковой момент приближался. Молодой человек стоял в дверях подъезда, ожидая. Он не пытался выглянуть, чтобы заранее увидеть свою жертву. Звук шагов разнесется по всему проходу, подав ему сигнал к действию. Это было идеальное место для засады. Сердце его билось ровно и радостно, как у охотника, ждущего добычу и уверенного в её появлении.
  На всякий случай он пришел пораньше. Человек, которого он ждал, должен был появиться минут через пятнадцать. Но довольно скоро Анатолий услышал характерное гулкое постукивание - тот тоже пришел раньше обычного времени. Похвалив себя за предусмотрительность, молодой человек осторожно выглянул из-за дверного косяка и увидел, как его враг движется навстречу ему, уверенно ступая по грубым нестроганым доскам.
  Юноша подпустил его совсем близко и только тогда вышел из своего укрытия, вынув из-под куртки руку с пистолетом.
  Тот, другой, остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, и вцепился взглядом в черное дуло.
  - Что нужно? - спросил он довольно резко, похоже, даже не очень испугавшись. Он не был трусом.
  - Поговорить, - вежливо ответил юноша, усмехнувшись уголком рта. - Зайдите в подъезд.
  Он хотел уйти из туннеля, опасаясь, как бы сюда не забрёл случайный прохожий.
  Другой повиновался и зашел внутрь. Анатолий двинулся за ним, метнув быстрые взгляды направо и налево, ещё раз убеждаясь, что их никто не видит. Справа никого не было. Слева, в переулке, стремительно промелькнул белый бок какой-то машины и исчез из вида.
  Внизу в подъезде было темно.
  - Выше, - сказал юноша.
  Они поднялись на лестничную клетку второго этажа. Лестница была широкой, массивные дубовые перила поддерживали чугунные опоры. Три тяжёлые деревянные двери, окрашенные в тёмно-бордовый цвет, вели в бывшие квартиры и будущие офисы. Молодой человек встал у одной из этих дверей, не опуская пистолета.
  - Так что тебе нужно? - уже мягче спросил другой. - Денег? Возьми.
  Он вынул из кармана бумажник и бросил его к ногам своего преследователя. В глубине души он надеялся, что сейчас парень поднимет кожаный прямоугольник и сбежит.
  Юноша отрицательно покачал головой.
  - Не надо. Деньги я и так смогу забрать, только они мне не нужны.
  - Чего ж тебе нужно? - спросил мужчина в третий раз.
  - Убить тебя.
  Мужчина сжал губы и невольно сделал шаг назад.
  - Странный ты какой-то... - заметил он. - Кто тебя послал?
  - Объясню, - молодой человек переступил с ноги на ногу. - Два года назад ты сбил девушку. Она умерла. Ты смог откупиться, тебе ничего не было тогда... Вспомнил меня?
  Тень пробежала по лицу его собеседника.
  - Вспомнил, - констатировал молодой человек.
  - Ты её брат, - хмуро сказал мужчина. - Ну так не нарочно же я это сделал. Столько времени прошло...
  Юноша засмеялся.
  - Извини, раньше не было возможности.
  - Это был несчастный случай, - произнес мужчина таким тоном, каким разговаривают с капризничающими детьми и сумасшедшими.
  - Даже если бы ты сбил её для развлечения, - сказал молодой человек почти ласково, - тебе бы все равно ничего не было. Ты думаешь, тебе можно все... Я не прав?
  Рука с оружием поднялась немного выше. Палец покойно лежал на спусковом крючке. Здорово было держать пистолет...
  В первый раз он увидел страх в глазах своего врага.
  - Сколько раз за два года ты вспоминал об этом случае? - поинтересовался он.
  - Вспоминал, конечно... - хрипло ответил тот, - часто...
  Его кадык прыгнул: вверх-вниз.
  - Врёшь, - сказал молодой человек. - Вспоминал бы, узнал бы меня сразу. Подними бумажник.
  Его невольный собеседник пожал плечами. Он вновь овладел собой.
  - Можешь не верить, но это правда.
  Анатолий пропустил мимо ушей это замечание. Носком ботинка он толкнул кусок лакированной кожи, послав его на противоположный конец лестничной площадки. Мужчина покорно нагнулся. Анатолий следил за его движениями и думал, что выступает в роли орудия судьбы. Он даже вспомнил греческих богинь, старух, прядущих нить человеческой жизни, и произнес про себя их имена - Атропос, Клото и Лахезис. И вдруг у него появилось очень странное чувство.
  Ему показалось, что власть его над этим человеком неизмеримо велика, что тот станет во всем повиноваться ему, даже если у него не будет пистолета. Он был настолько в этом уверен, что с трудом преодолел искушение отбросить оружие и посмотреть, что из этого выйдет. Между противниками протянулась и заплясала электрическая дуга, Анатолий явственно ощущал это и дивился, почему её не видно. Пока между ними существовала такая связь, человек напротив был полностью подчинен ему. Он утратил собственную волю.
  Наваждение длилось не больше минуты.
  На верхней площадке послышался шорох. Оттуда спускалась чёрная кошка. Она пренебрежительно посмотрела на людей, прошла между ними и направилась вниз.
  Самовлюблённое создание наткнулось на невидимую нить и порвало её. Необычное ощущение исчезло. Мужчина в упор посмотрел на своего преследователя, и во взгляде его прочиталась странная горечь.
  - Судьей себя считаешь? - Он нервно сглотнул. - За сестру хочешь мстить? Да тебе плевать на нее! Тебе охота кого-то пристрелить, ты по природе убийца!
  Серые глаза Анатолия сузились.
  Мужчина понял, что обречён. В отчаянной попытке спасти свою жизнь он метнулся к юноше, пытаясь выбить у него пистолет.
  Больше медлить было нельзя. Молодой человек спустил курок, и тело противника рухнуло на бок. Мощные стены старого дома погасили звук выстрела.
  С минуту юноша смотрел на дело рук своих, ощущая, как происходит ломка в его сознании и становится правильным то, что запрещали законы божеские и человеческие. Открытые глаза его врага стали матовыми, словно фарфоровыми. Кровь вытекала из раны на груди, пачкая элегантное вельветовое пальто. Единый миг превратил дышащее живое существо в большую неподвижную куклу.
  Анатолий почувствовал, что стремительно падает в бездну.
  Разобьюсь? Взлечу?
  В кармане убитого пронзительно запищал пейджер (* Предшественник мобильного телефона, устройство для приёма текстовых сообщений.). Этот резкий звук вывел Анатолия из оцепенения. Пора было уходить.
  
  Путь к отступлению он продумал заранее. Осторожно обойдя труп, молодой человек поднялся на верхний этаж. Здесь были открыты двери, ведущие в квартиры. Спохватившись, что все еще держит в руке пистолет, он убрал его во внутренний карман и застегнул куртку.
  Дом был построен в конце девятнадцатого века. Он состоял из огромных многокомнатных квартир с широкими коридорами и высоченным потолком, украшенным по периметру лепным орнаментом. Эти помещения изначально были рассчитаны на жильцов, державших прислугу, и для прислуги имелся на лестнице черный ход. Позже, когда квартиры стали коммунальными, черный ход заколотили и не пользовались им. Но сейчас дверь, ведущая на узкую лестницу, была вновь открыта.
  Молодой человек вошел в прихожую. Под ногами заскрипели старые широкие паркетины, уложенные ёлочкой. Не задерживаясь, не заглядывая в гулкие пустые комнаты, он прошел на кухню. Здесь он прислушался, проверяя, не забрел ли кто-нибудь в черный ход. Было тихо. Только из крана сочилась по капле вода и с тихим шлепаньем падала в раковину, вознамерившись образовать сталагмит.
  Он вышел на лестницу, сбежал по ступенькам на первый этаж, толкнул плечом входную дверь. Она неохотно открылась, выпуская его. Это был самый опасный момент, его могли увидеть.
  Но место тут было уединенное. Напротив тянулся длинный бетонный забор. Маленькая площадка между забором и старым домом даже не была заасфальтирована. Здесь устало раскачивались несколько высоких тополей, и дрожали на ветру обнаженные акации.
  Никого не встретив, молодой человек скользнул вдоль забора и свернул в первый же переулок. Здесь тоже было пустынно. Быстро, но не бегом, не привлекая внимания, он удалялся от места преступления. Постепенно Анатолий замедлил шаг, расслабился и пошёл неторопливо, рассеянно глядя по сторонам, словно самый благонадёжный и законопослушный член общества.
  
  Впрочем, общество само было неблагонадёжным, незаконопослушным и растерянным.
  Анатолий бесцельно брёл по переулкам. Ещё недавно великолепная симфония оттенков жёлтого цвета буйствовала над городом, но она уже подходила к завершению. Силуэты деревьев исхудали и потемнели. С черных тонких ветвей стекли медовые листья и застыли на земле янтарной массой.
  Вокруг было малолюдно. На всём лежал отпечаток заброшенности. Штукатурка на домах потрескалась, во дворах валялся хлам. Удивительно, сколь быстро дичает, ветшает и опускается созданное людьми, когда ломается в общем сознании некая невидимая пружина, и само это сознание рассыпается на отдельные атомы. Неспокойное воображение Анатолия впитывало картины разрухи, преломляло их, перемалывало, ему мнилось, что вокруг остатки цивилизации, рухнувшей давным-давно, а не несколько лет назад. Что с того? Такова судьба всех цивилизаций. Где Египет? Где Рим? Sic transit gloria mundi.
  Мне-то всё равно. Я сам по себе. Мне всё позволено.
  
  Свернув в очередной переулок, Анатолий увидел автомобиль, припаркованный прямо на тротуаре. Ему пришлось сойти на проезжую часть. На дороге темнела в асфальте яма, в яме чёрным зеркалом покоилась стылая осенняя влага. Он легко перепрыгнул, поскользнулся, но удержался на ногах. С досадой покосился на машину и остановился.
  Чем-то зацепил его этот автомобиль. Он стоял у самого забора, за которым открывался запущенный сквер. Ажурная чугунная решётка забора во многих местах была выворочена и погнута. Один пролет вообще отсутствовал. Скамейки в сквере разломаны и опрокинуты, фонари разбиты. На земле валялись поломанные сучья. Дорожки, некогда ухоженные, превратились сейчас в непролазную грязь.
  В глубине сквера через эту грязь брела, опираясь на палку, древняя старуха, пережившая не одну разруху и возрождение. Спина её была согнута, ноги нетвёрдо ступали, но облик удивительным образом сохранял остатки былой элегантности. В упорстве, с которым она преодолевала трудную дорогу, чувствовался молчаливый вызов обстоятельствам.
  Я существую. Я человек.
  
  Анатолий возрождения не видел, и ему казалось, что для всех возможна только одна дорога - вниз. Вверх же - лишь для избранных.
  Он внимательно рассматривал автомобиль (* Скорее всего, это была Maserati Auge (Castagna).).
  Автомобиль был ослепительно белый, с виду стремительный, проворный, обтекаемых футуристических форм, предназначенный словно для полёта, а не для езды по дорогам. Над радиаторной решёткой красовался трезубец. После трагической смерти сестры Анатолий испытывал неприязнь к дорогим авто, но сейчас он не чувствовал раздражения, а словно бы уловил какой-то провал в памяти. Точно эта машина должна была иметь для него некое важное значение. Он стоял и пытался вспомнить.
  Но непослушная мысль ускользала, таяла, как кусок снега в кулаке, Анатолий чувствовал, что ищет где-то на задворках сознания уже не воспоминание, а его производную, воспоминание о воспоминании. Все было тщетно. Он оторвался от разглядывания автомобиля и двинулся дальше.
  Путь его теперь пролегал мимо Патриарших прудов. Сейчас, в этот промозглый осенний вечер, не было здесь ни поэта Ивана Бездомного, ни Михаила Александровича Берлиоза, да и не могло быть.
  И потусторонние силы не встретились Анатолию, хотя он, в своём внутренне взбудораженном состоянии, и не прочь был потолковать с ними, поспорить, обсудить, прав он или нет.
  Зато стоял здесь ларёк, отдалённый потомок будочки "Пиво и воды". На полках поблёскивали в тусклом электрическом свете бутылки с алкоголем невероятных расцветок - от лимонно-жёлтой до пронзительно-синей. Сбоку красовалась литровая ёмкость со спиртом Royal.
  Анатолий равнодушно скользнул взглядом по ларьку и не спеша пошёл в сторону Спиридоновки. Вокруг было пустынно, редкие встречные прохожие спешили домой.
  Анатолий смотрел на них словно бы свысока. Он бросил вызов тому порядку, который сложился вокруг него, и частью которого он до сегодняшнего дня был. Это опьяняло, он понимал, что должен прогнать эту эйфорию, но пока не мог этого сделать.
  "Вы не знаете, что я смог сделать, - думал он, поглядывая на прохожих и на светящиеся окна домов. - Вы побоялись бы, вы все боитесь, и нет закона, который защитил бы вас... А я теперь ничего не боюсь..."
  Он вспоминал те трагические дни, когда нелепо погибла сестра, и только сейчас эти воспоминания не вызывали обычной острой боли. Это было чуть больше двух лет назад, в 1993 году, как раз когда оцепленный, но ещё сопротивляющийся парламент был опутан спиралями Бруно.
  Анатолий тогда почти всё свободное время проводил у Белого дома. У него не было определённых политических убеждений, он просто искал ответов.
  Вопросы возникали давно, исподволь. Долгие месяцы перед этим Анатолий постепенно убеждался в том, что все действия властей направлены на разрушение. Он смотрел телепередачи, чудовищно искажавшие реальность. Он читал статьи, наполненные ложью, двуличием и ненавистью к собственной стране. И не понимал.
  Он не то что бы о чём-то сожалел. Жизнь, в которой "homo homini lupus est" (* Человек человеку волк (лат.).), не слишком пугала его, скорее наоборот, привлекала, бросала вызов. Но он хотел понять. Общество явно действует во вред себе. Зачем? Почему это происходит?
  Он знал, что большая часть людей, знакомых ему, была недовольна сложившимся положением дел. Но почему тогда никто не возражает?
  Он не знал, что в этот странный период информационное пространство формировалось особым образом. Практически все разрешённые издания работали над созданием чрезвычайно тенденциозной, однобокой картины мира, тщательно выдаваемой за единственно верную. Пространство это было построено так, что возражения не то что бы становились немыслимыми, как в антиутопии Оруэлла, но просто в него не попадали, отсекались, а если кто с иной точкой зрения и умудрялся появиться в нём, то смотреть на такого человека допускалось лишь сквозь призму злобной насмешки. Зеркало прессы всегда отражает реальность криво, искажает пропорции, цвета и яркость, увеличивает малозначимое, уменьшает существенное, но в то время искажение превзошло все пределы.
  И сколь бы много несогласных не было, они чувствовали себя одинокими в своём протесте, заглядывая в это зеркало и не видя в нём себя.
  У Анатолия тогда не хватило бы ни знаний, ни кругозора, чтобы оценить изящество этого великолепного механизма подавления воли. Но любопытство не давало покоя, ему хотелось знать. Исследований на эти темы тогда не было, читать было нечего, поэтому всё приходилось додумывать самому. Он бродил вокруг Белого дома, разговаривая с людьми, думая и наблюдая. Практический курс геополитики, лабораторная работа ?1... Только смерть сестры помешала ему оказаться в центре событий в момент кровавой развязки, 3 и 4 октября. Возможно, её гибель спасла ему жизнь. На трагический исторический фон беда его семьи легла крошечным незаметным мазком.
  Но сложение собственного несчастья с несчастьем общества перевернуло душу Анатолия. Той осенью он ясно понял, что нет закона и справедливости, помимо тех, которые может установить он сам. Идею эту Анатолий воспринял сразу, спокойно, как-то безропотно, без мучительных раздумий и сопротивления. Он смирился с грузом ответственности, который лёг на его плечи, с несвойственной ему покорностью. И стал ждать.
  Ждать пришлось два года. Совсем немного. И он осуществил задуманное.
  Дойдя почти до конца Спиридоновки, он остановился и после секундного колебания резко повернул направо, в Гранатный переулок. Ему захотелось бросить взгляд на места событий двухлетней давности.
  По переулкам он быстро добрался до Садово-Кудринской и спустился в переход. Внизу ютилась пара бездомных, страшных, оборванных, с мутными взглядами. Не обращая на них внимания, он прошёл мимо. По Баррикадной двинулся к зоопарку, потом снова нырнул в переход.
  Ещё через несколько минут он уже смотрел на дом, вспоминая.
  Тогда, в самом конце сентября, Анатолий с парой таких же студентов искал пути прохода сквозь оцепление. Много говорили о подземных коммуникациях, но этих ходов они не знали, и попытались исследовать путь поверху, через крыши.
  Подъезд был открыт, они поднялись на последний этаж и выбрались наверх через чердачное окно. Накрапывал мелкий дождь, покатые железные листы гудели под ногами, скользили, можно было ехать по ним, как по детской горке. Рискуя сорваться, молодые люди сползли до края крыши. Перед ними стоял символический, высотой меньше полуметра, тонкий металлический заборчик, дальше уходила вниз стена дома. Ни водосточной трубы, ничего. Обрыв.
  Спуститься по этой стене без риска разбиться можно было только с альпинистским снаряжением. Возможно Анатолий, с присущим ему упрямством, и раздобыл бы это снаряжение, но парой дней позже несчастный случай с сестрой остановил его, а потом всё было уже кончено.
  
  Сейчас на Дружинниковской улице было пустынно. Анатолий шёл мимо жёлтого бетонного забора, огораживающего стадион. Здесь развернулся импровизированный мемориал. Красные и чёрные ленты на деревьях, на заборе фотографии погибших, их биографии, полузапрещённая пресса.
  Анатолий приблизился, скользнул взглядом по подборке стихов на истрёпанном газетном листке. Было уже почти темно, но он всё же прочитал несколько строк.
  "Опять мы отходим, товарищ,
  Опять проиграли мы бой,
  Кровавое солнце позора
  Заходит у нас за спиной".
  
  
  Анатолий моргнул, взгляд скользнул ниже и выхватил середину стихотворения.
  "И, вынести срама не в силах,
  Мне чудится в страшной ночи -
  Встают мертвецы всей России,
  Поют мертвецам трубачи.
  Беззвучно играют их трубы,
  Незримы от ног их следы,
  Словами беззвучной команды
  Их ротные строят в ряды."
  (* Константин Симонов. Безымянное поле. Июль 1942.)
  
  
  Анатолий никогда специально не изучал поэзию, но от природы чувствовал её. От простых чеканных рифм по спине пробежала дрожь. Он проглядел еще парочку столбцов разных авторов.
  
  "Тьма понадвинулась с севера,
  Ночь - не бывает длинней,
  В поле, костями усеяно,
  Вышел пророк Еремей.
  Ходит неслышной он поступью,
  Посохом ищет земли.
  Русские грустные косточки
  Сплошь по земле полегли."
  (* Вероятно, Н.Н.Лисовой.)
  
  Взгляд остановился ещё на одном обрывке текста... Дожди намочили газету, часть слов уже не читалась.
  "...
  Гляжу на платок твой узорный,
  На сумрачный лик молодой.
  Тот берег .......... озёрный
  Смеётся над нашей бедой.
  Тот берег уже - заграница,
  Сбиваются льдины в затор
  И трещина грозно змеится,
  И надвое делит простор."
  (* Неизвестный автор.)
  
  Все стихи были полны до краёв горечью поражения. Но всё же за отчаянием и безысходностью таилась какая-то скрытая энергия, сжатая до предела пружина, и при малейшей возможности она неизбежно должна была развернуться - ибо законы физики нельзя нарушить, в отличие от всех прочих.
  Но его личная пружина уже развернулась.
  Он не обдумывал, хорошо ли поступил, будучи уверенным в правильности своего выбора. "Делай что должен, и будь что будет". Анатолий чувствовал себя освободившимся от тяжёлой ноши, и вообще ни о чём серьёзно не думал, просто шёл по родному городу, чувствуя себя на этот вечер освобождённым от всех обязанностей и обязательств. Это было его время, принадлежащее лично ему, что не так уж часто бывает в жизни человеческой.
  Он двинулся дальше, миновал стадион, прошёл по Горбатому мосту - маленькой каменной арке, давно позабывшей, как под ней струилась вода маленькой речки, многие годы заточённой в подземную трубу, и двинулся дальше по Конюшковской улице. Впереди виднелась набережная. На другой стороне реки красовалась одна из семи сталинских высоток - гостиница "Украина". Монументальное здание казалось незыблемым, но Анатолий в свои двадцать с небольшим лет уже не верил в незыблемость. За шпилем метались клочья облаков, внося в открывшуюся глазам Анатолия картину какую-то грозную тревожность. Он поёжился от внезапного озноба, в первый раз с момента выстрела в старом доме.
  Творения рук человеческих хрупки, если их не оберегать и не поддерживать, они рано или поздно будут уничтожены людьми другой культуры, либо поглощены природой, не знающей сентиментальности. Он не хотел бы, чтобы такое случилось с тем, к чему он был привязан. Но разве возможно этого избежать?
  Анатолий пересёк Краснопресненскую набережную и пошёл через Новоарбатский мост. Где-то посередине моста он обернулся. Освещённое здание бывшего парламента было обманчиво белым, но внутренним зрением он всегда видел его двухцветным, с чёрными верхними этажами. Стреляли в него как раз с того места, где он сейчас стоял. Правее маячила вторая высотка, очень похожая на "Украину", да и на остальные пять их сестёр, но чуть плотнее, коренастее - жилой дом на Кудринской. А ещё правее распахивалась серо-синяя книжка московской мэрии.
  С Новоарбатского моста Анатолий вышел на Кутузовский проспект, а оттуда минут через пять повернул налево, на Украинский бульвар.
  Было уже совсем сумрачно. В лицо дул сырой ветер. Чёрные мокрые кусты шевелили ветвями-щупальцами. Фонари не горели. Анатолий споткнулся на разбитом асфальте, нога поехала по грязи, но он удержался на ногах и перескочил на твёрдую поверхность. Впереди, за кустами, мелькнула фигура, кто-то шёл в сторону Кутузовского. Анатолий сделал несколько шагов вперёд. Навстречу вынырнул человек в разорванной куртке, без шапки, с всклокоченными тёмными волосами и измождённым, дёргающимся лицом, оценивающе зыркнул на Анатолия и отступил в сторону. Анатолий тоже отклонился. Они не столкнулись, лишь притёрлись рукавами. Когда несколькими секундами позже молодой человек на всякий случай оглянулся, встречный уже растаял в сумраке.
  Все эти детали не нарушали созерцательного настроения Анатолия. Он был вне своего времени и наблюдал за всем со стороны. Это было так странно. Да и шёл он больше по пустынным местам, а это располагало к погружению в размышления. Но его уединение вот-вот должно было нарушиться. Впереди лежала площадь Киевского Вокзала, и здесь кишела жизнь.
  Уже давно вся территория площади являла собой один дикий рынок. Начиналась эта грязная барахолка сразу у Большой Дорогомиловской улицы, занимала всю площадь (* Сейчас на этом месте ТРЦ "Европейский".), тянулась далеко вдоль железнодорожных путей. Продавали турецкие товары челночные торговцы, продавали что-то с рук люди, ранее никакого отношения к торговле не имевшие. Продавали китайские и индийские вещи неимоверно низкого качества, продавали шубы из меховых лоскутков, разваливающиеся через месяц, продавали яркие хлопковые тряпки, линяющие, с необработанными краями, продавали старые книги, продавали бусы из разноцветных, грубо обработанных камешков... продавали... продавали... О примерке речь не шла. Товар валялся на деревянных и картонных ящиках, кое у кого было подобие навесов.
  Анатолий чуть задержался перед тем, как вступить в эту шумную толчею, закурил. Рядом обосновался дед-пенсионер, держащий перед собой яркую детскую курточку.
  Мимо прошла молодая женщина, спросила цену. Услышав ответ, покачала головой и пошла дальше, утонула в толпе, точно в бурлящем водовороте.
  - Ясно, никто не возьмёт, - раздражённо буркнул дед, негромко, но Анатолий расслышал и покачал головой. Действительно, вряд ли возьмёт. Торговля - не такое простое дело, нужно любить и уметь этим заниматься. А тут все вынуждены подрабатывать иной раз даже не продажей, а натуральным обменом.
  Он постоял, сделал ещё несколько затяжек. Из хаоса рынка появилась другая женщина, постарше, в синем пуховике и розовом берете.
  - Сколько? - она ткнула пальцем в куртку.
  - Не скажу! - решительно заявил дед.
  Обладательница розового берета даже опешила.
  - Как так не скажете?
  - Вы всё равно не купите, - пояснил продавец.
  - А зачем же вы здесь стоите? - предполагаемая клиентка была явно заинтригована.
  - Да отстаньте! - сердито отмахнулся дед. - Что привязались?
  Дама в берете высказала весьма едкое, ироничное мнение о таком способе торговли, но дед всё же не выдал свою коммерческую тайну, и сделка не состоялась. Посмеивающийся Анатолий покинул место событий и углубился в толпу.
  Через пару минут он чуть не столкнулся с цыганкой. Уже немолодая, в зелёном блестящем платке, из-под которого выбивались чёрные с проседью волосы, тщедушная, но подвижная и бойкая, она осклабилась, и во рту сверкнул золотой зуб.
  - Погадаю, красавчик?
  Анатолий резко отстранился.
  - Давай судьбу скажу, - не отстала цыганка.
  - Я её знаю, - бросил молодой человек. Цыганка не вызвала у него неприязни, но он порадовался, что пистолет и деньги во внутреннем кармане, а в боковом - лишь пара мелких монет.
  - Погадаю, погадаю, - быстро приговаривала цыганка, блестя нахальными глазами.
  Ему вдруг стало занятно.
  - Денег не дам, - сказал он. - Нету.
  - Зачем деньги? Сегодня без денег всё скажу. Протяни руку.
  Цыганка вглядывалась в его ладонь, бормоча приличествующие случаю пророчества, а рука её скользнула вдоль рукава Анатолия и опустилась в боковой карман его куртки. Он не стал препятствовать ей, зная, что там пусто.
  "Интересно, - думал он, наблюдая за цыганкой, - как же они работают? Я же вижу, что она по карманам шарит. А другие - слепые, что ли?"
  Цыганка внимательно исследовала карман, не торопясь и не скрываясь, почему-то уверенная, что её не остановят. Анатолий так же внимательно наблюдал за ней. Гадалка повела руку выше и коснулась спрятанного под курткой пистолета.
  Вряд ли она могла догадаться, что это такое. Но Анатолий всё же отступил на шаг, улыбнувшись, и цыганка от неожиданности пошатнулась.
  - Дальняя дорога тебя ждёт, - сообщила она напоследок. По её хитрому лицу невозможно было понять, разочарована она отсутствием добычи или же подобные мелочи её не задевают. Анатолий опустил руку в карман - монетки исчезли.
  "Всё-таки зачем я это сделал? - подумал он рассеянно. - Странно позволять цыганке шарить по своим карманам, даже когда в них ничего нет".
  Неожиданно он ощутил, что ему среди людей сейчас неуютно.
  Он точно являлся в этой толпе инородным телом, хоть и выглядел, как обычный человек. У него не было и тени страха, он был уверен в себе и сосредоточен, но все же опасался сделать глупость. Анатолий перестал быть таким, как все, стал существом иной породы, и при этом совершенно потерял представление о том, как следует себя вести. Малейшее движение могло выдать его, могло показать, что он - другой. С этим надо было что-то делать, привыкнуть как-то к этому.
  "Хватит уж на сегодня впечатлений, - пробормотал он про себя. - Домой пора".
  Через несколько минут Анатолий спустился в метро и за час добрался до тихой улочки, где мы и увидели его впервые...
  
  Таковы были события сегодняшнего дня. Молодой человек вспоминал их, одно за другим, но память то и дело отбрасывала его назад, к моменту, когда он приказал жертве поднять бумажник. С этого мига до появления кошки на лестничной площадке происходило что-то очень странное, и вряд ли это было игрой воображения.
  Заснул он быстро, но и во сне помнил о той минуте, и пытался разгадать её загадку. А потом, в самой середине ночи, в то время, когда в мир людей забредает всякая нежить, его посетило видение.
  Ему пригрезилось бесконечное трехмерное пространство, заполненное темнотой. Пространство не содержало ни одного твердого тела, зато его пересекали шесть фиолетовых лучей. Вдоль этих прямых распространялся свет, не рассеиваясь, то бледнея, то приобретая насыщенный оттенок, словно невыразимо далекие его источники неравномерно пульсировали.
  Несущие свет прямые располагались друг относительно друга таким образом, что при пересечении образовывали правильный тетраэдр. Эта небольшая пирамида уменьшалась и увеличивалась, ритмично меняя размер, так как обрисовавшие её лучи синхронно колебались параллельно самим себе. Такое подобие биения наводило на мысль о сердце, об усталом сердце пустоты.
  Внутри пирамиды двигалось нечто белесое, бесформенное, бесплотное, более всего напоминавшее клочок тумана. У Анатолия было время хорошо разглядеть это существо. А это действительно было живое существо, не похожее ни на что, виденное им раньше.
  Оно не могло выбраться за границы тетраэдра. Треугольные грани, окаймленные мерцающим фиолетовым контуром, были для него непреодолимой преградой. Существо приближалось к этим плоскостям и распластывалось на них, истончаясь. Потом оно отталкивалось и плавно перемещалось в центр пирамиды, сгущаясь в беловатый шар. Шар ненадолго замирал без движения. Затем он начинал подрагивать и выдвигать ложноножки, точно голодная амеба, быстро теряя сферическую форму.
  Иногда в этом живом тумане мелькал образ юной женщины. Вырисовывалось прекрасное лицо, затем оно на глазах менялось, взрослело, ожесточалось, покрывалось морщинами. Даже в образе старухи женщина оставалась замечательно красивой, но во всех возрастах в выражении её черт было нечеловеческое, механистическое бессердечие. От её лица трудно было отвести взгляд, но она вызывала неприязнь.
  Маска старухи распадалась на куски, и вновь в пирамиде шевелилась разреженная белесая субстанция. Эти метаморфозы завораживали. Анатолий без конца мог бы наблюдать за ними, но заточенное существо само пробудило его от транса. Оно заговорило с ним.
  - Освободи меня, освободи... Доверши начатое...
  Он не сразу сложил в слова этот тихий шелест.
  - Кто ты? - спросил он.
  - Лахезис. Освободи меня, освободи-и-и...
  - Нет... - пробормотал Анатолий оробело. Он не знал, что это за создание, но оно не вызвало у него доверия. Возможно, если бы женщина в пирамиде показалась ему доброй, он бы сразу ответил иначе.
  - Ты получишь все, что захочешь, - уговаривало существо, назвавшее себя Лахезис. - Я знаю, что тебе нужно. Я помогу тебе.
  - В обмен на что? - с иронией поинтересовался он, думая, что выказывает независимость суждений и смелость мысли, на деле же вступая на скользкий путь общения с неведомым существом, дав ему повод продолжать разговор.
  - Ни на что. Только освободи меня. Ты уже начал, так продолжи.
  Анатолий растерянно молчал.
  - Планеты... - шептал бестелесный голос. - Планеты недостаточно сблизились. И слова... Если бы ты произнёс слова... Выпусти меня, я научу, как.
  - Нет, - упрямо повторил Анатолий. Но змейка любопытства проснулась в нём и уже поднимала точёную головку.
  - Ты не понимаешь, от чего отказываешься, - прошептала Лахезис. - А у меня нет времени тебя убедить. Запиши, что я скажу.
  Он открыл глаза и сел на кровати. В комнате было темно. Он щелкнул выключателем. Даже тусклый свет ночника показался неприятно ярким. Больше не было видно фиолетовой пирамиды, но шепот продолжал звучать.
  - Пиши же! - настаивала Лахезис.
  - Да погоди ты...
  В полусне, пошатываясь, Анатолий подошел к столу, попробовал одну ручку - не пишет, другую - то же самое.
  - А-а, - он с досадой махнул рукой и включил системный блок. Тихонько загудел компьютер.
  Зевнув, молодой человек нажал кнопку на мониторе. По экрану бежали привычные белые строки. Подождав окончания загрузки, он сел за стол и запустил редактор.
  - Давай, диктуй...
  Пальцы забегали по клавиатуре. Он печатал вслепую, одновременно читая появлявшиеся слова, но не понимал их смысла. Диктующий голос звучал все слабее. Последние фразы Анатолий с трудом улавливал.
  - Я исчезаю, - услышал он исполненный отчаяния шепот, и существо пропало. Посреди ночи он сидел в своей комнате один, перед работающим компьютером. Очень хотелось спать. Покачав головой, он сохранил набранный текст и выключил машину.
  
  В шесть часов его разбудил будильник.
  Анатолий легко поднялся. Сон сразу слетел с него, словно ощутив неуместность своего присутствия. Молодой человек быстро оделся. Есть не хотелось, но он все же заставил себя перехватить пару бутербродов.
  Можно было приступать к главному.
  Опустившись на колени, Анатолий извлек из-под дивана небольшой деревянный чемоданчик. Он случайно наткнулся на этот предмет несколько месяцев назад, проходя мимо свалки, и подобрал его. Чемоданчик был пуст. На внутренней стороне крышки имелась опись вещей, когда-то в нем хранившихся - телескопическая лупа, с десяток насадок к ней, кисточки, салфетки и прочая ерунда. Все это не было нужно Анатолию, зато чемоданчик очень подходил для его целей.
  Он намеревался спрятать оружие.
  Держать дома пистолет, из которого застрелил человека, неразумно, выбрасывать же его совсем было жалко. Анатолий заранее выбрал тайник для хранения своей опасной игрушки.
  Собираясь, он вспомнил о странном ночном разговоре и нахмурился, пытаясь сообразить, состоялась ли беседа на самом деле, или это был сон. Впрочем, проверить было легко. Он снова включил компьютер.
  И, к огромному своему удивлению, обнаружил файл с текстом, созданный этой ночью.
  
  ***
  Лахезис. Часть 1. (03.11.1995)
  И знаю я: во мгле миров
  Ты - злая, лающая Парка,
  В лесу пугающая сов,
  Меня лобзающая жарко.
  ...
  И я безумствовал в ночи
  С тысячелетнею старухой;
  И пели лунные лучи
  В мое расширенное ухо.
  
  Андрей Белый
  "Карма"
  Мы с рождения привыкли к трёхмерному пространству. Наши органы чувств не в состоянии воспринять большее число измерений, даже если допустить, что они действительно существуют. Как правило, человеческое воображение также неспособно представить что-то, помимо длины, ширины и высоты. Между тем то, что увидел ночью Анатолий, могло бы послужить косвенным свидетельством того, что пространственных измерений не три, а больше.
  В Мультивселенной, в многомерных пространствах, располагаются трёхмерные миры, и их бесчисленное множество.
  Физические законы в них могут быть различны. Но по странной прихоти природы встречаются, и весьма часто, миры-близнецы, абсолютно идентичные. Однако как бы ни были они похожи, они обычно абсолютно независимы друг от друга.
  Иногда какое-либо невероятное стечение обстоятельств приводит к искривлению одного из трёхмерий в направлении, не имеющем названия в людских языках. Два параллельных мира соприкасаются. Это бывает нечасто, но гораздо реже начинаются контакты между их обитателями. Подобные связи всегда имеют удивительные последствия, чаще всего неприятные для обеих сторон.
  
  Итак, в одном из трёхмерных миров, соседствующих с нашим, живет раса эребов.
  Анатолий увидел крошечный кусочек их мира, показавшегося ему пустым и бесконечным. Это было обманчивое впечатление. Анатолий ошибся, что вполне естественно - их среда обитания была слишком непохожа на нашу.
  Эребы жили в открытом космическом пространстве.
  Планетарная система, где они обосновались, была очень похожа на Солнечную. Вокруг жёлтой звезды, которой эребы за миллиарды лет существования расы так и не удосужились дать название, вращалось семь планет. Первые три были земного типа, остальные - гиганты, подобные Юпитеру или Сатурну. Пространство между орбитами третьей и пятой планет наилучшим образом подходило для комфортного существования эребов.
  Это почти совершенные создания, чистый интеллект, лишенный плоти, ибо едва ли можно назвать плотью ту газообразную субстанцию, из которой они состоят. Если бы земным ученым довелось исследовать эреба, они никогда не пришли бы к выводу, что перед ними - столь упорно и тщетно разыскиваемая внеземная жизнь, и были бы по-своему правы. В сущности, эреб - разум, нашедший себе пристанище в неживой материи. Тело его представляет собой пылевую туманность.
  Еще точнее, такая туманность состоит из пылевой плазмы (* Ионизированный газ, содержащий частицы твёрдого вещества. Частицы могут образовывать правильные трёхмерные структуры, подобные кристаллической решётке.), имеющей кристаллическую структуру.
  Итак, в химический состав эребов не входят белковые соединения, но эребы умеют радоваться и огорчаться, и стремятся к тому, чтобы продлить существование своего "я" как можно дольше, то есть им присущ инстинкт самосохранения. Поэтому заметим сразу, что будем применять по отношению к этим существам определение "живые", хотя бы для удобства описания их нравов.
  Их век необыкновенно долог. Средняя продолжительность жизни эреба сопоставима с продолжительностью существования человеческого рода (* Около двух миллионов земных лет.). Им не приходится заботиться о хлебе насущном, ибо их звезда предоставляет им все необходимое. В этом они немного похожи на земные растения, но им не нужны вода и почва.
  О происхождении своей расы они не имеют ни малейшего представления. Письменности у них нет, а устные предания чрезвычайно скупо повествуют о прошлом. К тому же эти предания очень быстро умирают, потому что эребы редко контактируют друг с другом.
  По человеческим меркам каждый эреб - гениальный математик, физик и астроном. За долю секунды, не пользуясь никакими приборами, они рассчитывают орбиты малых планет и оценивают концентрацию частиц в исходящем от звезды потоке плазмы. Подобные вещи имеют для них самое серьезное значение.
   Для эреба представляет большую опасность встреча с астероидом, которых в этом уголке космоса немало. В результате такого столкновения живая туманность погибает сразу. Крохотные пылинки, составлявшие ее, частично притягиваются к астероиду, остальные разлетаются в разные стороны. Иногда они образуют довольно крупные сгустки пылевой материи, но пройдут десятки, сотни или даже тысячи земных лет, прежде чем другой эреб наткнется на останки своего сородича, с интересом посмотрит на них и вольёт в собственное тело.
  Скорее всего, эта находка станет для него не напоминанием о случившейся трагедии, а весьма радостным событием. Не всякая пылинка годна для формирования тела эреба. Эребы бродят по всему подвластному им огромному пространству, собирая такие частицы, и каждая из них является большой ценностью. Так что подобный каннибализм для представителей этой расы - дело вполне обычное и не подлежащее осуждению.
  Очень рискованно для эреба попасть в сильное электромагнитное поле планеты или крупного спутника. От этого разрушается структура плазменно-пылевых кристаллов, из которых состоит организм этих существ. Нарушается обмен веществ, и живая туманность довольно быстро умирает.
  Если покинуть окрестности планеты быстро, то у эреба остается шанс выжить. Но чаще всего борьба с магнитным полем продолжительна, и в этом случае эреб обречен на гибель. Иногда он так и не вырывается из этих пут и постепенно рассеивается в магнитосфере.
  По отношению к своим сородичам средний эреб настроен холодно, если не сказать враждебно, подобно крупному хищнику-одиночке. Излучения звезды хватает на всех, но столь необходимых этим существам пылевых частиц не так уж много. Порою эребы даже начинают охотиться друг на друга.
  В открытую они схватываются редко. В этом случае всегда побеждает сильнейший - тот, в котором больше материи. Он просто поглощает противника, словно амёба - частицу протоплазмы. Но эреб меньших размеров, проворный и подвижный, как правило, легко уходит от погони, избегая опасной встречи. Если же соперники примерно одинаковы, столкновение может погубить обоих, и они превратятся в обычное облако космической пыли.
  Схватка двух и более эребов - очень красивое зрелище. Туманности, похожие на играющих привидений, танцуют в пустоте, принимая самые причудливые формы. Цель этого танца - заманить противника в ловушку, например, на орбиту астероида. Это очень трудно - ведь все они прекрасно осведомлены о движениях космических тел в их системе. Битва может длиться долго, очень долго, терпения эребам не занимать, у них впереди почти вечность. От этих боев они получают невероятное наслаждение, словно обезумевшие шахматисты, ставкой в игре которых служит жизнь. Смерть же они считают заслуженной карой за допущенный промах.
  Эреб, с которым удалось поговорить Анатолию, попался в ловушку особого рода.
  
  Эти существа бесполы, но для продолжения рода нужны все же две особи. Они сливаются друг с другом и интенсивно смешивают частицы своих тел, образуя единую туманность из пыли и плазмы. Туманность эта велика по своим размерам и чрезвычайно разрежена. Некоторое время (краткий миг по меркам эреба, а по человеческим - несколько десятилетий) она остается в таком состоянии, а потом начинает сжиматься. По достижении определенной степени плотности она распадается примерно на двенадцать частей, каждая из которых становится самостоятельным эребом.
  Совершение подобного акта - величайшая редкость. Чувству следует быть обоюдным, то есть соединения должны пожелать оба участника. Однако после соития индивидуальность тех, кто подвергся слиянию, не восстанавливается. Любовь губит эреба, и отдаться страсти - значит, совершить самоубийство.
  Безответных чувств у мыслящих туманностей не бывает. Если вдруг эреб встречает свою половину, он сразу осознает, что это именно она, и объединяется с ней в единое целое, не ведая колебаний. Подобные события заносились бы в летописи, если бы эребы их вели. Они бывают раза в два реже, чем естественная смерть, и раз в десять реже, чем смерть насильственная. Так поддерживается постоянная численность расы, колеблющаяся в пределах ста тысяч особей.
  Этот отлаженный механизм не должен был давать сбоев. И все же сбой случился и сделал судьбу Лахезис столь необычной.
  
  Она (* Как и любой эреб, Лахезис не имела пола, но раз уж она принимала для общения с людьми облик женщины, будем считать ее женщиной.) безмятежно дрейфовала в пространстве, не особенно заботясь о направлении. Это был безопасный район. Астероидов здесь крутилось мало - несколько крупных планеток неправильной формы, траектории которых были определены раз и навсегда. Лахезис приняла вид простыни - идеального квадрата, чрезвычайно тонкого, и всей плоскостью этого квадрата повернулась к звезде. Лавина квантов проходила сквозь Лахезис, пронизывала её насквозь, вызывая приятные щекочущие ощущения. Истончённое тело эреба подрагивало, словно парус, колеблемый ветром. Лахезис наслаждалась. Она чувствовала себя единственным живым и мыслящим существом во вселенной, и вселенная принадлежала ей. её острый ум создавал в те минуты великолепную математическую поэму, к сожалению, навсегда для нас потерянную.
  Эта идиллия закончилась резко и грубо. Лахезис уловила движение в пространстве невдалеке от себя, и тут же насторожилась. Края квадрата стремительно подвернулись, и через долю секунды живая туманность превратилось в сферу. Так она замерла, изучая окрестности, пытаясь выяснить, что же нарушило её блаженство.
  К ней быстро приближался её сородич. Он находился уже близко, слишком близко. Этот эреб был гораздо крупнее Лахезис, и в открытой схватке она была бы поглощена им без остатка через несколько минут.
  Взвесив свои шансы, Лахезис обратилась в бегство. Тело её сжалось, уплотнилось и слегка вытянулось. Пулей мчалась Лахезис сквозь бесконечный космос, а за нею неумолимо двигался её преследователь.
  Она должна была бы легко скрыться от него, но другой эреб, как ни странно, не отставал. Он принял угревидную форму и скользил по её следу, как гигантская белая змея. Лахезис никогда бы не подумала, что такая крупная туманность может быть столь подвижна. Враг постепенно догонял ее. Она уже представляла, как её обволочет огромное облако, закрыв от нее свет, как будут разрываться связи между частицами, составляющими её тело, и медленно и мучительно будет гаснуть её разум, силой изгоняемый из материального пристанища...
  Но вышло иначе.
  Уже отчаявшись, Лахезис услышала, как преследователь обращается к ней.
  - Остановись...
  Это поразило ее. Эребы, самодостаточные создания, редко разговаривают друг с другом. А в этот миг, когда она выступала в роли жертвы, а враг её - в роли охотника, им и подавно было не о чем разговаривать.
  Она не ответила и прибавила скорость, насколько возможно.
  - Остановись...
  Лахезис знала, что двигается вперед стремительно, и пояс астероидов уже близок. Тем не менее, она упорно продолжала бегство, надеясь, что преследователь, увлеченный погоней, позабудет об этой опасности и столкнется с одной из бесчисленных маленьких планеток. Это был её единственный шанс спастись.
  Тем временем с другим эребом происходили удивительные метаморфозы. Он менял форму. Гигантский белый угорь становился короче, втягивал в себя хвост, уплотняя заднюю часть. Одновременно с этим он разинул пасть, грозящую проглотить Лахезис, и стал открывать её шире и шире. Отверстие это все увеличивалось, и та материя, которая прежде была хвостом угря, плавно перетекала вперед, отчего края отверстия утолщались. Теперь это был не угорь, это была невероятных размеров чаша. Преследователь сделал мощный рывок... Миг - и Лахезис была уже внутри этой чаши!
  Со всех сторон окружила её белесая субстанция, и только впереди она могла ощутить присутствие звезд. Лахезис летела к ним, и чаша сопровождала ее. Как ни изворачивалась живая туманность - ей не удавалось вырваться из пленившего её сосуда.
  Происходило что-то очень странное...
  Наконец Лахезис свернулась, как ёж, и стала покачиваться из стороны в сторону, не касаясь стенок чаши.
  - Ты самое прекрасное существо, которое мне доводилось видеть, - произнес другой эреб после долгого молчания.
  - Не понимаю, - сказала Лахезис. - Убей меня или отпусти.
  - Я собирался убить тебя и стать еще сильнее, чем я есть, но во время погони разглядел твою красоту...
  - Не понимаю, - повторила Лахезис.
  - Я желаю соединиться с тобой.
  - Этого не может быть, - заявила Лахезис.
  - Почему?
  - Я не хочу этого, значит, и ты не можешь хотеть.
  - Может быть, наоборот - я хочу этого, значит, и ты должна хотеть.
  - Какая нелепость... - с досадой произнесла она. - Убей меня.
  Прошло очень, очень много времени.
  - Нет,- сказал другой эреб. - Я поступлю иначе.
  Он заскользил куда-то в сторону, медленно и плавно, не выпуская Лахезис из своих объятий. В круглом отверстии над нею постепенно менялась звездная картина. Звезд было много - тысячи. Потом их стало мало - десятки. А потом они исчезли совсем, и вместо них появился уродливый, выщербленный, неровный бок миниатюрной планетки, бесформенной глыбы из льда и камня.
  В этом месте он замер надолго. Словно паук, он плел сеть из электромагнитных полей, опутывая Лахезис этой сетью. Нематериальные, но прочные нити постепенно привязывали её к астероиду. Она была беспомощна и ждала. Одно неловкое движение - и другой эреб поглотил бы ее, даже сам того не желая. Лахезис испытала немыслимое облегчение, когда, наконец, его тело содрогнулось, и он исторг её из себя, будто земная женщина - младенца из матки.
  Но радость её была преждевременной.
  - Ты будешь ждать меня здесь, - заявил он уверенно, словно поставив точку в коротком рассказе. Развернулся и неторопливо потек прочь. Не поплыл, а именно потек, превратившись в длинное каплевидное облако, по поверхности которого пробегали частые колебания, подобные волнам.
  
  Так началось заточение Лахезис. Она обращалась вокруг астероида на манер спутника. Это был первый случай в истории, когда эреба взяли в плен. Похититель сделал её тюрьму столь маленькой, что она не могла даже устроиться поудобнее. Лахезис была заперта в тесном пространстве, что причиняло ей немыслимые страдания. Субстанция, из которой она состояла, была сжата слишком плотно для нормального самочувствия эреба. Она без конца извивалась, отыскивая более удобную позу. Но двигаться было трудно, и через какое-то время тело её онемело, и живая туманность впала в полудрему.
  Еще до того, как Лахезис охватило это оцепенение, она начала искать способ вырваться из плена. Её органы чувств, не похожие на человеческие, усердно исследовали пространство, отыскивая источники поля, удерживающего её здесь. Если бы удалось добраться до них, она могла бы разрушить свою тюрьму. Но похититель сумел так запутать свою сеть, что Лахезис никак не могла вычислить, за какою ниточку дернуть, чтобы освободиться.
  Самым неприятным было то, что когда она погружалась в сон, то полностью теряла контроль над ситуацией. За это время её путы переплетались совсем по-другому, и когда она вдруг просыпалась, приходилось все начинать сызнова.
  Обычно её будил один вопрос, все время один и тот же, долгие, долгие годы.
  - Согласна?
  - Нет, - отвечала Лахезис, содрогаясь при мысли о том, что может исчезнуть из этого мира навсегда. Тюремщик её не настаивал и уходил прочь. Она оставалась одна и начинала шарить вокруг, отчаянно, вслепую, надеясь обнаружить эти проклятые узлы, привязавшие её к астероиду. Постепенно сон возвращался назад, как Лахезис ни боролась с ним, и разум её вновь надолго опускался в черную пропасть небытия.
  Но однажды ей удалось найти способ продлить своё бодрствование.
  Поле, окружавшее ее, было необычным. Эребы часто строили подобные капканы, чтобы уничтожить противника, но никогда - чтобы удержать его. Это была уникальная конструкция, гениальная выдумка преследователя Лахезис. Созданная им клетка была продумана до мелочей, и изящество замысла восхищало даже саму пленницу. Но все же он допустил одну странную ошибку.
  В месте заточения Лахезис трёхмерие эребов искривилось в четвертом направлении, направлении, которого их органы чувств не могли воспринимать, так же как и человеческие. Образовалось нечто вроде воронки, сквозь горлышко которой Лахезис могла заглянуть в другое пространство, параллельное своему. Здесь жили люди.
  Живая туманность особым образом поворачивалась в своей темнице, и перед ней открывалось чудесное окно. Разумеется, она не могла проникнуть сквозь это окно в чуждый ей мир, да эреб и не выжил бы здесь ни секунды. Зато Лахезис могла наблюдать (* У Лахезис, конечно, не было ни зрения, ни слуха, ни осязания в нашем понимании. Органы чувств эреба принципиально отличны от человеческих, и каким наш мир представлялся ей, можно только гадать.) и удивляться.
  Сперва она даже предположить не могла, что здесь обитают разумные существа. Невероятная плотность материи поразила её и напугала. Разумеется, Лахезис знала, что тела бывают и твердыми, например, астероиды - это неизбежное зло... Но в этом месте, которое она сейчас наблюдала, находилось слишком много разных мелких предметов, и они медленно двигались по непредсказуемым траекториям. Единственное, что объединяло эти хаотичные движения - тела не пытались оторваться от поверхности планеты.
  А Лахезис довольно быстро поняла, что перед ней именно планета, и это привело её в ужас - ведь для эреба приближение к подобному космическому телу означало верную гибель. Со временем она успокоилась, осознав, что опасности для нее нет, но тут её ждало новое невероятное открытие. Оказалось, что её органы чувств хорошо приспособлены для чтения мыслей этих беспорядочно перемещающихся предметов...
  Они пытались мыслить!
  Это явилось полной неожиданностью для Лахезис, и она содрогнулась от отвращения, потому что это было кощунственной насмешкой над самой сущностью разума. Разум должен оставаться свободным и не отягощенным плотью. Даже та разреженная субстанция, из которой состояли эребы, минимум материи, максимум чистого духа, - даже такое тело требовало забот и отвлекало от размышлений. Эти же существа вынуждены были так много думать об удовлетворении всевозможных потребностей своих тел, что ни на что другое у них просто не оставалось времени. Но все же они были способны к абстрактному мышлению. Лахезис очень долго следила за ними, и по прошествии некоторого времени её отвращение уменьшилось, и осталось лишь недоумение - оба этих чувства доселе были незнакомы эребам...
  Ей были неприятны эти существа - люди, как они себя называли. Она уже переносила на них своё раздражение из-за затянувшегося плена. Лахезис начинало казаться, что именно они каким-то образом виновны в её бедах. Тюремщик появлялся нечасто, а люди - вот они, причем они были свободны, разумеется, в своем ограниченном мире. Они медленно ползали по поверхности родной планеты, придавленные силой тяжести, самодовольные и самоуверенные, искренне считающие себя венцом творения...
  Случайно Лахезис обнаружила, что некоторые из них могут чувствовать её присутствие. Они начинали ощущать, что в их сознании, в их внутреннем мире пассивно, но уверенно расположилось инородное - нет, не тело, конечно, но далекий от их понимания разум. От этого они впадали в тоску и беспокойство. Их жалкий мыслительный аппарат пытался изгнать чужака. Такой подвиг был бы не по силам человеку, но на помощь приходила сама природа. Лахезис засыпала и теряла свою жертву.
  Порой её вторжение в человеческие мысли вызывало не испуг, а иной отклик - любопытство или даже радость... её принимали за некое сверхъестественное существо - в общем-то, она им и являлась - и просили об исполнении желаний. Это случалось крайне редко - ведь человеку свойственно бояться потерять разум или душу, а общение с Лахезис явно угрожало и тому, и другому.
  Это наивное стремление использовать её долго служило для Лахезис источником забавы, но однажды она выяснила, что контакт с людьми для нее очень важен. Пока человек был связан с ней мысленными узами, она бодрствовала. А чем дольше она бодрствовала, тем больше была вероятность отпереть проклятую клетку.
  Открытие следовало за открытием. Соединив свой разум с разумом человеческим, Лахезис получала огромную власть в земном мире. Точнее сказать, власть получал человек, который соглашался допустить её в своё сознание. Он обретал способность влиять на себе подобных.
  Степень этого влияния зависела только от него. Чем незауряднее был хозяин Лахезис, чем большей решительностью, чем большей силой воли он обладал, тем большее могущество он получал от нее. В умелых руках она могла стать оружием страшнее водородной бомбы. Но как ни странно, только один человек сумел воспользоваться всей её мощью...
  Впрочем, об этом речь впереди...
  Теперь Лахезис постоянно искала контакта с людьми. Их страх перед ней, страх, который она прежде воспринимала как должное, как естественный трепет перед высшим существом, стал для нее помехой. Существовала тысяча причин, по которым они отвергали ее, но основных было всего две.
  Они думали, что сходят с ума. Следует отметить, что постоянное общение человеческого существа с Лахезис именно к этому результату и приводило.
  Они думали, что с ними говорит дьявол, и боялись за свою душу.
  Попытки Лахезис объяснить, кто она и откуда, редко имели успех, настолько редко, что она совсем оставила их. В сущности, не очень-то ей это было надо. Она легко вошла в роль демона, демона-искусителя, и ей было чем искушать. Теперь она являлась людям, которые сами желали встречи с ней.
  После длительных исследований, то и дело прерываемых многолетним сном, Лахезис удалось разработать систему, удалось создать колокольчик, с помощью которого можно было разбудить ее. Действия, которые человеку надлежало для этого совершить, были весьма несложными. Лахезис настроила эту схему методом проб и ошибок, и сама не вполне понимала, почему она срабатывает. Но схема действовала. То тут, то там, в разные времена, в разных странах всплывали неведомо откуда условия пробуждения этого необычного демона. Сон живой туманности прерывался, и она заглядывала в мир людей, чтобы принести зло...
  
  ***
  Анатолий в лесу
  Ничего этого не было в тексте, светящемся на экране, и Анатолий, конечно, ничего не понял. Перед ним были... стихи. Анатолий читал, недоумевая.
  Он не верил в потусторонние силы. Но чтобы его подсознание выкидывало такие штуки... тоже как-то сомнительно.
  
  Я Лахезис, прядущая нить.
  Человек, повтори мое имя.
  Я сумею судьбу изменить,
  Дать великую власть над другими.
  
  Лишь решись обратиться ко мне,
  Брось сомненья, они бесполезны,
  И на зов твой, покорна вполне,
  Я приду из космической бездны.
  
  Ничего не желая взамен,
  Дорогие рассыплю дары я,
  Отодвину и горе, и тлен,
  Поднесу тебе царства земные.
  
  Позови. Три условия есть,
  Чтоб волною, едва уловимой,
  Донеслась до меня твоя весть
  И связала нас цепью незримой.
  
  Время. Хватит минуты одной.
  Не оставлю тебя без ответа
  В час, когда образует с Луной
  Строй единый шестая планета.
  
  Место. Скройся от неба. Уйди
  Ты в обитель из камня, где слово
  Тихим эхом от стен отлетит,
  Отразится от свода пустого.
  
  Вещь. Предмет из металла бери,
  Власть дающий. С рукой твоей слитый,
  Разум, волю и силы мои
  Он притянет, подобно магниту.
  
  ***
  Три условия выполни ты,
  ...
  
  Скрипнула дверь. Анатолий вздрогнул и обернулся, не дочитав последнюю строфу. Но там никого не было. Сквозняк.
  Не повернувшись назад к экрану, он озадаченно сдвинул брови.
  Он сам напечатал эти стихи ночью под диктовку умирающего шепота. Так странно.
  Но не сейчас же об этом думать.
  Он закрыл редактор. Затем потянулся и нажал кнопку на системном блоке. Выехал лоток. Привычным движением Анатолий метнул туда серебристую болванку (* Можно заключить, что действие этой главы происходит не в нашей ветке времени, где устройства для записи CD в домашних условиях получили распространение не раньше 1997 года. А возможность долговременного хранения информации на таких носителях в неблагоприятных условиях вообще относится к области чистой фантастики.). Жалко было диск для такого маленького файла, но оставлять его на машине он не хотел, и удалять тоже не хотел. Нужно было сохранить это свидетельство своего общения с потусторонним существом... или же свидетельство временного помрачения ума...
  Через пять минут Анатолий стоял в прихожей, одеваясь. К стене коридора был прислонен пакет с деревянным ящичком, в котором уютно устроился пистолет. В том же ящичке лежал и диск.
  Юноша подхватил пакет, вышел из квартиры и запер за собой дверь.
  У подъезда зябла машина, старая, ещё дедова. То была третья модель "Жигулей", поцарапанный светло-зелёный автомобиль с помятым крылом.
  Анатолий сел в машину, положил пакет на заднее сиденье и завёл мотор. Довольно легко удалось заставить старый механизм покориться воле человека и поехать. Анатолий уже привык справляться с его капризами.
  Было еще совсем темно, и желтый свет лился из фар и расплывался на мокром асфальте. "Тройка" направлялась за город.
  Анатолий бережно жал на педаль газа. Встречных автомобилей, да и попутных, почти не было. Изредка попадались тяжёлые фургоны и рейсовые автобусы. Потом вдруг пропали и они, и Анатолий оказался один посреди осеннего леса. Лес казался настроенным враждебно. К обочине подступали черные ели. Они жаждали коснуться сестер на противоположной стороне дороги, обнять их колючими ветвями и повести под вой ветра мрачный хоровод. Но шоссе мешало их порыву, и они тосковали.
  Анатолий сознательно бередил воображение, вызывая к жизни вампиров с острыми белыми зубами, сладкоголосых русалок, затягивающих странников в омуты, оборотней, теряющих человеческий облик и обрастающих серой шерстью. И все они ожили, вышли из могил и подошли к дороге, скрываясь среди черных елей. Молодой человек явственно ощущал их присутствие.
  "Я вас не боюсь", - думал он, улыбаясь, и колеса его старенькой машины крутились все быстрее, вращая под собой земной шар. - "Я сильнее вас".
  Стало светлеть потихоньку. Таинственная осенняя ночь нехотя уступала место таинственному осеннему утру.
  Частокол стволов по обе стороны шоссе казался непроходимым. Анатолий внимательно смотрел вперед, высматривая поворот, и все же чуть не прозевал его.
  То была узкая грунтовая дорога. Она спускалась в низину и шла через лес, изгибаясь и петляя, словно горная тропа. Дорогу пересекали рваные полосы тумана.
  С машиной здесь можно было застрять до весны, но Анатолий не собирался далеко заезжать. Он остановился за первым же поворотом, вышел из "тройки", прихватив пакет, и запер ее.
  Над вершинами деревьев кружились несколько черных птиц. В тусклом утреннем свете они показались ему крупнее обычных ворон. Периодически то одна, то другая издавала тоскливое, протяжное карканье. Не вслушиваясь в их крики, Анатолий направился вглубь леса.
  Только сейчас молодой человек немного пожалел о том, что нет солнца, с ним было бы проще ориентироваться. Впрочем, заблудиться он не боялся, у него было прекрасное чувство направления. Он уверенно лавировал между стволами.
  Идти надо было около двух часов. Лес, сперва очень густой, постепенно редел. Деревья становились ниже, появилось много высоких кустов, лишенных листвы. Лишь на тонких ветвях дикой яблони цепко держались оранжево-красные плоды, и подрагивали гроздья на рябинах.
  Здесь уже бродила зима, бесшумно ступая старыми ногами в мягких валенках. Снежные крупинки, почти незаметные глазу, сыпались с серого неба, исполняя по дороге замысловатый танец, и укладывались одна за другой на землю, образуя ломкую белую корку.
  Анатолий спускался по пологому склону, который закончился обрывом. Внизу, но не сразу под обрывом, а в нескольких сотнях метров от него, лежала река. В просветах между стволами её было прекрасно видно. Она была прямая, серая и неподвижная, точно полоса металла.
  Река служила западной границей для довольно большой низменности, с остальных сторон окруженной крутыми холмами. На одном из этих холмов и стоял Анатолий. В низине находилась цель его путешествия.
  Он стал слезать вниз, рискуя переломать кости. Из-под ног сыпалась глина. Увесистый пакет сильно мешал, и Анатолий подбодрил себя мыслью, что возвращаться он будет без него. По крайней мере, сегодня.
  Крутизна закончилась столь же резко, как и началась. У самого подножия холма рос невысокий, но мощный дуб, его корни крепко обнимали склон и вонзались глубоко в почву, похожие на щупальца неведомого чудовища. Казалось, дуб вознамерился не дать обрушиться возвышавшейся над ним горе. Прижимая к себе пакет, Анатолий прошел по шероховатому мостику, образованному могучим корнем лесного Атланта, и спрыгнул на ровную землю.
  Пройти оставалось совсем немного.
  Между холмом и рекой, в зарослях высоких кустарников, скрывалась полуразрушенная постройка неизвестного назначения. Это был маленький бревенчатый сарай со сломанной крышей и сгнившим полом. Дверь висела на одной петле, проем, который она прежде прикрывала, мрачно чернел. Только бревна еще крепко держались друг за друга.
  Анатолий узнал про избушку случайно, когда пару лет назад жил в деревне у одного приятеля. Однажды ему вздумалось поискать грибов. Лето было засушливым, и грибов ему не попалось, зато, после многочасового хождения, он нашел этот домик. Вернувшись в деревню, он пытался выяснить, кто и когда построил его, но местные ничего не помнили и ничего не могли ему сказать.
  Анатолий полез в пакет, вытащил железный садовый совок и переступил порог.
  Здесь не было ни одного окошка, и свет проникал через проломленную крышу. Деревянный пол рассыпался в черные щепки. Молодой человек прошел к задней стенке, где сохранилось в относительной целости несколько досок, откинул их и стал копать совком неглубокую яму.
  Через пятнадцать минут ящичек, упакованный в несколько слоев целлофана, был аккуратно присыпан землей. Анатолий вернул на место доски и медленно отряхивал руки, придирчиво рассматривая свой тайник. Если бы вдруг сюда забрел случайный прохожий, ему бы и в голову не пришло, что кто-то заходил в домик со времен Батыева нашествия.
  Анатолий завернул совок в оставшийся прозрачный пакет, сунул его в карман и вышел. Предстоял долгий и утомительный путь обратно, вверх по склону.
  
  Он уже выехал на шоссе, когда одна мысль неприятно поразила его.
  Диск.
  Файл записан на диск, в свойствах файла записано имя Анатолия Волохова. С утра, в спешке, он об этом не подумал.
  Вот черт!
  Анатолий занервничал, как бывало, когда досадное непредвиденное обстоятельство вторгалось в его планы. Времени на возвращение уже не было.
  Между тем с неба сыпались снежинки, их были миллионы. Очень скоро они сложатся в глубокие сугробы, которые закроют все подступы к старому домику. Анатолий смотрел на падающий снег, и снег был его союзником.
  После некоторого колебания он решил оставить все как есть. Тайник был надежен. Весной можно будет вернуться и забрать отсюда диск, да и оружие заодно. Пусть под рукой будет...
  Недобрым словом помянув Лахезис, Анатолий прибавил скорость. И вдруг что-то метнулось под колеса его машины.
  Это была небольшая чёрная собака. Откуда она взялась?
  Резко, не успев осознать, что делает, молодой человек повернул руль. Машину повело. Колеса скользили по мокрому асфальту.
  Он жал на педаль тормоза. Машина вылетела на обочину, её трясло и подбрасывало на выбоинах. Склон по правую сторону дороги был довольно крутой, и Анатолия вынесло прямо к этому склону. Два колеса без опоры повисли в воздухе, задержались так на один миг и рухнули вниз. Автомобиль покатился по откосу.
  "Бедная мама..." - в последний момент ужаснулся Анатолий. Потом пришла другая мысль, исполненная досады.
  "А ведь все могло быть иначе..."
  Всерьёз испугаться за себя он не успел...
  
  
  
  
  II. Штоколов
  В истории всегда чудесны те мгновения, когда гений отдельного человека вступает в союз с гением эпохи, когда один человек проникается творческим устремлением своего времени.
  Стефан Цвейг, "Магеллан".
  10 апреля 2110 года.
  Вырубка леса
  В речной долине шла вырубка леса.
  Несколько десятков человек, плохо одетых и измождённых, нестройно стучали топорами. Деревья одно за другим падали. Землю усеивали желтоватые щепки.
  Рубщики были немногословны. В их вялых движениях ощущались усталость и безразличие к окружающему. Руки поднимались и опускались, железо вгрызалось в стволы, отнимая у застигнутых врасплох растений радость весеннего пробуждения.
  Долина была поделена на участки, и каждым участком занималась бригада из пяти человек. Работа была нелёгкая и опасная, но на нее соглашались без разговоров. За труд платили продуктами, и платили хорошо.
  После Великого Разрушения это было первое большое строительство, и никто из рабочих толком не знал, для чего оно затеяно. Ходили разные слухи.
  Вековая береза с мучительным треском валилась в заросли черемухи. Люди отступили, наблюдая за её падением.
  - Если он такой всемогущий, - негромко, но зло сказал один из рубщиков, - мог бы и технику пригнать сюда.
  На него посмотрели с опаской. Прошла целая минута, уже казалось, что на его замечание никто не ответит.
  - Он пригонит технику, Андрей, - произнес, наконец, другой. - Но это требует времени, а он хочет начать прямо сейчас.
  - Для чего? - проворчал Андрей. - Куда такая спешка?
  - Какое нам дело? - возразил третий. - Он дает нам возможность выжить. Больше ничего знать не надо.
  - Нам ни до чего нет дела, - угрюмо заметил возмутитель спокойствия и замолчал.
  - А кто он вообще такой, и что хочет здесь построить? - вдруг спросил самый молодой. Это был еще юноша, чуть за двадцать. Он немного отличался от остальных - присущие молодости жизнерадостность и любознательность еще были живы в нем.
  Казалось, это простой и естественный вопрос, но на юношу тоже посмотрели с опаской. Ответил ему самый знающий, тот, кто объяснял, что доставка техники требует времени.
  - Тарцини приехал откуда-то с востока, из Азии. Говорят, он создал новое учение, которое дает людям силы жить дальше, после того.... - он запнулся.
  - А в чем сущность этого учения? - заинтересовался юноша.
  - В стремлении к Логосу.
  - А что такое Логос?
  - Пока мы этого не знаем, - язвительно заметил самый недовольный, Андрей. - И что здесь строится, тоже не знаем.
  Он обвел взглядом остальных.
  - Что размечтались? До вечера еще полно дела. Вырубить надо эту черемуху!
  Он указал на заросли.
  Нехотя все принялись за работу. Вдруг заговорил пятый рубщик, как оказалось, сумасшедший. Сумасшедших было очень много в то время...
  - Война не выполнила свою задачу, - произнес он хрипло. - Посмотрите на эти кусты. Почки облепили их, словно тля! Надо уничтожить жизнь на корню, освободить от нее несчастную планету. Именно в этом истинная цель Тарцини. Мы все должны помочь ему.
  Он решительно взмахнул топором.
  - Почему? - сердито спросил юноша. Сумасшедший не в первый раз начинал говорить о жизни как о язве на теле Земли, а юношу это ужасно злило. - Он ведь сам - живое существо. Зачем ему уничтожать самого себя?
  Маленькие тусклые глазки сумасшедшего зыркнули на юношу, на миг в них появился блеск, но тут же они снова помутнели.
  - Зачем? - переспросил он. - Потому что Тарцини мудр. Он знает, что есть зло в мире, и готов избавиться от зла. Что касается его самого... Возможно, он решил пожертвовать и собой, а может быть, он перевоплотится в мертвую материю. Может быть, он станет камнем? Или облаком?
  Сумасшедший торжествующе засмеялся.
  - Я этому не ве... - начал юноша. Резкий тычок под ребра оборвал его слова.
  - Не заводи его, - прошипел Андрей. - А то как бы он сам не взялся уничтожать жизнь на корню. Начиная с тебя.
  Юноша обиженно замолчал. Сумасшедший постоял, ожидая ответа, не дождался и отошел.
  - Держись от него подальше, - посоветовал Андрей более миролюбиво. - И все будет в порядке. Ты понял?
  - Понял, - буркнул молодой человек.
  - Отойди на левый край и продолжай вырубать кусты.
  Этой работе конца не было. Деревьев становилось все больше, на месте упавших, казалось ему, тут же вырастали новые. Он жалел гибнущие деревья, но их смерть давала ему возможность выжить, и он рубил как одержимый.
  Впереди замаячил небольшой просвет. Юноша двинулся к этому просвету и через несколько десятков шагов наткнулся на разрушенную бревенчатую постройку.
  Избушка развалилась, судя по всему, очень давно, еще до войны, но все равно стало грустно. Он медленно обошел полусгнившие деревянные останки. Завтра топоры дотянут просеку до этого места, и придется растаскивать груду старых бревен...
  Он простоял здесь минут пять, пока не услышал голоса других рубщиков. Его звали. Юноша с трудом оторвался от созерцания печальной картины разрушения, словно там, под месивом из земли и гнилого дерева, был спрятан магнит, который притягивал его.
  "Устал я... - тоскливо подумал он, возвращаясь. - Отдохнуть бы..."
  Когда он закрывал глаза, то перед мысленным взором тут же начинало метаться трапециевидное серое лезвие топора. Щепки разлетались во все стороны, точно брызги фонтана. Юноша брел сквозь кусты и не мог вспомнить, когда он в последний раз видел фонтан, и видел ли вообще...
  Он ничего не рассказал остальным о развалившейся избушке. Завтра они на нее наткнутся, но на сегодняшнюю ночь это была его тайна. Смешная и глупая тайна - ведь им совершенно безразлично, есть ли там избушка, нет ли... А вот ему почему-то казалось, что он нашел нечто важное и интересное. Но если бы они узнали о таких мыслях, то только высмеяли бы его...
  Юноша, которого звали Григорий, и вообразить не мог, насколько важна его находка.
  
  11 апреля 2110 года.
  Следующее утро принесло сюрпризы.
  Из-за горизонта, из-за холмов, поползли платформы, гружёные машинами. Они парили на высоте нескольких десятков метров над землей. На фоне безоблачного голубого неба силуэты механизмов вырисовывались необыкновенно четко.
  Побросав свои древние орудия труда, рубщики следили за этой колонной. Всем им давно не приходилось любоваться столь совершенной техникой. Кое-кто и вообще никогда такой не встречал.
  Григория поразило отсутствие людей на платформах. Совершенно самостоятельно машины плыли вперед. Затем передние неподвижно застыли в воздухе, поджидая остальных.
  Платформы повисели минуты три рядышком, словно совещаясь, а потом перестроились. Раньше они двигались вереницей, теперь же наступали фронтом. Юношу пробрала нервная дрожь.
  Прямо к их группе направлялась одна из платформ, а на ней высился механизм, похожий на экскаватор. Подобравшись совсем близко, летательный аппарат снизился. Экскаватор заерзал на своем постаменте, словно разминаясь.
  Григорий подумал, что не уверен в том, что видит перед собой всего лишь техническое устройство. Ярко-желтая махина двигалась с грацией и легкостью живого существа. Юноше необычайно понравилось это существо, хотя он почему-то стыдился признаться в этом даже самому себе.
  Экскаватор ловко соскользнул с опоры и опустился на землю, покрытую прошлогодней пожухлой травой.
  - Я прислан помочь вам разобрать завалы, - произнес мягкий, совсем человеческий голос.
  
  Бревна, ветки, щепки нагрузили воздушную платформу так, что она, казалось, даже просела. Экскаватор ловко орудовал ковшом, сгребая древесину. Юноша исподтишка наблюдал за ним, восхищаясь его мощью, и в нем росло благоговение перед человеком, давшим ему возможность хотя бы полюбоваться этим чудом.
  Между тем из-за холмов появился еще один летательный аппарат, по форме похожий на обычный наземный автомобиль. Никем не замеченный, он приближался к просеке.
  Двое в автомобиле
  В автомобиле находились два человека.
  У одного из них были чёрные короткие прямые волосы и вытянутое грустное лицо. Оно было бледным, с узким длинным носом и тонкими губами. В близко посаженных карих глазах читалась давняя усталость. На щеке, чуть ниже скулы, то и дело подрагивала мышца.
  Если бы он встал, то оказался бы довольно высоким, худым, но не сутулым. Но сейчас он сидел в машине, сложив руки на коленях, и смотрел на строительство, затеянное его спутником. Цель строительства, как, впрочем, и другие цели Тарцини, оставалась для него непонятной, и от этого неведения левая щека дергалась все чаще. Нервные пальцы, слишком тонкие для мужчины, приплясывали на серой ткани плаща.
  Второй человек и был знаменитый Тарцини, которого столь много и боязливо обсуждали.
  Его считали выходцем из Азии, но почти ничего в его внешности не выдавало азиатского происхождения. Только кожа имела желтоватый оттенок, что было особенно заметно по сравнению с бледностью его соседа.
  Глаза у него были не чёрные и не карие, как обычно у представителей монголоидной расы, а тёмно-серые, но разрез глаз действительно чуть скошенный. Непроницаемое лицо напоминало маску языческого идола. Взгляд его был точно рентгеновский аппарат, пронизывающий, сверлящий, словно проникающий в самые потаённые мысли - под таким взглядом чувствуешь себя обнажившимся до костей.
  В две тысячи сто десятом году ему было сорок три года. Его биография, точнее, та её часть, которая пришлась на довоенное время, навсегда осталась неизвестной. Говорили, что он был простым служащим в одном прибрежном дальневосточном городе, что семья его погибла во время цунами, вызванного подводным термоядерным взрывом - это было лишь маленькое звено в той страшной цепи катастроф, которые тогда потрясли планету... Говорили, именно эта личная трагедия перевернула его жизнь настолько, что он объявил себя первым служителем Логоса. Но все это только догадки и домыслы. Ведь никому не было известно даже настоящее имя Александра Тарцини - он поменял имя, когда создал своё учение или где-то позаимствовал его.
  События, произошедшие в мире несколько лет назад, назвали Великим Разрушением. То был истинный бунт, бунт планеты против человека. Многочисленные военные конфликты, пришедшиеся на то время, действительно унесли много жизней, но природные катаклизмы оказались гораздо страшнее.
  Во второй половине двадцать первого века стремительно повышался уровень Мирового океана - таяли полярные льды. Очертания континентов изменялись. Районы речных дельт, с древности плотно заселенные, уходили под воду. Старые города, расположенные на побережьях, становились непригодными для жизни. Миллионы людей, обременённых всевозможным скарбом, перебирались вглубь континентов. Сзади оставались высокие дома, маленькие коттеджи, заводские трубы, соборы, пагоды, памятники, портовые постройки и железные дороги. Все это, оставленное без присмотра, быстро разрушал буйный океанский ветер.
  Человеческая цивилизация очень плохо перенесла новый Потоп. Начался голод и войны за пригодные для жизни территории. А потом Земля словно обезумела. Страшные катастрофы следовали одна за другой. В довершение всего, возникла эпидемия новой, неслыханной доселе болезни, так и не получившей названия. От нее умирали быстро и без мучений, но смертность была почти стопроцентной.
  Впрочем, перечислять бедствия, обрушившиеся на род людской, нет необходимости. Стоит лишь упомянуть, что к 2108 году из двенадцати миллиардов населения планеты выжило меньше миллиарда.
  И тогда все кончилось. Мор исчез бесследно, словно его и не бывало. Уцелевшие растерянно оглядывались. К тому моменту все уже смирились с мыслью о близкой гибели, и вдруг последовало загадочное, неизвестно чем вызванное помилование.
  Александр Тарцини, новый мессия, приписал эту заслугу себе.
  В середине апреля 2108 года он обратился к Логосу и умолял его пощадить остатки человечества. И Логос, квинтэссенция мудрости, внял ему. Он прекратил трясение почв, смирил бури и остановил воды потопа. Взамен же он повелел Тарцини оставить все дела (можно подумать, в тот безумный год у кого-то еще могли быть какие-то дела!) и нести миру новое учение.
  
  Вот и сейчас Тарцини неторопливо рассуждал о Едином Разуме - Логосе. Говорил он по-русски. Это был язык его собеседника, но Марк так и не смог определить, родной ли он для говорившего. Он слышал, что Тарцини в совершенстве говорит еще на английском и китайском.
  Тарцини порой бросал цепкие, изучающие взгляды на своего спутника. Он не упускал случая лишний раз изложить свою теорию, зная, что она сыра, неполна и противоречива. Растерянная толпа легко принимала её, поддавшись его личной страсти, пылкости и напору. Но этого было недостаточно, совсем недостаточно, и он знал это. На одних эмоциях далеко не уедешь. Теорию следовало заострить, заточить, убрать лишнее, для этого требовались думающие, строгие слушатели. Его нынешний собеседник, образованный и глубоко мыслящий, подошёл бы на эту роль, хотя сейчас он явно не стремился играть роль благодарной аудитории, казался молчаливым и рассеянным. Но в какой-то момент что-то всё же зацепило его.
  - И всё же слово "логос" означает нечто другое, - пробормотал он негромко, почти про себя.
  - Ох уж эти слова! - хохотнул Тарцини. - Слишком они запылились по пути, да и поистёрлись. Их надо бы как следует постирать. Вычистить. Вытряхнуть. Немного подкрасить. Избавить от десятков старых, дряхлых значений. Люди совершенно потеряли способность понимать друг друга, потому что под одним и тем же словом скрывается множество разных вещей. Зато существуют и другие вещи, которым не сопоставлено слово, и их нельзя назвать. Смешно, не так ли? Какой тогда вообще смысл в словах? Они только всё путают.
  - Ну так отмените их. - Человек с чёрными волосами и бледным лицом устало потёр глаза ладонью. - Вы же полагаете, что и это можете? Вообще-то вы не одиноки в своём желании управлять словом и смыслом. Такое уже тысячу раз бывало. Вы стремитесь внести в мир нечто необыкновенное - но увы! Ничто не ново под Луной, простите за банальность. Мы обречены на повторение. И вам тоже из этой ловушки не выскочить...
  Тарцини уверенно усмехнулся.
  - Ну что ж, посмотрим. А что до смыслов - я вкладываю в слова тот смысл, который хочу. Так-то. И меня понимают. Пора стереть все словари, выкинуть все энциклопедии. И написать новые.
  - И заполнить их теми же ошибками... - чуть слышно прошептал его спутник.
  
  ***
  Что такое Логос
  
  Трудно сказать, был ли прав Тарцини, говоря о понимании современниками его идеи Логоса. Вряд ли. Скорее всего, они просто искали опоры в рушащемся мире, искали того, кто скажет - я знаю! Мне ведом путь!
  К началу двадцать второго века придумать принципиально новую мировоззренческую концепцию, которая не отметилась бы в истории ранее в той или иной форме, было, разумеется, совершенно невозможно. В течение многих сотен лет до этого одни и те же идеи перетекали из культуры в культуру, из эпохи в эпоху, иногда оставаясь неизменными, иногда искажаясь до неузнаваемости, скрещиваясь, смешиваясь, обретая новые названия. Порой они исчезали и зарождались вновь, что свидетельствовало... о чём? О бедности человеческого ума и воображения? О том, что новые поколения обречены вечно бродить по кругу, с радостью находя одни и те же игрушки, оставленные их предшественниками? О том, что ни одного настоящего шага вперёд не было сделано еще с того момента, когда первый камень был положен в основание пирамиды Джосера? И даже раньше? Кто знает...
  Как бы то ни было, не отличалась новизной и концепция Логоса. Да и последовательностью она тоже не отличалась. Много позже разные тексты, приписываемые Тарцини, противоречили друг другу и доставляли немало хлопот адептам учения.
  Само красивое словечко "Логос" использовалось ещё в древнегреческой философии. В шестом веке до нашей эры Гераклит называл так истинное слово, разум, правящий миром и пребывающий в каждой вещи. Потом термин "Логос" стал кочевать по разным мировоззрениям, меняя значения, приобретая новые, но всё-таки везде он был словом, что неудивительно - по-гречески Логос и есть слово.
  Добравшись до христианства, Логос получил новый смысл и стал Словом, обретшим плоть. Логос - слово Бога, Христос, сын Божий.
  Но священная суть слова продолжала жить в этом понятии.
  Тень этой сути сохранилась и в Логосе Тарцини, хотя вообще он словом не был. Он был ноосферой (* Термин "ноосфера" впервые использован французским математиком Эдуардом Леруа.). Точнее, он был причудливым смешением двух совершенно разных концепций, объединенных одним термином, концепций Владимира Вернадского и Тейяра де Шардена.
  Логос - единый планетарный разум, в который должны были объединиться все существа, обитающие на земле. Сейчас этот разум дремал, поэтому в мире происходили несправедливости и катастрофы. В некий миг, когда люди достигнут внутреннего совершенства, он должен проснуться, и тогда наступит мировая гармония. Тарцини назвал этот момент пробуждением Логоса (* Подобие "точки Омега" у Шардена.). Добиться пробуждения Логоса было непросто. Людям следовало - самим, без помощи потусторонних сил - преобразовать себя, отрешиться от жадности, зависти, ревности, иных отрицательных черт, и обратиться к созидательной любви и познанию мира. Никогда в истории соотношение между теми, кто был достоин приблизиться к Логосу и теми, кто тратил свою жизнь без цели и смысла, не достигало критического порога. И потому Логос спал и лишь изредка откликался на зов достойных, ищущих его...
  Больше всего учение Тарцини походило на мировоззрение Шардена, только оно было упрощённым, без духовной составляющей. Всю ответственность за происходящее он возлагал на человека, и в этом смысле был ближе к Вернадскому. Но так и осталось неизвестным, был ли Тарцини как-то знаком с идеями этих выдающихся мыслителей или придумал свою теорию сам.
  
  Уж Логос ли покровительствовал, или Тарцини сам оказался талантливым руководителем, или ему просто повезло - неизвестно, но влияние скромного служителя Единого Разума на людские умы распространялось стремительно. Он попал в нужное место в нужное время. Он создал грандиозное общество, поглотившее, подавившее, вобравшее в себя все мировые религии. Последователи его были на всех континентах. На подконтрольных ему территориях он творил, что хотел, ни перед кем не отчитываясь, объясняя все свои поступки велениями Логоса. Он не был намеренно жесток (по крайней мере, тогда), но не терпел неповиновения.
  Своих последователей Тарцини назвал - отшельники. А всю свою организацию - Сфера. И в это он вкладывал вполне определённый смысл. Слово "отшельник" символизировало личность, индивидуальность каждого человека. А "Сфера" - единение, общность всех людей.
  Личности объединялись в единое гармоничное целое, обогащали его, не теряя себя, не растворяясь во множестве. Вечный вопрос: что выше, личность или общество, терял смысл.
  Сфера складывалась из отшельников. Отшельник был частью Сферы.
  И когда Сфера станет совершенной, пробудится Логос.
  
  ***
  
  Марк Амелин услышал о Тарцини и Логосе совсем недавно, как, впрочем, и все остальные.
  Обстоятельства выдвинули его на руководящую роль в новом мире, и он пытался создать людям условия, годные для сносного существования. Он достиг некоторых успехов, но появление Тарцини угрожало с трудом обретённому шаткому равновесию. Слишком шаткому.
  Марку не слишком ему нравилось заниматься тем, чем он сейчас занимался. Там, в прошлой жизни, он не был ни политиком, ни общественным деятелем. Марк был членом Исполнительного комитета ВОЗ (* Всемирная организация здравоохранения.) и получил известность во время борьбы с эпидемией, борьбы не слишком успешной, но упорной.
  Он, один из немногих, почти наверняка знал о происхождении этого вируса, знал некую биологическую лабораторию на тихоокеанском побережье, разрушенную землетрясением... Вообще в ходе безуспешных попыток разработать вакцину ему пришлось узнать многие вещи, ранее представлявшие собой государственные тайны. А сейчас это было уже неважно. Не существовало ни государств, ни лабораторий, ни организации здравоохранения, ни всего привычного жизненного уклада, и тайны никого не интересовали.
  Но в глубине души Марк признавался себе, что распространение учения о Логосе тоже представляется ему эпидемией.
  
  Сегодняшняя встреча была попыткой договориться. Марк чувствовал безнадежность этого предприятия. Силы противника слишком превосходили его собственные и приближались быстро и неумолимо. И все же он пытался сопротивляться.
  Сохраняя безмятежное спокойствие, Тарцини управлял летательным аппаратом. Чуткая машина слушалась каждого его движения.
  Марк же нервничал, слушая рассуждения Тарцини на философские темы. Он был уверен, что рано или поздно беседа примет более конкретное и неприятное направление. Так оно и случилось.
  Описав благословенное будущее после пробуждения Логоса, Тарцини сменил тему.
  - И всё же не понимаю я вас, - заговорил он низким уверенным голосом. - Вы не пускаете на свою землю отшельников. Почему? Какой от них может быть вред?
  - Не все готовы обратиться в вашу веру, - Марк криво улыбнулся, давая понять, что это шутка.
  - Это не вера, - Тарцини пожал широкими плечами. - Логос - не бог.
  - А похож. - Марк не удержался от ядовитого замечания, впрочем, тут же пожалев о своём выпаде.
  - Нисколько, - спокойно возразил Тарцини. - Бог подобен горизонту, он по мере приближения к нему удаляется. Вспомните, человек всю свою историю стремился к нему, а тот ускользал. Сперва боги селились на высоких горах, потом на небесах, потом перебрались за грань Большого Взрыва, где их трудно побеспокоить. А Логос - здесь, мы сами его создаём.
  И потом, вы что ж, боитесь, что несколько безобидных бродячих проповедников так настроят ваших приверженцев, что они отшатнутся от вас?
  Несколько! Да их тысячи! Марку довелось недавно заглянуть на совет отшельников, и многолюдность и организованность этого сборища неприятно поразила его.
  - Позвольте людям самим выбирать, нужен им Логос или нет, - неторопливо продолжал Тарцини.
  "Выбирать самим... - раздраженно подумал Марк. - На какой выбор способны люди, угнетённые нескончаемыми бедствиями? Отшельники столь сладкоречивы. Они расскажут о счастье единения с Логосом, о всеобщем братстве, о разумной планете, предупреждающей все желания. Кому не понравится эта красивая сказка? Но они не скажут, что мы станем провинцией империи Тарцини, и будем отдавать отшельникам всё, что они пожелают, пока этот их Логос не проснется..."
  Сам он весьма сомневался в возможности этого события.
  - Что здесь строят? - Марк неловко сменил тему разговора. Потом он спохватился, что не следовало задавать этого вопроса. Тарцини вряд ли намерен перед ним отчитываться, и сейчас даст это понять в самой отвратительной лицемерной форме.
  Но Тарцини лишь внимательно посмотрел вниз, словно проверяя, насколько продвинулись работы за время их беседы.
  - Это Обитель Разума, - сообщил он.
  - Что? - глупо переспросил Марк и снова выругал себя за это. Надо было промолчать. Или не надо? А может быть, служитель Логоса нарочно привез его сюда, чтобы показать это грандиозное для их времени строительство? Зачем?
  - Обитель Разума - архив знаний, накопленных человечеством, - любезно пояснил Тарцини. Люди открыли много тайн природы, но использовали их во зло, и чуть не погибли из-за этого. Все эти знания будут храниться здесь, и пока человек не станет мудрее, двери Обители будут закрыты.
  Марк настороженно взглянул на Тарцини.
  - А почему здесь? Ведь это пока самая граница зоны вашего влияния. Почему выбрано именно это место?
  Его собеседник усмехнулся.
  - Во-первых, как вы удачно заметили, "пока". Во-вторых, эта долина идеально подходит для моих систем защиты. Сюда даже комар не влетит без моего ведома. И потом, мне нравится здесь. Разве этого не достаточно?
  - Это очень большая работа, - заметил Марк, стараясь не раздражаться из-за "пока". Если Тарцини вздумалось создать здесь научный центр, в этом нет ничего страшного, правда?
  - Грандиозная! - живо согласился Тарцини. - Никакие научные разработки на планете не будут проводиться без ведома служителей Логоса.
  - А если кто-нибудь придумает вечный двигатель, и вам не сообщит? - спросил Марк без особого интереса, просто чтобы поддержать разговор. Его занимали более насущные проблемы.
  Тарцини искоса взглянул на него, бросив управление. Машину закружило на месте.
  - Того я уничтожу, - холодно сказал он. - И это возвращает нас к началу нашего разговора, Марк. Вы мне мешаете.
  Марк откинулся на спинку кресла. На его лице резко обозначились вертикальные морщины, шедшие от крыльев носа к уголкам узкого рта. Взгляд устремился в пространство, словно Марк смотрел в будущее и видел там беду.
  - А вы хотите, чтобы все безоговорочно вам поклонились? - устало спросил Амелин. Он был плохим дипломатом.
  Тарцини вспылил.
  - Я хочу, чтобы вы не запирались от остального мира! - с негодованием воскликнул он. - Я хочу, чтобы вы выслушали слово Логоса, прежде чем отвергнуть его. Я хочу, чтобы не исчезали отшельники, пришедшие на ваши земли. Нежелание понять своего соседа едва не погубило род людской - вы забыли об этом?
  Он говорил и говорил, словно видел перед собой благодарную аудиторию. Однако Марк безучастно слушал обличающий голос, слегка завидуя умению собеседника все поставить с ног на голову. Ведь это он, Тарцини, шел к Марку с угрозами. Он хотел прибрать к рукам новые земли. Он навязывал потрясённому миру новое божество, Логоса, плод своего изворотливого ума. Но в этой пламенной речи Марк Амелин представал злодеем, мешающим возрождению человечества, и ему, как ни странно, не приходило в голову, какие возражения противопоставить этим яростным, возмущённым фразам. Тарцини виртуозно владел словом.
  "Хорошо, что мы одни", - подумал Марк.
  - Мы одни, - сказал он. Это было его единственным ответом. Он слишком устал, чтобы упражняться в казуистике.
  Тарцини поднял одну бровь и неожиданно усмехнулся.
  - Ну и что?
  - Отшельники смогут беспрепятственно перемещаться по нашей территории, я обещаю это, - медленно, обдумывая каждое слово, заговорил Марк. - Все желающие услышат слово Единого Разума. Но мы не готовы к слиянию с ним... пока. Присоединение нашего государства к вашей...- он запнулся, выбирая слово, - империи было бы преждевременным.
  - Ну, если уж вы решили говорить напрямик... - Тарцини посмотрел вниз, на обширные земли, которые уже принадлежали ему. - Вы знаете, что я легко могу истребить все население этого, с позволения сказать, государства?
  - Знаю. - У Марка дернулась щека. - Но вы этого не сделаете.
  - Почему же?
  - Потому что смертей было достаточно, - сказал Марк. - Да и зачем? Вы ведь получите, что хотели. Служители Логоса обращают в свою веру тысячи людей, стоит им только появиться.
  На лице Тарцини появилось заинтересованное выражение.
  - Так вы это понимаете? Тогда зачем вам так нужна эта фиктивная независимость, а, Марк? Неужели вы хотите обеспечить собственное будущее? Вы меня разочаровываете. Как будет называться ваша должность? Президент? Король? Смешно, Марк!
  - Император, я думаю, - задумчиво сказал Марк Амелин. И невпопад добавил, - Георгий его зовут.
  - Это еще кто? - удивился Тарцини.
  - Один застенчивый юноша. Кажется, его можно считать прямым потомком некоего известного властвующего ранее рода. Я действительно собираюсь объявить его императором.
  Марк услышал иронический смешок Тарцини.
  - Ну и у вас романтическая фантазия, Марк. Священную Римскую Империю воссоздать не хотите? А он что, правда чего-то там потомок? Габсбургов, вероятно? Или Романовых?
  Марк равнодушно пожал плечами.
  - Да какая разница. Может, и не так это. Но вышло, что появилась возможность это обыграть. Молодой человек был не слишком рад этой перспективе, но его убедили. Всё ведь рухнуло. Необходимо дать людям какое-то правление, дать закон. Это следует сделать быстро, а игры в выборы сейчас потеряли смысл, не интересны они никому.
  - А вы станете первым министром? - осведомился Тарцини.
  - Не знаю, - безучастно проговорил Марк. - Возможно, но если я вам не угоден, то могу устраниться. И с радостью.
  Тарцини раздраженно скривил рот.
  - С вами не соскучишься. Тогда зачем вы этого добиваетесь, вы мне можете объяснить?
  - Могу, - спокойно сказал Марк. - Дело в том, что я боюсь вашего Логоса. Вы хотите создать мир, в котором не будет других ценностей, кроме него. Любовь, мудрость, красота, вода, пища и свет солнца - все это Логос. Грядущие поколения станут его рабами. А если его не существует? - Он быстро взглянул на Тарцини. Сам-то он был уверен в этом, но все же сделал эту оговорку, опасаясь вспышки гнева своего собеседника. - Пройдет тридцать, сорок, пятьдесят лет - кто станет управлять людьми от его имени?
  - А вы заглядываете далеко вперед, - заметил Тарцини почти с одобрением. - Хотя я надеюсь разрешить это небольшое затруднение. Ну что ж, хотите новую Римскую империю, ну и хорошо. Во избежание новых кровопролитий я готов удовлетворить вашу прихоть. Но с одним условием. Я сыграю роль папы римского.
  Марк посмотрел на Тарцини, непонимающе и настороженно.
  - Этот молодой человек, как его...? - Тарцини прищёлкнул пальцами.
  - Георгий, - напомнил Марк.
  - ... получит корону из моих рук. Так будет лучше и для меня, и для вас. Люди увидят, что разногласия между нами улажены.
  - И когда? - пробормотал Марк.
  - Осенью. Скажем, в конце сентября.
  Это предложение показалось Марку ловушкой, хотя он был здесь именно затем, чтобы договориться об этом символическом шаге. Столь странное предложение выбило его из колеи. С трудом ему удалось произнести скупые слова благодарности.
  - Не стоит, - прервал его Тарцини и взглянул на Марка с неожиданным дружелюбием, даже сочувствием. - Будет у вас король, царь, император, не будет... Это очень мало значит для меня. Он мне не помешает.
  Эта фраза, точно меткая стрела, нашла щель в броне, которой окружил себя Марк, готовясь к этому разговору. Хладнокровие изменило ему. Зрение на миг помутилось от бессильной ярости. Сердце затрепыхалось в грудной клетке, не находя себе места. Тарцини говорил правду, и все ухищрения Марка, по сути, были лишены смысла. Хозяевами мира становились служители Логоса.
  Если Тарцини и заметил состояние своего спутника, то не подал вида. Впрочем, его внимание привлекло происходящее на земле. Машина снижалась.
  
  Находка
  Там, внизу, не прекращалась работа. Появление техники многократно ускорило ее. Рубщики быстро добрались до разрушившейся избушки. Ковш экскаватора уже вонзался в эти останки, словно клюв стервятника в мертвое тело. На воздушную платформу сыпались щепки, бревна, полусгнившие доски и комья земли.
  Вдруг в груде мусора мелькнул ядовито-фиолетовый, неестественный цвет. Никто, кроме Григория, не обратил на это внимания. Неожиданно для него самого любопытство подтолкнуло его вперед, и он выхватил пакет прямо из ковша, испачкав руки в глине.
  - Зачем ты это взял? - сердито спросил старший.
  - Просто хочу взглянуть... - руки юноши проворно распаковывали деревянный ящичек. Ему не терпелось узнать, что в нем, и он боялся, как бы ему не запретили это сделать. В ящичке же заключалось нечто важное, юноша в этом не сомневался.
  Но старший больше ничего не сказал, лишь укоризненно покачал головой. Григорий откинул крышку.
  Внутри был пистолет и плоская квадратная коробочка.
  Пистолет больше заинтересовал Григория. Он взял его и стал рассматривать, чувствуя себя центром всеобщего внимания - все вокруг него столпились. Оружие нисколько не пострадало от долгого пребывания в тайнике. Оно было столь же тяжелым, черным, матово поблескивающим и готовым убивать, как и больше ста лет назад, когда Анатолий положил его сюда.
  Летающая машина была уже совсем близко, и двое наверху, пока никем не замеченные, тоже смотрели на оружие, на деревянный чемоданчик и пластмассовую коробочку. Ни они, ни кто-либо из столпившихся на земле не произнесли ни слова. Всех словно заворожила эта необычная находка.
  Только один человек никакого интереса к ящичку не проявил. То был сумасшедший. Он вообще сегодня вел себя странно, словно его психическое состояние ухудшилось со вчерашнего дня. Работать он бросил совершенно, бесцельно бродил по вырубке, оживленно жестикулируя и гримасничая. Рубщики все утро искоса поглядывали на сумасшедшего, опасаясь, как бы чего не выкинул. Инструменты у него забрали.
  Но именно сейчас, на какое-то короткое время, все про него забыли, и вспомнили лишь тогда, когда раздался дикий крик, сопровождаемый грохотом падающего дерева.
  Дуб, уже подпиленный, стоял в отдалении. Позднее так и не смогли вспомнить, по чьему недосмотру его не свалили сразу. Он стоял так день, а может быть, и дольше, и вот наконец рухнул, придавив человека своей тяжестью.
  С помощью экскаватора его удалось довольно быстро вытащить. Сумасшедший бился и хрипел. Изо рта текла кровь.
  Люди бессильно смотрели на него. Помочь они не могли.
  И тут, наконец, прозвучал голос с небес.
  - Кладите его в машину.
  Голос был властным и звучным.
  Аэромобиль Тарцини повис на высоте нескольких сантиметров над землей. Впрочем ни хозяин, ни Марк Амелин, не слишком довольный таким поворотом событий, оттуда не вышли.
  - Сиденье испачкается, - брякнул Андрей.
  Тарцини обратил на дерзкого тяжёлый взор, и юноша, стоявший рядом, почти задохнулся от волнения.
  - Ну, это не твоя забота. Действуйте.
  Сумасшедшего стали неловко укладывать на заднее сиденье. Все суетились и мешали друг другу.
  Молодой человек чуть отошел назад, и вдруг Тарцини поманил его к себе.
  - Ты поедешь с нами, - распорядился он.
  - Я? - изумился Григорий. На самом деле произнести столь сложный звук ему не удалось, и получилось что-то вроде "и-а".
  - Да, да, - Тарцини чуть заметно усмехнулся. - И захвати то, что ты нашёл.
  Кто-то услужливо сунул в безвольные руки юноши чемоданчик, кто-то подтолкнул его к двери машины. Присутствие Тарцини тяготило рубщиков. Он не собирался пугать их, но это неожиданное появление живого бога всех встревожило, и им хотелось сейчас одного - чтобы он исчез. Конечно, позже они будут вспоминать, как лично видели Тарцини, и кто при этом что сказал, или подумал, или сделал, и как спокойно и мужественно вёл себя каждый из них. Но это будет потом, сейчас же им было крайне неуютно, и рубщики торопились избавиться от Тарцини. Ради этой цели все были готовы пожертвовать своим товарищем. Впрочем, и особенной дружбы между ними не было.
  Тарцини наблюдал за этой суетой, и на его неулыбчивом лице было выражение насмешки, которая определенно присутствовала, но проявлялась непонятно в чем - то ли в поблёскивании глаз, то ли в капризном изгибе резко очерченных губ, то ли в чуть заметном движении бровей...
  
  Эта первая поездка на аэромобиле показалась юноше кошмаром. Земля съежилась в большой пестрый лоскут далеко внизу. Рядом хрипел сумасшедший. Григорий жалел и боялся его. Кровь раненого перепачкала и одежду юноши, и ему казалось, рубашку уже пора выжимать, чтобы избавиться от этой страшной красной влаги.
  Когда машина пошла на снижение, сумасшедший больше не шевелился.
  Они прилетели во временную резиденцию Тарцини. Здесь было много серебристых, точно отлитых из металла, строений. Резкие углы отсутствовали, дома имели эллипсоидную, сферическую, в крайнем случае, цилиндрическую форму. Постройки связывала сложная сеть дорожек, покрытых разноцветной плиткой. На одну из таких дорожек и опустился аэромобиль.
  Тарцини вышел из машины, обошел её и внимательно посмотрел на окровавленное тело.
  - Не успели, - констатировал он. - Впрочем, я так и думал.
  Марк Амелин тоже выбрался наружу. В душе он был раздражён. Он не сомневался, что Тарцини затеял всю эту возню с перевозкой раненого, чтобы продемонстрировать ему, Марку, собственное благородство и самоотверженность.
  - Я оставлю вас, с вашего позволения, - произнес он и намеревался уходить.
  - Подождите, - остановил его Тарцини. - Вам нисколько не интересна находка этого молодого человека? Я слышал, вы любите старое оружие.
  Он резко распахнул заднюю дверцу, так что юноша чуть не выпал.
  - Выходи.
  Юноша замешкался. Тарцини забрал у него деревянный чемоданчик и вновь раскрыл его.
  - Очень любопытно, - пробормотал он.
  Григорий, наконец, вылез из машины и стоял рядом, не зная, куда девать руки. В конце концов он спрятал их за спину. Тарцини все изучал содержимое ящичка. Марк тоже подошел ближе, и смотрел на пистолет - он действительно интересовался старинным оружием, хотя и не предполагал, что Тарцини известно об этом его увлечении. Еще одно свидетельство всезнания и всемогущества Логоса...
  - А ведь это твой клад, - Тарцини обратился к Григорию. - Что ты намерен с ним сделать?
  - Я не знаю, - растерянно ответил юноша. - Я даже не думал, что он мой.
  - Ну ведь ты же нашел его. - Тарцини положил ящичек на крышу аэромобиля и крутил в руках пластмассовую коробочку с диском, не обращая внимания на то, что на заднем сиденье его машины удобно расположился мертвец и рассматривал живых из-под полуоткрытых век.
  - Я готов отдать это вам, если вы примете, - сказал Григорий, набравшись смелости.
  - Благодарю, - служитель Логоса открыл коробочку и разглядывал блестящий круг. - Как, ты сказал, тебя зовут?
  Юноша еще ничего об этом не говорил, но не стал уточнять.
  - Григорий. Григорий Штоколов.
  - Хорошо, - кивнул Тарцини. - Я о тебе подумаю.
  Он повернулся к Марку.
  - Знаете, Марк, перед тем, как вы покинете нас, я хотел бы подарить вам это оружие на память о нашей сегодняшней встрече. Это прекрасный экземпляр для вашей коллекции.
  Амелин взял пистолет. Не за рукоять, а за дуло.
  - Вы очень добры. - Рукоятью он провел по левой ладони. Сталь была невероятно чёрной на фоне его белых пальцев. - Вы позволите уйти? Меня ждут дела.
  - Конечно, идите, - Тарцини был сама любезность. Марк ушел, а служитель Логоса провожал его взглядом, пока тот не завернул за дом. Григорий стоял рядом, затаив дыхание. Окровавленная одежда неприятно липла к телу, но ненадолго юноша забыл об этом. Он думал о своем будущем, и сердце его трепетало.
  А будущее уже поджидало за поворотом, и сегодняшний день был для него очень важен. В этот знаменательный день Марк Амелин окончательно убедился, что дело его проиграно, Григорий Штоколов навсегда покинул невесёлое сообщество рубщиков, а Александр Тарцини прикоснулся к собственной смерти...
  
  III. Служители Логоса
  Можно, пожалуй, сказать, что назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания.
  
  Жан Батист Ламарк.
  
  18 апреля 2190 года.
  Мысли Ярослава Искателя
  Их было одиннадцать.
  Вообще-то их было тринадцать (двенадцать плюс глава Сферы), но двое отсутствовали.
  Они сидели в просторном светлом помещении, пожалуй, слишком просторном для такой маленькой группы людей.
  Посередине помещения стоял стол кольцевидной формы, и собравшиеся расположились вокруг него. Стол был чёрным, и стулья тоже были чёрными, жесткими, с прямыми спинками. Стены этого небольшого зала, словно для контраста, имели нежный, кремовый, сливочный цвет. По стенам висели картины - геометрические абстракции, белые листы в строгих тонких рамах, и на белом были изображены в разных ракурсах предметы удивительных форм, предметы, которые нельзя втиснуть в трёхмерное пространство, как ни старайся. Справа и слева в зал вливался свет сквозь широкие окна, за которыми замерла в неподвижности вечнозелёная тропическая растительность.
  Было очень раннее утро.
  Собравшиеся были молчаливы и неулыбчивы. Они слушали выступавшего. Ни одна жилка не подрагивала на этих лицах - казалось, даже глаза перестали моргать. Ни одна складка не колыхалась на этих одеждах - а одеты они все были одинаково, в тёмно-серые балахоны, подобные монашеским. Согласно уставу Сферы, написанному Александром Тарцини, именно такую аскетическую форму следовало носить служителям Логоса.
  Говоривший стоял, опершись сжатыми кулаками о край стола. Грубой веревке - поясу отшельника - с трудом удалось охватить его располневшую фигуру. Странное, словно надутое изнутри лицо поражало нездоровой белизной. Брови и ресницы выцвели и были почти незаметны. Редкие седоватые, чуть вьющиеся волосы прилипли к голове, мокрой от пота. Говорил он медленно и не слишком громко, но стояла такая тишина, что даже в самом дальнем уголке зала было слышно каждое слово.
  - Близится пришествие Логоса. Возможно, остались недели, возможно, дни или часы до его властного вторжения в нашу жизнь. Нетерпение наше растет. Но пусть каждый из нас задаст себе вопрос: достоин ли я? Ведь это великое счастье, которого тысячи лет ожидало человечество.
  Произносить речь ему было трудно, он заметно задыхался. Его сосед слева чуть приподнялся, взял один из стоявших на столе гранёных стаканов, налил в него воды из стеклянного кувшина и поставил перед оратором. Тот прервался на минуту и сделал глоток. Поверхность жидкости в стакане казалась серебряной, словно на воде лежала фольга, и эта фольга мелко дрожала.
  Сосед справа внимательно изучал матовую поверхность стола.
  Это был человек лет сорока, с узким и длинным лицом, на котором застыло неприятное, недоброе выражение. Подбородок перерезала вертикальная морщина, похожая на восклицательный знак. Короткие волосы красивого тёмно-каштанового оттенка чуть поредели на затылке. Губы были тонкими и бледными, щеки глубоко ввалились. Говорили что Бернгард - таково было его имя - слишком изнуряет себя аскетическим образом жизни. Белки глаз - мутные, с голубоватым отливом - казались неестественными, а сам взгляд был внимательным, неодобрительным.
  Руки Бернгард положил на стол, сцепив пальцы в замок. Он был расслаблен и напряжён одновременно. Сейчас, когда мудрейший говорил, можно было передохнуть, но все же каждую минуту он ждал неприятностей и готовился доставлять их сам.
  Уголок рта Бернгарда неприязненно шевельнулся. Сейчас он думал об одном человеке - о том, кто сидел слева от оратора. О Ярославе Искателе...
  Искатель с легкостью мог бы угадать мысли Бернгарда, если бы захотел, но именно в данный момент интриги в Сфере не занимали его. Он был озабочен другими делами, и эти заботы клали свой отпечаток на его лицо. Ярослав чуть заметно хмурился, и этого было достаточно для того, чтобы заставить быстрее биться сердца под грубыми серыми плащами.
  Уже почти двадцать лет Ярослав Искатель фактически руководил жизнью планеты. Всей планеты, кроме Сферы...
  Это был картинно красивый старик. На самом деле не так уж он был и стар, возраст его только приближался к семидесяти, но каким-то образом ему удалось внушить окружающим мысль о собственной древности, мысль о том, что он представляет собой некую неизменную часть бытия, этакий стержень, на котором держится все мироустройство... Внешность Ярослава была замечательна. Он обладал вдохновенным лицом волхва или пророка, лицом человека, отвернувшегося от соблазнов и навсегда отдавшегося творчеству или религии. В его густых седых волосах еще проглядывала чернота. Из-под белых бровей смотрели на собравшихся тёмно-серые глаза, проницательно и сурово. Годы не согнули его спины, он сидел очень прямо, не касаясь спинки стула, и спокойно встречал чужие взгляды - восхищенные или смущенные, исполненные надежды, иногда - неприязни, а порой и ненависти. Ярослав знал, какое впечатление производит на других, и умело пользовался этим.
  Он мог бы наслаждаться тем положением в Сфере, которого ему удалось достичь за долгие годы служения Логосу, но Искателя это давно не радовало. Его тяготили тяжёлые думы.
  "О чем мне следовало бы говорить? - ворчал он про себя, остановив взор на одной из картин. - О том, что не рискну высказать даже я, а остальные не осмеливаются и подумать..."
  О том, что человечество пришло, наконец, в тупик, и этот тупик станет последним.
  В этом направлении человек двигался упорно, с настойчивостью и находчивостью, свойственными представителям этого вида. Большую часть истории пришлось пройти ощупью, в темноте, но к двадцатому столетию факел науки засиял сто крат ярче прежнего, осветил новые горизонты, нехоженые тропы, и возможно стало выбирать дорогу в будущее с открытыми глазами.
  По мнению Ярослава, была выбрана наихудшая.
  Он, разумеется, произносил эту страстную речь только мысленно, но незаметно для себя впал в привычный возвышенный стиль, изобилующий метафорами, хотя вначале намеревался лишь обрисовать положение дел, ясно и немногословно. Привычка к игре в слова была настолько сильна, что даже самому себе он не мог ничего сказать, не употребив всех этих изящных оборотов.
  Вопросы, которые сейчас обдумывал Ярослав, должны были встать во всей остроте еще восемьдесят лет назад, сразу после Великого Разрушения, но тогда в дело вмешался гений Александра Тарцини. Ему удалось разрешить основные трудности, казавшиеся тогда непреодолимыми. Он наладил бесперебойное производство продовольствия и нашел выход из энергетического кризиса. Восстановить на планете с истощёнными ресурсами промышленность, какой она была до Разрушения, даже ему оказалось не под силу, да он, кстати, не очень и пытался, не нужна она ему была. У него было другое в запасе.
  Он покрыл Землю сетью телепортационных устройств.
  Обычный телепорт выглядел как кабина с раздвижными дверями, похожая на лифтовую, и надо заметить, Ярославу гораздо реже приходилось пользоваться лифтом, чем телепортом. Эти кабины стояли повсюду, словно в прежние годы автобусные остановки в городах, да и выполняли они ту же функцию. Вошел внутрь, набрал нужный номер и переместился, куда надо. Просто и удобно.
  Транспортная проблема была решена раз и навсегда.
  Как ни странно, Ярослав Искатель не слишком любил этот способ передвижения, жизни без телепортов, разумеется, не мыслил, но не любил.
  Было в этих устройствах что-то противоестественное. Точнее, не что-то, а все в них было противоестественным. Секрет их производства Тарцини хранил в глубокой тайне, и сейчас, вероятно, ни один человек на планете не мог сказать, как же они все-таки работают...
  Некоторые люди, войдя в телепорт, испытывали краткое удушье и иллюзию зависания в пустоте. У большинства не было этих неприятных ощущений, не было их и у Ярослава, но его беспокоило другое: что делать, если эти штуки начнут ломаться?
  Телепорты считались у отшельников даром Логоса, изучать их было строго запрещено, однако Ярослав все же организовал проведение некоторых секретных исследований. Даже при его положении в Сфере это было опасно, к тому же и риск-то не оправдался. Ему удалось разыскать людей, причастных к внедрению сети телепортов, тогда некоторые из них были ещё живы, возможно, кто-то жив и сейчас. Но так и не удалось составить цельное впечатление - как это работает?
  Вообще недостаток знающих специалистов сказывался буквально во всем. После смерти Тарцини двери Обители Разума захлопнулись, а миром стали управлять люди невежественные и суеверные. Они извратили идею о Логосе, низвели его до уровня божества и стали ему поклоняться. В свободное время они плели интриги и уничтожали друг друга.
  Вы слышите? Это я о вас говорю.
  Он отпил воды из своего стакана, а мысль его двигалась дальше, обличая и негодуя, и все молча.
  Научную деятельность они запрещали, ибо именно наука была признана злом, явившимся причиной Великого Разрушения. Лучшие из них ожидали со дня на день прихода Логоса и не думали о будущем. Худшие - подобно ему самому, кстати - враждовали между собой и тоже о нем не думали. Между тем механизм жизнеобеспечения, отлаженный Тарцини, еще работал, но уже начинал давать сбои.
  Помимо телепортов, которые неизменно работали, хоть и каким-то мистическим способом, Ярослава Искателя беспокоила энергетика. Тарцини восемьдесят лет назад сделал ставку на ядерную энергию - другие виды топлива были давно исчерпаны, но урана осталось в избытке, а управляемый термоядерный синтез - эту мечту физиков - к тому моменту так и не удалось осуществить. Ярослав когда-то слышал, что Тарцини как раз собирался продолжить исследования в этой области, и может быть у него и получилось бы, как получалось все, за что он ни брался... Но его убили раньше.
  
  Небольшие поселения - а они все сейчас были небольшие - обеспечивались энергией от ядерных батарей, периодически заменяемых. Батареи эти были постоянной головной болью Ярослава. Следует еще раз отдать должное Тарцини - он сумел так организовать сложнейший процесс производства уранового топлива, что в течение десятилетий все происходило почти автоматически. Но необходимость вмешательства в налаженную систему неумолимо близилась - сроки эксплуатации ключевых узлов подходили к концу. И не было знающих людей, чтобы сопровождать этот производственный цикл.
  Ярослав тревожился. Он хорошо это понимал, но люди, которые сидели рядом с ним, сочли бы эту мысль кощунственной. Они полагали, что все, созданное Тарцини, будет работать вечно, и им остается только спокойно ждать пришествия Логоса. Ярослав и сам когда-то так думал. Однако однажды терпение его иссякло...
  
  Ярослав стал отшельником очень давно, так давно, что ему иногда казалось, будто он с самого рождения посвящен Логосу. Но это, конечно, было не так. Идеей слияния с Единым Разумом его увлек человек, который стоял сейчас справа от него.
  Василий.
  Оба они были очень молоды.
  Василий уже являлся тогда стойким приверженцем этого учения. Он был фанатично предан Логосу и заражал окружающих своим энтузиазмом. Это и произошло с Ярославом.
  В те годы, в юности, он мало верил в себя и предпочитал полагаться на слова других. Ему казалось, он слишком мало знает. Вначале это действительно было так.
  Он стал тенью Василия. Он слепо выполнял его поручения. Василий поднимался все выше - его вела слепая любовь к Логосу, - и Ярослав следовал за ним. Когда он вдруг обрел самостоятельность суждений, а случилось это неожиданно для него самого, оба были уже на головокружительной высоте.
  Сколько Ярослав себя помнил, отшельники всегда ожидали пробуждения Логоса, и всегда знали точную дату этого события. Назначенный день приближался и наступал, Логос не просыпался, и тут же находился мудрец, который находил ошибку в расчетах и вычислял новую дату. Это продолжалось до тех пор, пока Василий, уже став главой Сферы, не запретил подобные изыскания, объявив, что ограниченный человеческий ум не в состоянии точно определить день столь великого события, а разочарование, которое постигает служителей Логоса в случае ошибки, слишком велико.
  Но когда был наложен этот запрет, Ярослав уже давно утратил интерес к Логосу.
  В один из тех долгих дней трепетного ожидания он, как обычно, уединился в своем жилище, чтобы встретить священное явление Единого Разума. В размышлениях незаметно прошло время. К вечеру Ярослав вышел на крыльцо своего дома и посмотрел вокруг.
  А это был удивительный сентябрьский вечер. Не чувствовалось ни малейшего дуновения даже самого легкого ветерка. Небо затянуло облаками, они имели ровный нежно-серый цвет, и Ярославу казалось, он находится внутри гигантской полой жемчужины. Освещение в жемчужине было необычным, солнечные лучи, обычно прямые и быстрые, расплылись и смешались в однородную массу, и все на земле тонуло в этой массе. Ярослав вдыхал золотистую субстанцию, и ему казалось, она отличается от обычного воздуха... Она пьянила его, все тело становилось легким-легким, и еще немного - он сумел бы взлететь...
  Может быть, это и есть Логос?
  Тут один ловкий бесёнок толкнул Ярослава под локоть.
  - В который раз ты ждешь пробуждения Логоса, а? - кривляясь, спросил бесёнок.
  Ярослав отмахнулся, но тот все лез и лез. Только чтобы отвязаться от него, Ярослав подсчитал.
  - В пятый, - сказал он вслух.
  Бесёнок хихикнул и исчез. А Ярослав подсчитал еще раз. Действительно, в пятый. Его настроение не испортилось, но перестало быть торжественным. Он сел на крыльцо и любовался великолепием осеннего леса, пока не стемнело.
  Когда Ярослав вернулся в дом, он твердо знал, что Логос никогда не проснётся. Его нет.
  Как ни странно, это открытие не огорчило Ярослава. Наоборот, он почувствовал прилив сил, словно с него спали многолетние оковы. Вероятно, в глубине души он был уже готов к этому. Новые горизонты открылись перед ним.
  
  Так вот и случилось, что один из главных адептов учения о Логосе сам в это учение ни на грош не верил. Ярослав, конечно, даже не заикнулся о переломе, который произошел в нем. Напротив, он еще ревностнее стал следить за строгим исполнением суровых обычаев Сферы. Помимо этого, он попросил отдать в его ведение хозяйственную деятельность. Доселе это занятие считалось у отшельников чуть ли не наказанием, и инициатива Ярослава была воспринята, как невероятное самопожертвование. Еще бы - думать о низменных насущных потребностях простых смертных, вместо того, чтобы предаваться возвышенным мечтам о встрече с Логосом. Василий даже пытался отговорить его, но Ярослав был непреклонен.
  В те времена он и заработал прозвище Искатель. Это значило - тот, кто ищет себе трудов. Ярославу в глубине души нравилось прозвище, хотя он предпочитал понимать его по-другому. Он - искатель спасения для всех, искатель выхода, и цель его благородна. Так он думал в редкие минуты расслабления, эта романтическая трактовка бодрила его, хотя он никогда бы никому не признался в подобных мыслях.
  Цель эта оправдывала и многие средства, которые порой приходилось применять Ярославу.
  Ему было просто со старым поколением отшельников. Они, конечно, не проводили свои дни в размышлениях и самосовершенствовании, как то велел Тарцини, они жили совсем иной жизнью, интригуя друг против друга, заключая союзы, заключая сделки и совершая всевозможные нарушения устава Сферы. Но в одном они все же были едины - они свято верили в грядущее явление Логоса. Однако времена поменялись, и в Сфере появились новые люди.
  Бернгард.
  Ярослав сразу догадался, что этого человека мало интересует Единый Разум. Сперва это обрадовало его. Уже давно он искал себе в Сфере сторонников, настоящих сторонников, а ими должны были стать не те, кто занят вечным поиском Логоса. Но ему потребовалось немного времени, чтобы с грустью понять, что Бернгард никогда не будет его союзником. Слишком велика оказалась разница между ними.
  Ярослав Искатель утратил веру, потому что разум его, изощрённый долгими размышлениями, уже не нуждался в ней, в этой поддержке извне, которая помогает неокрепшему человеческому духу выстоять в борьбе с жизнью. Бернгард же и не приобретал веру, потому что ещё не нуждался в ней, у него был столь прагматичный склад ума, что он никогда и не задумывался о тех отвлечённых, непонятных, пугающих вещах, заставляющих людей искать опоры в философии или религии.
  Старый аскет продолжал внимательно наблюдать за Бернгардом и довольно скоро убедился, что этот последний стремится только к одной цели, и ему не просто не по дороге с ним, Ярославом, но и более того, они - враги. Он сам, приближенное лицо главы Сферы, является досадной помехой для этого нового хищника.
  Бернгард добивался главенствующего положения в Сфере, а его энергия и напористость привлекли к нему многих сторонников. Расчет Бернгарда был прост. Василий болен, ему недолго осталось. После этого, а лучше еще раньше, нужно сделать одно - столкнуть Ярослава.
  Но это оказалось не так-то просто. Совсем не так просто, как ожидал того Бернгард, который пришел из ниоткуда, и за несколько лет успел занять столь заметное положение в Сфере, не встречая особого сопротивления.
  Старый аскет понял намерения Бернгарда, вероятно, даже раньше, чем противник успел сформулировать в уме, в чем же заключается его главная задача, и кто его главный враг. Ярослав был умен, хитёр и умудрён опытом. Он с успехом отражал атаки своего молодого соперника, но ему тоже до сих пор не удалось избавиться от него.
  А он очень хотел от него избавиться...
  
  Голосование по разным вопросам
  Василий закончил говорить и сел. Ярослав не смотрел на него, но слышал, как он тяжело дышит. В сущности, глава Сферы ничего и не сказал, ничего нового, ничего сколько-нибудь важного. Но только два человека в зале имели дерзость признаться в этом хотя бы самим себе.
  Сейчас отшельникам предстояло обсудить несколько вопросов, не очень важных для истинных служителей Логоса, постоянно размышляющих о будущем планеты. Но все же каждый из этих вопросов решал по крайней мере одну судьбу, а некоторые - и очень много судеб.
  Сперва в зал ввели нарушителя устава...
  Запинаясь, словно стыдясь того, что должен был сказать, отшельник по имени Матиас излагал обвинение. Такая уж у него была обязанность, хотя он и не лучшим образом подходил для её выполнения, потому что слегка заикался.
  Сущность обвинения сводилась к тому, что некий Герберт, молодой человек, только-только ставший отшельником, повстречав людей, знавших его до вступления в Сферу, стал похваляться могуществом служителей Логоса, а чтобы окончательно убедить своих знакомых, он свалил наземь несколько деревьев, срезав их лучом из ручного лазера, редкого инструмента, доверенного ему для какой-то работы.
  Подобное нарушение дисциплины было серьёзным проступком, подлежащим тяжёлому наказанию. Впрочем, если бы кто-нибудь из присутствующих высказался в пользу обвиняемого, приговор мог бы быть смягчен, но никто этого не сделал. Только у одного человека губы чуть приоткрылись, но потом снова сомкнулись.
  Это была женщина и сидела она прямо напротив Ярослава. Он знал её очень давно, почти столько же, сколько Василия. Её звали Линда, и она недолюбливала Ярослава с юности, так уж сложились их отношения.
  Когда-то Линда могла считаться красавицей. Даже сейчас, в старости, она оставалась по-своему красива, но лицо её стало суровым, а взгляд - жёстким.
  Все же она была готова сжалиться над Гербертом, но в последний момент передумала.
  "Дорого обошлась мальчишке эта похвальба", - равнодушно подумал Ярослав, поднимая руку вместе со всеми. Впрочем, сам он не считал подобную кару - ссылку на Остров Забвения - такой страшной, как это было принято считать. Но молодой человек, потрясенный, упал в обморок, что само по себе тоже было проступком, потому что у отшельников самообладание считалось одной из основных добродетелей... Его унесли.
  Вторым пунктом повестки оказался как раз этот самый Остров.
  Когда-то он имел название, а теперь это стал просто Остров. С заглавной буквы.
  Это был маленький клочок суши, расположенный в тропических широтах. Большую часть территории Острова занимал полуразрушенный город. Сто лет назад очертания береговой линии были совсем другими, и на Острове, кроме города, имелись и плодородные земли, которые несколько десятков лет назад ушли под воду. Была затоплена и примерно четверть городских кварталов. Там, под многоуровневыми эстакадами, где прежде шныряли созданные человеческим разумом механизмы из металла, стекла и резины, теперь охотились друг на друга молчаливые морские создания. Рыбы облюбовали нижние этажи зданий, а верхние еще высились над океаном, словно памятник людскому самомнению.
  Отшельники использовали это место для ссылки неугодных или просто преступников.
  Прежде сюда плавали на кораблях и летали на самолетах, а теперь дорога на Остров существовала только одна - через телепорт, охраняемый служителями Логоса. Обречённых на забвение привозили сюда и предоставляли собственной судьбе. Вопреки оптимистическому мнению Ярослава, они обычно очень скоро погибали. Жизнь на Острове была страшной, и у выхода местного телепорта следовало начертать ту фразу, которую некогда прочитал Данте над вратами ада.
  Служители Логоса, которые в какой-то степени всё-таки присматривали за Островом, поощряли здесь производство и употребление наркотиков. Люди, прибывшие на эту землю, быстро втягивались в самоубийственное занятие, но таким, можно сказать, везло. Другие попадали на плантации наркотических растений в качестве рабов. Их одиссея заканчивалась еще быстрее...
  Кое-кому удавалось удачно вписаться в сумбурную и лишенную надежды на лучшее будущее жизнь Острова. Эти люди тоже вставали на путь производства дурмана, опасный, но сулящий большие выгоды. Так они могли продержаться некоторое время, пока конкуренты не избавлялись от них. Закона на Острове не существовало.
  Почти все необходимое - продукты, одежда и остальное - доставлялось извне и распределялось служителями Логоса. Точнее, они завозили все это, а распределение доверяли выбранным им местным жителям. В сердце города редко рисковали забираться даже отшельники.
  Когда Ярослав оставил мечты о Логосе и предпочел заняться практическим делом, он стал извлекать кое-какую пользу из Острова. Основными своими достижениями он считал организацию здесь производства лекарственных препаратов, и создание небольшого целлюлозно-бумажного завода. В городе было довольно много его осведомителей, причем они даже не знали, на кого работают.
  Внешне Ярослав никак не проявлял интереса к Острову. Если бы то, что он делал там, вскрылось, его не спасли бы никакие прежние заслуги перед Сферой. Весь процесс производства на планете был спланирован Тарцини, то есть непосредственно Логосом, и любое вмешательство в него стало бы величайшим святотатством.
  Но до Ярослава никто в него не вмешивался...
  
  Бернгард, недавно вошедший в число тринадцати руководителей Сферы, стремился выделиться даже здесь, хотя, казалось бы, он уже занял столь высокое положение, что дальше некуда, пока Василий жив и в здравом уме. Но честолюбие его было неуёмным, и он то и дело выдвигал новые идеи. Вот и сегодня собрание должно было обсудить целых три его предложения - одно из них по поводу Острова.
  "Слишком уж он прыток и тороплив для отшельника, - ворчал про себя Ярослав. - Пора бы и остальным обратить на это внимание. Спят они, что ли? Дальше собственного носа не видят".
  Он продолжал размышлять, не обращая внимания на длинную речь, и прислушался к словам Бернгарда, только когда тот уже заканчивал.
  - На Острове Забвения обитают те, кто навеки изгнан из общества, - говорил Бернгард. - Совершённые ими преступления тяготеют над ними и лишают их надежды стать частицей Единого Разума. Так достойны ли жизни эти создания? Более того, не является ли жизнь для них непрерывным источником страданий? Мы считаем, что будет гуманнее уничтожить их, тем самым избавив от мучений и угрызений совести.
  Нет, я не призываю истребить их физически... Выполнение этой задачи было бы слишком тяжким бременем для нас. Я предлагаю лишь полностью разорвать связь с Островом! Нам следует перестать отправлять туда продукты, медикаменты и одежду.
  "Медикаменты уже давно они нам отправляют, а не мы им, по крайней мере, некоторые", - подумал Ярослав, но, естественно, промолчал. Бернгард же выдержал паузу и продолжил:
  - Мы закроем эту кормушку, и через несколько месяцев язва исчезнет. Они сами истребят друг друга, они уподобятся змее, пожирающей собственный хвост!
  "Ничего не скажу, - думал Ярослав. - Пусть за меня говорят другие. Не сумасшедшие же они, в конце концов".
  В зале зашелестел многоголосый шепот. Началось обсуждение.
  Сперва Матиас, обвинитель по должности, а по сути, наверное, самый добродушный из присутствующих, долго и нудно объяснял, что подобное деяние бесчеловечно.
  - А куда девать новых изгнанников из общества? - в первый раз нарушила молчание Линда.
  Бернгард обратил к ней невыразительное лицо.
  - А нужны ли новые изгнанники? - ответил он вопросом на вопрос.
  - Мысль ясна. - Линда сплела тонкие сухие пальцы в замок над столом и больше ничего не добавила.
  Слово взял Иннокентий, маленький человечек с густыми сердитыми бровями и громким пронзительным голосом. И тут стало интересно.
  - Во-первых, как уже сказал Матиас, это было бы слишком жестоко, - заявил Иннокентий. - Но дело даже не в этом. Это было бы слишком опасно.
  - В чем же опасность? - надменно спросил Бернгард.
  - Они могут найти другой способ выбраться с Острова. Оттуда не столь далеко до ближайшего берега.
  - На чем же они выберутся? - осведомился кто-то. - Вплавь?
  - Почему? Ведь в городе некогда был морской порт. Вдруг там найдется парочка судов, которые еще могут плавать?
  Ярослав усмехнулся. Он точно знал, что их там нет, но идея показалась ему забавной.
  - Чепуха! - безапелляционно сказал Бернгард.
  - Возможно. Однако исключить этот вариант нельзя. Доведенные до отчаяния люди на многое способны.
  - Они ни на что не способны! - выкрикнул прежний голос. То был один из двух приверженцев Бернгарда, Ярослав не определил, кто именно.
  Василий, казалось, задремавший, вдруг поднял руку, требуя тишины. Гудение в зале смолкло.
  - Даже если бы собрание решило принять это предложение, - он говорил все также медленно, но на этот раз его слушали все, - мы не смогли бы осуществить его. Вы забываете о телепорте. Он установлен на этом месте тем, кто был мудрее нас, и мы не можем ни перенести его оттуда, ни уничтожить.
  Ярослав прикрыл глаза, чтобы скрыть их злорадный блеск. Он и сам знал об этом, только молчал. Сегодня ему еще придется спорить с Бернгардом, так что старый аскет просто выжидал, кто первый вспомнит об этом маленьком препятствии - телепорте. Однако он никак не ожидал, что это будет Василий.
  - Если мы уйдем с Острова, его обитатели доберутся до телепорта, рано или поздно, - закончил Василий. - Вот и все, что я хотел сказать.
  Обсуждение было завершено.
  Бернгард раздражённо хрустнул пальцами.
  Ярослав не сделал никакого жеста, но в глубине души он был удовлетворен. Эта глупая и опасная затея провалена, да и Бернгард выставлен не в лучшем свете. Не слишком он умён, всё-таки... Не предусмотреть такую простую вещь...
  Но если Бернгард глуп, как ему удалось так выдвинуться? Почему он сам, Ярослав, ничего не может с ним сделать? Почему любая чушь, слетающая с его уст, выслушивается всеми с неизменным вниманием и серьёзно обсуждается?
  Ярослав не знал ответов на эти вопросы.
  Собрание еще не закончилось. Следующий пункт был не менее важен, чем предыдущий, и на этот раз Ярослав не был так уверен в благополучном для себя исходе. Он заговорил, впервые за все это время. Его низкий и властный голос заполнил помещение, изгнав из него все прочие звуки.
  - Сейчас мы начнем обсуждать предложение Бернгарда о сокращении числа специалистов, обслуживающих объекты ядерной энергетики. Этот вопрос представляется мне довольно существенным, и я предлагаю приобщить к голосованию мнение тех, кто находится сейчас на Острове.
  Там всегда находилось по крайней мере двадцать членов Сферы, из них один или два - из числа тринадцати старших. Но мера, предложенная Ярославом, была по меркам отшельников чрезвычайной. По традиции, они опрашивали тех, кто нес дежурство на Острове, только в крайне важных случаях.
  Ярослав-то знал, что делает - эти двое отсутствующих были его явными сторонниками. Но обычай, увы, оказался не на его стороне...
  Зал вдохнул и не выдохнул. Замер.
  Василий недоуменно посмотрел на Ярослава.
  - Да ведь это совсем несущественно, - произнес он. - Всего лишь формальный, чисто технический вопрос. Ну хорошо, давайте проголосуем...
  Зал высказался против. Девять против трех.
  Ярослав не удивился.
  Бернгард в сердце своем радовался, точно злой ребенок. Наконец-то ему удалось задеть патриарха. Это не получалось у него уже очень давно...
  Слово было за ним.
  Это была козырная карта Бернгарда. Уже давно среди части отшельников бытовало мнение, что следует полностью отказаться от использования ядерной энергии. Они считали, что устройства для её получения чужды природе планеты, и не исключено, что именно из-за них задерживается долгожданное пробуждение Логоса.
  Им обычно возражали, что реакторы созданы по распоряжению Тарцини, а уж он-то никак не мог делать что-либо, противоречащее воле Единого Разума.
  Спор этот продолжался уже несколько лет. Бернгард выдвинул идею, как примирить несогласные стороны, предложив отходить от этого способа получения тепла и света не сразу, а постепенно, для начала уменьшив количество персонала, обслуживающего реакторы. Раза, скажем, в два.
  Ярослав понимал, что это безумие.
  Нехватка знающих людей и сейчас пугала его, подобное же решение еще уменьшит их количество. Настанет день, когда их не останется вообще. Пройдет еще несколько десятилетий, и человечество навсегда опустится во мрак. Во мрак забвения.
  Его воображение рисовало мрачные картины.
  Зато другие, похоже, были довольны тем, что наступит конец этому долгому препирательству. Ярослав, разумеется, выступил против, но даже его авторитета оказалось недостаточно, его аргументы были слишком разумны, а такие не всегда действуют. Решение оказалось не его в пользу. Шесть против пяти. Хотя глава Сферы и не поддержал предложение Бернгарда, его голос считался за два только в случае равного разделения.
  Линда тоже не приняла предложения, но это не помогло.
  А вот если бы были те двое, оказалось бы шесть против семи. Ярослав с досадой покачал головой, и встретил взгляд сидевшего рядом Василия.
  Василий смотрел на Ярослава с тёплой улыбкой, и видя такую улыбку, легко можно было понять, почему сотни людей в течение многих лет поддавались его обаянию. И даже сейчас Ярослав вспомнил, что когда-то их воодушевляли одни и те же чувства, и даже когда эти чувства у него самого иссякли (что поделаешь!), он не перестал любить этого человека и уважать его.
  - Мы уже не молоды, друг мой, - прошептал Василий. - Наши слова - вчерашний день. А Бернгард молод, будущее в его руках. Пусть делает, как считает нужным.
  Тёплая волна, на миг затопившая сердце Ярослава, зашипев, испарилась.
  "Это, может, твои слова - вчерашний день, - угрюмо подумал он, отводя взгляд от обезображенного болезнью лица Василия. - А я еще поборюсь, пожалуй".
  
  Все дальнейшее было несущественно. Нет, это было, конечно, важно для Сферы, но Ярослав не считал внутренние дела Сферы такими уж значимыми, и почти не встревал в них.
  Его внимание привлекло лишь обсуждение совершенно безобидного случая. Какой-то парень, помощник на лесопилке, вдруг возымел необычный интерес к истории, начал в одиночку бродить по древним поселениям, и искать там обрывки старинных текстов.
  Обычно подобные люди подавались в отшельники и тем удовлетворяли своё любопытство, но этот новоявленный исследователь таких намерений пока не выражал. Эта история и открылась-то совершенно случайно - молодой человек набросал какие-то заметки для себя, и они попались на глаза одному отшельнику, который почему-то счёл разумным доложить об этом выше. В сущности, ерунда полная, но Бернгард считал, что в записях присутствуют параллели с современностью, не слишком хорошо характеризующие служителей Логоса, и требовал отправить автора на Остров. Выслуживался, что ли, в очередной раз?
  Ярославу было наплевать и на заметки, и на их автора, но, раздражённый своим проигрышем, он захотел взять реванш хотя бы в этом пустяке. Он произнес речь, которая его самого удивила. Он подробно разобрал текст, который в глаза не видел, и убедительно доказал, что никаких параллелей там нет. Он сообщил, что литература оскудела талантами (это было правдой, и не только литература), а создатель сего произведения - о чём же оно, кстати? - безусловно, талантлив, и надлежит направить этот поток к морю, но не иссушать его. Он заявил, что стоит настоятельно порекомендовать этому, как его, Марату Иволгину, что ли, написать биографию Александра Тарцини. И, наконец, он сказал, что дело создания жизнеописания Тарцини настолько важно, что требует постоянного контроля одного из них, и предложил возложить это ответственное задание на плечи Бернгарда.
  Василий поставил вопрос на голосование, и предложение Ярослава прошло на ура. Только это не слишком улучшило его настроения.
  
  О, если бы он мог предвидеть, к каким последствиям приведет эта мальчишеская выходка!
  
  IV. Марат
  
  21 апреля 2190 года.
  Двери телепорта раздвинулись, и Марат Иволгин спрыгнул на землю.
  Навстречу Марату, не торопясь, шли по узкой дорожке два человека, мужчина и женщина.
  Женщина, вернее, девушка, - ей было не больше двадцати пяти лет - казалась очень хорошенькой. Это была миниатюрная блондинка, одетая скромно, но очень опрятно. Длинное, до середины щиколотки, платье, ладно облегало её фигуру. Грудь, к которой неизбежно притягивался взор мужчины, была небольшой, округлой, упругой даже на вид. Густые светлые волосы девушка заплела в косу, но из строгой прически выбились непослушные прядки, и из-за этого их обладательница выглядела еще моложе, чем была на самом деле - этакой юной шалуньей. Она улыбалась, и все в ней буквально светилось от этой улыбки, и глаза, и зубы, и эти золотистые пряди, пронизанные солнцем.
  Мужчина был гораздо старше, он годился в отцы своей спутнице, и не просто годился, а действительно был её отцом. Герман обожал свою дочь, и она отвечала ему взаимностью. Они шли рядышком, тихо разговаривая, мужчина опирался на сучковатую палку, девушка теребила в руках перекинутую через плечо косу, и Марат невольно улыбнулся, видя, как этим двоим хорошо вместе.
  Но, честно говоря, по ряду причин он предпочел бы их не встречать, особенно её. Впрочем, деваться здесь было некуда, отец и дочь уже увидели его, и оставалось только поздороваться.
  - Здравствуйте, дядя Герман. Здравствуй, Инга.
  - Здравствуй, Марат, - сказали они почти хором.
  - Куда это вы собрались? - поинтересовался он шутливым тоном. Он испытывал некоторое смущение и старался скрыть его.
  - Инга за покупками. А я её провожаю. Солнышко какое сегодня!
  - Да, - согласился Марат.
  - Попробую достать ткани, надо сшить чехлы на подушки, - сказала Инга с деловитой уверенностью, но певучим, нежным голоском. - И скатерть тоже нужна.
  У нее был голос, точно колокольчик. Герман с любовью посмотрел на дочь.
  - Удачи, - пожелал Марат.
  - Надеюсь, мне повезет, - весело сказала Инга. - Зайдешь посмотреть?
  - Позовёте - зайду.
  - Конечно. - Она рассмеялась, словно защебетала маленькая птичка. - Приходи в любое время. У нас еще остались соленья с прошлой осени. Ты помнишь, я боялась, их не хватит на зиму?
  Марат ничего не помнил, но согласился.
  - Так вот еще полно осталось, представляешь! - Она торжествующе взглянула на мужчин.
  - Ты молодец, - сказал Герман.
  - А ты далеко? - спросил Марат.
  - Не-ет, конечно, недалеко. В соседний город.
  Хотя транспортная проблема была решена радикально, и человек мог в любой момент попасть в любое место на планете, почему-то немногие сейчас пользовались этим преимуществом. Большинство жителей Земли предпочитало не покидать своего климатического пояса, и вообще не путешествовать далеко от дома.
  - Я поеду. Пока, папа.
  - Пока.
  - Ой, Марат, можно тебя на минуточку...
  Она взяла его за руку и потянула к телепорту.
  "Ну вот...", - обречённо подумал молодой человек.
  - Послушай, Марат, - Инга стала очень серьезной, и это ей не шло, - ты ничего не слышал... ну о нём?
  Она заглядывала ему в лицо, а Марат избегал её взгляда. Жалко ему её было. И стыдно почему-то. Хотя он-то здесь причем? Не он же бросил её беременной...
  - Нет, - сказал он, - я про твоего бывшего мужа ничего не знаю.
  Она опустила золотистую головку. Ресницы часто-часто заморгали, и сердце у Марата перевернулось.
  - Хватит тебе, - ласково сказал он, тронув её за мягкое плечо. - Больше года прошло.
  - Да, - Инга согласно кивнула. - Ладно. Спасибо тебе, Марат.
  Она помахала отцу рукой и скрылась в кабине телепорта.
  
  Марат нагнал Германа и пошел рядом с ним. Сейчас, когда присутствие дочери не поддерживало его, спутник Марата казался почти стариком, хотя лет ему было не так уж много. Он ссутулился и опустил голову, внимательно глядя на дорогу. Его палка мерно постукивала по мелким камешкам.
  Марату не хотелось вступать в разговор. Он понимал, что любая тема будет только предлогом, чтобы не обсуждать ту, запретную. Но и молчание тяготило его.
  - Тепло сегодня, - наконец, произнес он, чтобы хоть как-то сгладить эту мучительную неловкость. Он ожидал, что Герман радостно ухватится за эту возможность заглушить неприятные мысли пустым разговором, но ошибся.
  - Ты мне скажи, - сказал Герман, не глядя на Марата, - о чем она тебя спрашивала?
  - А то вы не знаете? - Марат хмыкнул. - О Даниеле, конечно.
  "Лучше бы я молчал", - подумал он. Его невинное замечание о погоде неожиданно оказалось тем маленьким камешком, падение которого вызывает лавину.
  - Да, - Герман вздохнул. - Она никак не забудет его.
  Марат ничего не сказал. Волею судьбы он оказался доверенным лицом для всех участников той драмы годичной давности, и эта роль ему порядком надоела. Он многократно обсуждал все эти вопросы, и не собирался начинать сначала - на этот раз с отцом Инги.
  Но именно таковы были намерения Германа.
  - Марат.
  - Да.
  - Ты должен знать. Что у них случилось? Инга никогда не рассказывала мне об этом, хоть я и спрашивал ее. Она говорит, что не понимает... Но ведь этого не может быть? - Он удрученно покачал головой. - Меня очень печалит, что она стала такой скрытной. Это совсем не похоже на мою девочку.
  - Ну, по этому поводу можете не расстраиваться. - Марат пожал плечами. - Инга вам ничего не рассказывает, потому что ей нечего рассказывать. Он просто ушёл и все. Без объяснений.
  - Но почему? - недоумённо спросил Герман. - Что в Инге не так?
  - Да это не в ней не так, это в нём не так... - вздохнул Марат. - Я вам уже говорил. Инге пора бы найти другого.
  Старик словно не слышал его. Он размышлял вслух.
  - Я бы понял, если бы он ушел к другой женщине...Женщина у него есть?
  - Тогда не было. Сейчас - не знаю. Да вряд ли...
  Герман остановился и в упор посмотрел на молодого человека.
  - Поговори с ним, Марат, - попросил он. - Может, он бы вернулся?
  Марат отрицательно покачал головой. Огорчать дядю Германа было жалко, но он не собирался опять становиться посредником в этих переговорах, лишенных смысла.
  - Нет.
  - Было бы хорошо, если бы его удалось уговорить.
  - Во-первых, мы его уже уговаривали, и он не вернулся. Во-вторых, вам-то Даниель нужен? Вы что, не помните, как он обошелся с Ингой?
  - Помню, конечно... Ну мало ли что в жизни бывает...
  - Ничего себе - бывает! - резко сказал Марат. - Насколько мне известно, он бросил Ингу, когда она была беременна, и после того как она родила мёртвого ребенка, он ни разу не удосужился появиться здесь. Я не прав?
  Всепрощение Марат еще мог понять. Он не мог понять, как можно продолжать надеяться на то, что человек может перемениться.
  - Инге нужен муж, - настаивал Герман. - Мы бы все забыли, понимаешь?
  - Тогда вы уж лучше с ним сами говорите, - сказал Марат возможно мягче.
  От последней встречи с Даниелем у Марата остался тяжёлый осадок. Он тогда разыскал его по просьбе Инги, которая еще была беременна. Конечно, Даниель и не подумал вернуться, выслушав увещевания Марата, и было сказано с обеих сторон слишком много резких, едких слов, вспоминать которые не хотелось.
  В ответ на дерзость Марата старик только печально улыбнулся.
  - Меня-то он точно не послушал бы... А ведь он нравился мне, знаешь. Ты если вдруг его увидишь, все же скажи при случае, что Инга все простила и ждет его. Ладно?
  - Ладно, - сказал Марат. Пообещать это было просто, встречаться с Даниелем он не собирался.
  Они дошли до того места, где тропинка разветвлялась, и Марат с облегчением сообразил, что их пути расходятся. Герман протянул руку, прощаясь.
  - До свидания, Марат. Эх, лучше бы Инга за тебя замуж вышла...
  - Теперь ничего не поделаешь, - заметил молодой человек философски.
  Герман ушел. Марат же снова задумался о том, как не повезло Инге.
  Красавица. Ласковая, нежная. Прекрасная хозяйка, любящая дочь.
  Потом мысль его сделала зигзаг, и из глубин памяти выплыли блестящие, неспокойные глаза Даниеля...
  - С самого начала думал, что из этого ничего путного не выйдет, - тихо пробормотал Марат, прислушиваясь к удаляющемуся стуку палки Германа, и вытащил из кармана мятую сигаретную пачку. Он был рад тому, что наконец остался один. Не хотелось ему сейчас думать о чужих неприятностях, тем более таких, в которых и помочь-то никак нельзя...
  
  Первая встреча с отшельником
  Однако, через пару минут выяснилось, что он не один...
  - Я пришел, чтобы поговорить с вами...
  Марат вздрогнул от неожиданности. Глуховатый голос прозвучал словно из ниоткуда. Он резко обернулся - за спиной, в нескольких шагах от него, стоял человек. Солнечный свет ударил в глаза Марата, и он не мог разглядеть его лица.
  Марат мог бы поклясться, что минуту назад здесь никого не было.
  Человек шагнул вперед. Марат прикрыл глаза ладонью и понял, что к нему подходит отшельник. Всего лишь отшельник...
  Марату это не понравилось.
  Отшельники редко с кем-то общаются, а если уж начнут говорить, то добра не жди. А этот поджидал именно его. Зачем, а?
  - Слушаю вас, - спокойно сказал он, незаметно разглядывая служителя Логоса.
  Отшельник был одет в серое рубище, перевязанное на талии потрепанной толстой веревкой. Лицо у него было серьезное, худое, с бескровными губами. Он почти не моргал и сверлил Марата тусклым взглядом. Марат чувствовал себя неуютно под этим взглядом, но тут уж ничего не поделаешь. Мелькнула непрошеная мысль о том, как непохоже это суровое лицо на добродушную физиономию дяди Германа.
  Он терпеливо дожидался ответа отшельника. Тот выдерживал паузу, словно размышляя, но Марат все же думал, что он делает это намеренно, тянет время, чтобы вывести собеседника из равновесия.
  - Вы любите литературу? - наконец, произнёс отшельник.
  Вопрос был совершенно неожиданным для Марата, и он растерянно развёл руками.
  - Не знаю. Я с литературой мало знаком. Работаю на лесопилке помощником.
  А что ещё он мог ответить?
  - Мы считаем, что любите, - сообщил отшельник.
  Марат хотел ответить: "Вам виднее", но удержался.
  - Это вы писали? - поинтересовался его собеседник, вытащив из кармана несколько измятых листков.
  Марат растерялся ещё больше.
  - Можно взглянуть? - спросил он зачем-то, хотя узнал листки с первого взгляда.
  - Сколько угодно, - равнодушно ответил отшельник.
  Марат взял в руки листки. Можно было сразу догадаться, на что намекает отшельник - но с другой стороны, зачем ему эти каракули?
  - Получилось так, - заметил отшельник, - что эти записки были замечены руководством Сферы.
  Марат удивлённо поднял брови.
  - Они того не стоят, - пробормотал он и вернул бумаги собеседнику. - Да, это я писал для развлечения. Я думал, этого вообще никто не видел, да и кому это может быть интересно?
  - Не содержит ли этот текст некоторых намеков на современность, как вы думаете?
  - Нет, - ответил Марат. - Мне бы это и в голову не пришло.
  Но он почувствовал, что руки неприятно холодеют.
  - Ну что же, это был мой личный вопрос, - заметил отшельник. - Цель моего визита иная. Я уполномочен предложить вам написать биографический роман.
  Марат опешил.
  - Какой же? - медленно спросил он.
  Отшельник поднял уголки губ, изобразив улыбку. Улыбка получилась неприятной.
  - Некоторые из числа тринадцати... - вдруг он перебил сам себя. - Вы не догадываетесь, кто?
  - Нет, конечно, - сказал Марат резче, чем следовало. Отшельник запугивал его, а он все не мог понять, чего ему надо.
  - Так вот, некоторые из числа тринадцати столь высоко оценили ваш талант, что предлагают вам создать жизнеописание Александра Тарцини.
  Молодой человек посмотрел в лицо отшельника, встретив этот оценивающий, сверлящий взгляд, и понял, что не ослышался.
  - Я? - спросил он мгновенно пересохшими губами. - Но почему?
  - Так решило собрание.
  Марат тряхнул головой. Отшельник разглядывал его, словно подопытное насекомое. Ждал чего-то.
  - Послушайте, - медленно проговорил Марат. - Наверно, я чего-то не улавливаю. Обычный человек не может писать такую книгу. Это может делать только служитель Логоса, имеющий специальные знания. Сами посудите - ну что я в этом понимаю? Кто я такой?
  В первый раз в глазах отшельника промелькнуло живое чувство.
  - Знаете, вот и я хотел бы знать, кто вы такой.
  - Это невозможно, - Марат заговорил медленно, взвешивая каждое слово. - Данные о прошлом Тарцини скудны и противоречивы. Живых свидетелей уже не осталось. Письменных источников нет. Нам известны лишь легенды, которые довольно фантастичны и в разных пересказах расходятся во многих деталях. Мы не знаем, как Тарцини стал тем... тем, кем он стал. Это неподъёмная задача. Для меня, во всяком случае. Нет, вы, наверно, шутите.
  Отшельник не отвечал.
  - И потом, - вспомнил Марат, - у меня есть работа. У меня договорённость с лесопилкой. Там нет другого помощника.
  Беспомощная отговорка, конечно.
  Отшельник покачал головой.
  - Неубедительно. Вы что, отказываетесь исполнить просьбу тринадцати? Разумеется, у вас есть на это право.
  Тон был безразличный, даже скучающий, но чувствовалось, что попытка воспользоваться этим правом может обойтись очень дорого.
  Следовало хоть ненадолго избавиться от отшельника и собраться с мыслями. Неужели никак нельзя отделаться от этого самоубийственного задания?
  - Не отказываюсь... - нехотя сказал Марат.
  Отшельник кивнул.
  - Вот и ладно. Вопрос с лесопилкой мы решим. Я еще зайду. Через неделю. Думайте.
  
  Он ушел, не прощаясь. Там, где он только что стоял, на сырой земле остался глубокий, резкий след.
  Марат повернулся и пошел прочь. Тропинка пружинила под ногами. Левое веко вдруг задергалось, он машинально дотронулся до него и остановился, пытаясь успокоиться. Дорогу преградило поваленное зимней бурей дерево. Марат сел на него и закурил.
  Закат был красив и тревожен. Черные грозовые тучи заволокли небо у горизонта. Солнце из дальней дали бросало на них поток лучей, они фильтровали его и пропускали на землю лишь красные, цвета артериальной крови. Широкая алая полоса тянулась над темным далеким лесом, а обрывки туч наползали на нее, угрожая сдвинуться и поглотить свет навсегда.
  Марату слышалась торжественная пугающая музыка, и по спине бежал холодок.
  Ему вспомнился римский император Тиберий, про которого он имел глупость написать.
  Марат провел с ним много дней, изучая слова и поступки этого странного, жестокого человека. По сути, это был неприятный тип, но пришлось так долго общаться с ним, что он успел проникнуться к нему если не симпатией, то сочувствием. В благодарность Тиберий, похоже, втянул его в историю...
  Марат прикрыл глаза, и безо всякого усилия с его стороны перед его умственным взором возник каменистый берег, круто уходящий в море. У обрыва стоял человек в тоге. Он был еще довольно молод, лет тридцати пяти или чуть больше, и был бы красив, если бы не угрюмое выражение и недобрый взгляд.
  К острову плыл корабль. Человек равнодушно следил за ним, ни страха, ни тревожного ожидания не отражалось на его лице, но Марату было известно, что он испытывает именно эти чувства. Просто Тиберий, пасынок всемогущего императора Августа, находящийся в ссылке на Родосе, привык скрывать их, даже когда оставался один.
  Корабль вез долгожданное разрешение вернуться в Рим, но Тиберий не знал этого, он смотрел на море сузившимися глазами, и на долю секунды его черты исказила причудливая смесь отчаяния, надежды и бессильной злобы. Впрочем, все это почти мгновенно исчезло. Он покорно наклонил голову и, медленно ступая, скрылся за скалой.
  Воображение Марата часто рисовало подобные яркие картины. Он не знал, похож ли его Тиберий на настоящего, и знать не хотел. Все это казалось ему игрой ума, скрашивающей пресную и однообразную жизнь. Это и было игрой, пока в лучах закатного солнца не нарисовался резкий силуэт отшельника... Э-эх...
  
  Он шел через город. Точнее, это был не город, а небольшое поселение, которое, правда, могло похвалиться аж двумя телепортами. Здания стояли невысокие, высотой в три-четыре этажа, довольно обшарпанные. Покрытие улиц потрескалось.
  Здесь было очень пустынно. Могло показаться, люди покинули городок.
  Темнело. То ли тучи осуществили свой мрачный замысел и слизали с небесного купола полосу солнечной крови, то ли само солнце устало с ними спорить и бессильно сползло за горизонт.
  Марат пришел домой.
  - Кис, кис, кис, - позвал он.
  Никто не отозвался. Марат повесил куртку на крючок и вошел в единственную комнату.
  Обстановка была спартанской. Мебели в комнате было мало. Узкий диван, стол с одним выдвижным ящиком, небольшой шкаф, пара стульев. Слева был небольшой закуток - кухня.
  Явление Аристотеля
  Аристотель развалился на диване, покрытом мягким пледом. Он лежал на спине, вытянув задние лапы и согнув передние. Желтые глаза были полуприкрыты, на морде застыло умильное выражение восторга перед собственным совершенством.
  - А, ты здесь, - устало сказал Марат. - Чего не отзываешься?
  Аристотель приоткрыл один глаз и посмотрел на Марата. Потом завалился на бок и потянулся всеми четырьмя лапами, выпустив когти.
  Марат взял кота на руки и сел на диван. Аристотель замурлыкал, вытягивая белоснежную шейку.
  - Что не отзываешься? - повторил Марат, почесав кота за ухом.
  - Занят был, - соизволил, наконец, отозваться Аристотель. Его неведомые создатели наделили его довольно приятным человеческим голосом.
  - Чем же? - хмыкнул Марат.
  - Я отдыхал и размышлял. А ты мне помешал, как всегда. Вы, люди, вообще шумные и бестолковые существа.
  - Хорошо, а где ты был вчера? Ты мне был нужен позарез, я тебя обыскался...
  - Мур-р-р, мур-р-р... А еще за ухом... А шейку... А, ты чего-то спросил?
  - Я спрашиваю, где ты был вчера?
  - Ходил по делам.
  - Каким еще делам?
  - Ну по своим кошачьим делам. Мышки там всякие, котэссы, опять же... Я же не спрашиваю, когда ты где-то шляешься... Мур-р-р...
  Трудно иметь дело с котом, наделенным интеллектом и даром речи... Несколько лет назад необычное и рискованное приключение свело Марата с этим странным существом, и он уже привык к разумности кота, но так и не перестал удивляться его нахальству.
  Аристотель вдруг выпустил острые когти прямо в колено Марата. Марат спихнул его на пол. Кот нахохлился на ковре, поджав под себя лапы, и стал похожим на сфинкса.
  - И зачем только мне понадобилось притащить тебя с Острова? - спросил Марат.
  Аристотель не ответил.
  - Ты мог бы дома появляться, хоть изредка. А то когда ты понадобишься, тебя не доищешься. И вообще, нечего уходить далеко, слышишь?
  Кот гордо молчал.
  - Аристотель!
  - Конечно, - обиженно заныл кот, - ты можешь болтаться где угодно и сколько угодно, а я должен сидеть и ждать, как дурак, а если мне вздумается пойти прогуляться, то, по-твоему, я должен бросить все мышиные норки, и песни, и бежать со всех ног, потому что тебе вздумалось, например, узнать расстояние до Луны? Мне такое разделение труда не нравится.
  - Кормить не буду, - пригрозил Марат.
  - Плевать я хотел на твою кормежку. Ты мне картошку даёшь. Мне! Да я лучше мышку съем.
  Он облизнулся, показав маленькие белые клыки, и ушел под диван.
  Марат протянул руку и взял со стола сигареты. Много он стал курить в последнее время...
  
  До сегодняшнего дня он чувствовал странную опустошённость. Римская империя еще не отпускала его, не давала обратиться мыслями к чему-то другому, но работа была закончена. Ничего не изменишь, не добавишь... Ум работал вхолостую. Выдуманный Маратом мир зажил своей самостоятельной жизнью и больше не пускал собственного создателя в свои пределы. Он показывал теперь Марату - как и всем прочим, кому случайно попались бы под руку те листки - только яркую и пеструю раскраску: мраморные пиршественные залы, белые тоги, перья павлина, трупы казненных в водах Тибра, бесчисленные римские легионы, смуглокожие ливийские рабыни, жестокость, безумие, раскаяние и страх... Но ведь там было еще что-то... Но что? И было ли?
  Служители Логоса сочли, что было... Марат привлек их внимание, и ему теперь не спрятаться от них, словно несчастной мыши от Аристотеля. Браться за предложенное отшельником задание он не хотел. Шансов выполнить его, не попав после на Остров, а то и куда-нибудь похуже, было не больше, чем шансов не упасть у человека, пересекающего по ниточке стокилометровую пропасть.
  Вот если бы случилось что-нибудь, чтобы они про него забыли...
  Он потер лоб ладонью. Нет. Отшельники могут что-то забыть разве что в случае пробуждения Логоса. Даже если человек со сверлящим взглядом и не явится через неделю, то он, Марат, будет вечно ожидать его появления. Месяц. Год. Десять лет. Жизнь станет кромешным адом, никакого Острова не надо. И дернуло же его ввязаться в это, работал бы спокойно, горя бы не знал... Он невесело усмехнулся.
  - Мя-у! - Кот прыгнул на стол и мяукнул, сделав ударение на слоге "у". - Давай еду.
  - Ты хотел питаться мышами, - рассеянно заметил Марат.
  - Имей совесть, - кот, казалось, вздохнул. - Я, конечно, могу, только эти твари, знаешь, не сами ко мне в пасть прыгают. А ведь я могу тебе понадобиться, - льстиво добавил он.
  Марат молча смотрел в пол, не поддержав обычную перебранку. Аристотель почуял неладное.
  - Эй, Марат! Чего-то случилось?
  - Случилось, - кивнул Марат. - Неприятности у меня.
  - Какие еще неприятности? - настороженно поинтересовался Аристотель.
  Марат рассказал про отшельника. Кот молча слушал. Его янтарные глаза светились в полумраке.
  - Ну что я могу сказать, - на этот раз он действительно вздохнул, то есть издал звук, похожий на вздох, что, очевидно, должно было подчеркнуть его огорчение. - Ты понимаешь, я всего лишь кошка. Я даже не могу дать тебе совет, потому что не знаю, что натолкнуло их на такое решение.
  Он не упомянул о том, что советовал Марату никогда ничего не записывать, и Марат был за это благодарен.
  И Виктор говорил, что нечего умничать. Все умные люди... нет, Аристотель не человек... Все умные существа это говорили. Надо было слушать.
  - Но тебе придется согласиться, - продолжал Аристотель. - Отказаться ты не можешь, придется тянуть время.
  - А чего тянуть-то? - спросил Марат обреченно.
  - Ну мало ли что может случиться... Как в той притче - или шах умрет, или этот ишак...
  - Ты еще скажи, Логос проснется... - подсказал Марат.
  - Да, - без насмешки подтвердил Аристотель, - или Логос проснется. А там видно будет.
  Марат снова закурил. Только сейчас он заметил, что уже совсем темно. Впрочем, кот не нуждался в свете, а ему самому сейчас нравился этот ночной мрак, ему хотелось раствориться в нем, навсегда скрыться от отшельников, да и от себя самого...
  
  V. Хижина Ярослава Искателя
  Бернгард у Ярослава
  29 апреля 2190 года.
  Ровно через восемь дней Бернгард стоял в берёзовой роще, перед маленькой бревенчатой хижиной. Над его головой тихонько переговаривались клейкие юные листья. Весенняя земля под ногами была влажной, живой и упругой. Под белой кожей деревьев почти зримо струился березовый сок.
  Десять минут назад он вышел из телепорта, установленного в поле за рощей. Телепорт окружала высоченная, не меньше четырёх метров, каменная ограда. Внутри не было ничего, кроме кабины. В ограде была узкая дубовая дверь, ведущая в маленькое проходное помещение, в котором днём и ночью сидели отшельники из охраны Ярослава.
  Они измеряли появившегося ненавязчивыми взглядами, здоровались и вежливо указывали на выход.
  Когда посетитель выбирался наружу, склонившись немного, чтобы не удариться о низкую притолоку, он видел десяток неказистых на вид, но просторных и удобных домов.
  Жили здесь отшельники, преданные Ярославу, вели своё хозяйство, выращивали овощи, пасли коров. Встречались среди них и женщины, немногословные, работящие, спокойные, часто красивые.
  Отшельники теоретически придерживались свободных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, - единение в Логосе и так далее - но на практике почему-то удобнее всего оказалось создавать самые обычные семейные пары. Хотя бывали и исключения.
  Главной службой обитателей маленького посёлка была охрана телепорта.
  Была ещё одна особенность у этого телепорта. Он принимал не более одного посетителя за полчаса.
  Ярослав не охранял свой дом. Он лишь закрыл подступы к нему.
  Так достигалось желанное уединение Ярослава. Зверей он не опасался. Люди же могли попасть к нему только через тщательно охраняемые врата.
  Местечко это окружали непроходимые болота. Добраться сюда иным путём было невозможно. А вот можно ли отсюда выбраться - знал сейчас только Ярослав.
  
  Бернгард ждал.
  Он знал, что по пятам за ним шёл один из сторожей, и знал, что его выпустят отсюда, только если Ярослав кивнёт этому сторожу после его ухода.
  Обычные меры предосторожности.
  Дверь заскрипела жалобно и протяжно, и на пороге появился Ярослав. Теперь за его спиной виднелась внутренняя обстановка его обиталища, самая простая. Он всегда жил очень скромно, как и подобало истинному служителю Логоса.
  - Чему я обязан удовольствием видеть тебя, Бернгард? - спросил Ярослав, не сходя с крыльца и глядя на своего посетителя снизу вверх.
  - Он согласился, - без предисловий сообщил Бернгард.
  - Подожди, - Ярослав чуть заметно поморщился. - Кто согласился и на что?
  Появление Бернгарда здесь действительно удивило его и, как он с неудовольствием отметил, напугало. А о своем дурацком предложении на совете Ярослав, отягощённый многими заботами, совершенно забыл.
  - Марат Иволгин согласился взяться за составление жизнеописания Тарцини, - пояснил Бернгард.
  - Вот как? - Ярослав, наконец, вспомнил, о чем идет речь. - Но ты не обязан отчитываться передо мной, Бернгард. Расскажешь об этом на следующем совете.
  - Я полагал, тебе будет интересно узнать. Ведь это была твоя идея.
  - Если это одобрил совет, уже неважно, чья это идея, - заметил Ярослав. - Но тем не менее, спасибо. Мне приятно было это услышать.
  - Вот как? - спросил теперь Бернгард. Что-то все-таки в нем было, в Марате Иволгине, что привлекло к нему внимание Ярослава и побудило старика выдвинуть его, ничтожную пешку на их шахматной доске... Бернгард уже вторую неделю разгадывал эту маленькую бессмысленную головоломку и не находил решения, что все сильнее его раздражало.
  На этот раз хвалёная интуиция подвела отшельника, он тянул пустышку. Ярослав бы очень смеялся, если бы знал об этом, только он этого не знал, поэтому был насторожен и счел за благо сразу переложить всю ответственность на совет. Неизвестно, чего можно ждать от Бернгарда, что у него в рукаве спрятано...
  - Еще раз благодарю, за то что ты выбрал время, и сам пришел сообщить мне, старику... Но не стоит больше утруждать себя, право. Я все узнаю на совете.
  - Тогда я прощаюсь с тобой, - Бернгард почтительно наклонил голову.
  - Да, иди. Рад был тебя увидеть.
  Бернгард уходил, еще более убежденный в том, что у старого интригана есть какие-то хитрые планы, связанные с Маратом. Ярослав даже не поинтересовался подробностями их беседы - следовательно, они ему и так известны. О, Логос, что же он задумал, что, что? Неприятные мысли омрачали и без того неприветливое лицо Бернгарда.
  
  Линда у Ярослава
  Апрельский ветер пробегал мимо, играя только что вылезшими из земли травинками. Пригревало. Планета Земля поворачивала к теплу замёрзший бок.
  Ярослав присел на крыльцо. Этот коротенький разговор привел его в недоумение. Странно все как-то... Бернгард, вместо того, чтобы отложить это глупейшее дело в долгий ящик, кидается его выполнять, а потом еще приходит лично отчитываться. Трудно все-таки иметь дело с человеком, который столь непредсказуем...
  Над рощей низко-низко висели пухленькие облака, казавшиеся ненастоящими, подвешенными на ниточках. Так и толкнул бы это упругое облако, чтобы оно закачалось. Ярослав сохранил в себе способность радоваться простым вещам, когда их замечал.
  Правда, что он не претендовал на роль вождя или пророка, меняющего лик Земли. Он был истинным отшельником когда-то, он стремился лишь к покою и гармонии, и это стремление долго-долго вело его извилистыми тропами и привело к маленькой, затерянной в лесах лачуге, из которой было так удобно дергать за невидимые нити, управляя чужими судьбами. Иногда ему казалось, что это игра, а иногда - что тяжкая повинность.
  Неожиданное посещение Бернгарда отвлекло его от работы. Ярослав поразмыслил немного о делах и уже хотел вернуться в хижину, но сегодня, похоже, у него был день визитов. За стволами берёз замелькало тёмное одеяние отшельника, и Ярослав остался сидеть, поджидая нового гостя.
  Это была Линда. Она шла медленно, и старый аскет, узнав её, поднялся ей навстречу.
  - Здравствуй, Линда.
  - Здравствуй, Ярослав. - Она натянуто улыбнулась, и рябь морщинок побежала от уголков губ. - Вот, решила зайти к тебе. Но ведь я сегодня у тебя не первый гость?
  - Да, здесь только что был Бернгард, - небрежно сказал Ярослав.
  - Знаю. Разминулась с ним у телепорта. Я его видела. А он меня - нет.
  Ярослав поднял брови, ловко имитируя удивление.
  - Я отошла в сторону. Не хочу с ним встречаться. Ох, Ярослав, Ярослав... - она уселась на крыльцо, с которого он только что встал, и откинула капюшон. Её седые волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок. В лице ее, очень красивом, не осталось ничего женственного - слишком велика была власть, которой она многие годы пользовалась. - Что нам делать, Ярослав?
  - О чем ты?
  - О нём, конечно. О Бернгарде.
  - Не понимаю я тебя, Линда, - безмятежно сказал Ярослав. - Он всего лишь один из тринадцати, как и мы с тобой. Почему с ним надо что-то делать?
  - Будь же ты откровенен хоть раз в жизни! - резко сказала Линда. - Он хочет большего, чем быть одним из тринадцати, и ты прекрасно это знаешь.
  Она была вспыльчива от природы, хотя и научилась это скрывать. Но сейчас она не сочла нужным прятать свой гнев.
  - Откуда же мне знать это, - кротко возразил Ярослав. - Цель каждого из нас, как тебе известно, стать достойным встречи с Логосом. А это трудное дело, которое не оставляет времени на то, чтобы заглядывать в чужие души. Если Бернгард замышляет зло, пусть это останется на его совести.
  - Ясно, - произнесла Линда. У нее стал такой неестественно спокойный вид, словно ей отказали в чрезвычайно важной просьбе, и отказ этот окончательный, а если бы он и не был окончательный, то гордость не позволила бы просить повторно. - Тогда я ухожу, Ярослав. Уж извини, что потревожила тебя.
  Она начала вставать, и, казалось, ей это тяжело, ведь она была уже старая женщина, старше Ярослава.
  - Подожди, Линда, - Ярослав укоризненно покачал головой, но заговорил другим тоном. - Ты слишком торопишься.
  Он опустился рядом с ней, с удовлетворением отметив, что для него не составляет труда выполнить это простое движение, и продолжал.
  - Мы знакомы больше сорока лет, и за эти годы, насколько я помню, ни разу не говорили прямо. Почему ты пришла с этим ко мне, Линда? Мы никогда не чувствовали друг к другу симпатии, так?
  Она вздохнула.
  - Ты не совсем прав. Действительно, прежде у меня имелись причины испытывать к тебе неприязнь. Но это было много лет назад. А ты все помнишь. Ты злопамятен, Ярослав.
  Ярослав пожал плечами.
  - Сперва ты меня ненавидела, потом ты была ко мне глубоко равнодушна, а сейчас, на старости лет, ты являешься и сразу требуешь от меня откровенности и отчета о моих планах. Не странно ли это?
  - Нет, - сказала Линда. - Мы с тобой в одной лодке, и лодка вот-вот потонет. Знаешь, почему ты так не нравился мне в молодости?
  - Догадываюсь. Но это было глупо.
  - Мне всегда было наплевать на ваш Логос и его пробуждение. Я стала его служительницей только из-за Василия. Видишь ли, я любила его.
  - Знаю.
  - Да, ты все знаешь. Мне казалось, это ты втягиваешь его в это увлечение Логосом. Он уходил от меня, и мне пришлось пойти за ним, но он так ни разу и не посмотрел на меня, как на женщину. И я винила во всем этом именно тебя. Конечно, это была ошибка... Он сам выбрал такой путь.
  Ярослав улыбнулся.
  - Да, и я сто раз пытался сказать тебе об этом. А ведь все было как раз наоборот. Это он увлёк меня учением о Едином Разуме.
  - Какое это теперь имеет значение? Василий умирает.
  Ярослав внутренне вздрогнул. Он и сам знал, что кончина Василия близка, и он видел много смертей, и он уже давно не испытывал ни к кому душевной привязанности - но все же эта потеря будет тяжела для него. Старый отшельник в первый раз осознал это.
  Линда же тысячу раз проговаривала про себя эту речь, и тяжёлые слова слетели с её губ, как нечто само собой разумеющееся. Она даже не остановилась на них.
  - Поэтому я и пришла поговорить с тобой насчет Бернгарда. Нельзя, чтобы он стал главой Сферы.
  - Ты так считаешь? - рассеянно спросил Ярослав, еще переживая её предыдущую фразу.
  - Он сумасшедший. Он погубит все, что сделано Тарцини, и не создаст нового. Более того, он приблизит род людской к исчезновению. Ты слышал, например, о его коллекции?
  - Вот об этом почему-то не слышал. Что это?
  - Он коллекционирует орудия пытки.
  - Любопытно. И что?
  - Он испытывает их. На людях.
  - Забавно.
  - Да нет ничего забавного. - Она брезгливо поморщилась. - Он утверждает, в узком кругу, конечно, что страдание приближает людей к совершенству. Но я сейчас не об этом. Видишь ли, я за тобой много лет наблюдаю.
  - Право, - произнёс Ярослав, - я польщён.
  - Все те, кто был неугоден тебе, исчезали с нашего горизонта по тем или иным причинам. Кто-то сам выходил из совета тринадцати, кого-то ссылали на Остров за грубые нарушения устава, кто-то погибал при загадочных обстоятельствах. Описать подробности?
  - Все мы немного сумасшедшие, правда? - Она в упор смотрела на него, и он спокойно встретил её взгляд. - Линда, да зачем мне эти подробности?
  - Что ты собираешься делать с Бернгардом?
  - Не знаю, - беззаботно сказал Ярослав. - Вот ты не полагаешься на Логоса, а зря. Он всегда был ко мне благосклонен.
  - Я хочу, чтобы ты знал, Ярослав, - она чуть склонилась к нему, - в этом деле я тебе помогу всем, чем только можно. Ты можешь полностью на меня рассчитывать.
  - Спасибо. Буду иметь в виду.
  Они помолчали. Потом Линда поднялась и встала, опираясь на перила.
  - Как плохо быть старой, Ярослав, - вздохнула она. - Ну что же, ухожу я, а ты помни...
  - Я провожу тебя.
  Он шёл рядом и думал, как можно воспользоваться неожиданной благосклонностью Линды, воспользоваться именно сейчас, пока тонкая нить доверия связывает их души. Когда они встретятся в следующий раз, этой нити может и не быть.
  - Линда.
  - Да, Ярослав?
  - Линда, ты старше меня. Ты должна помнить время, когда была открыта Обитель Разума.
  Она вскинула склонённую голову. Брови - изящные полукружия - с удивлением поднялись, отчего лицо её словно помолодело.
  - Тебе есть дело и до Обители?
  - Мне до всего дело, - коротко сказал Ярослав.
  - Понимаю. - Она поджала губы и на минуту задумалась. - Видишь ли, насколько я могу судить, Обитель никогда не была открыта. Она являлась постоянной резиденцией Тарцини, и он допускал туда тех, кого считал нужным. Когда же он был убит...ну ты знаешь, что произошло в ту ночь. Все мы это знаем.
  - Да, конечно.
  - Вероятно, сработала какая-то система защиты, которую он не успел отладить. Вряд ли он предполагал умереть так скоро. Но как бы там ни было, теперь Обитель Разума со всеми её сокровищами и чудесами для нас потеряна. - Линда печально улыбнулась. - Не правда ли, это похоже на заколдованный замок?
  - И ты не слышала, чтобы кто-то входил туда?
  - Слышала в юности, но не слышала, чтобы кто-то возвращался оттуда. Приближаться к Обители смертельно опасно. - Она остановилась, выравнивая затрудненное дыхание. Даже этот короткий переход - от жилища Ярослава к телепорту - был тяжёл для нее. - Зачем ты спрашиваешь меня о том, что тебе и самому отлично известно?
  - Просто мне интересно поговорить об этом, - задумчиво ответил Ярослав.
  - Вряд ли я могла бы навести тебя на какие-то соображения. Тогда я была совсем девочкой и не помышляла о служении Логосу. Только потом, когда я встретила Василия... - Линда вдруг перебила сама себя. Это было её привычкой еще с молодости - не заканчивать мысль. Она часто так делала.
  - Представляешь, Ярослав, я так его любила, я сделала столько глупостей из-за него, а вот теперь я совсем забыла, как это - любить? Поступки свои помню, а вот что заставляло меня их совершать - нет. Странно, да? Я сломала свою жизнь, и ради чего?
  - Почему ты сломала свою жизнь? - недоумённо спросил Ярослав. - Твоя жизнь удалась. Ты достигла самых высоких вершин, которые в нашем мире есть, а что побудило тебя выбрать такую дорогу, не имеет значения.
  - Да? - Смех Линды прозвучал резко и пронзительно. - Может, я совсем другого хотела? У меня нет семьи, у меня нет детей, у меня нет ни одной близкой души, молодость моя прошла, красота увяла, теперь у меня есть одно - Логос, в которого я не верю.
  - У тебя есть власть, - сказал Ярослав.
  - Да, - она кивнула головой, - это у меня пока еще есть. И у тебя тоже.
  Ее глаза, блестящие и влажные, как у молодой девушки, заглянули в его, тёмно-серые, непроницаемые.
  - Мы не должны отдать это Бернгарду!
  
  Ее страстный шёпот весь остаток дня звучал в ушах Ярослава. Ведь он вовсе не был так уверен в себе, как старался казаться. Он строил планы, он перебирал способы погубить своего врага, и был твердо убежден, что Бернгард в эту минуту тоже строит планы и перебирает способы. Им двоим не хватало места на такой маленькой планете.
  О, Логос, необходимо избавиться от Бернгарда до того, как умрет Василий...
  
  
  VI. Блуждания Марата
  Неудачные попытки создать жизнеописание Тарцини
  Май 2190 года
  Ярослав, разумеется, ни разу не задумался о том, в какие неприятности он втравил некоего Марата Иволгина, и даже не запомнил имя злополучного любителя римской истории. Он занимался своими делами, и простые смертные имели для него не больше значения, чем для идущего лесною тропой человека - ползающие под ногами муравьи. Вроде и не хотел его давить, но вот попался он под сапог, ну и ладно. Всех муравьев не обойдешь.
  А неприятности у Марата действительно начались.
  Он теперь знал имя отшельника, давшего ему задание - Бернгард. Этот человек входил в совет тринадцати. От одного осознания этого факта голова кругом шла.
  Ему предоставили доступ к архивам отшельников, раскиданным по планете. Он побывал в них, и окончательно осознал невыполнимость навязанной ему задачи. Требовалось, как ему объяснили, не только предоставить жизнеописание Тарцини, что было бы еще полбеды, но и изложить его философские воззрения - что заняло бы у Марата лет десять.
  - Думаю, мы не так часто будем встречаться, - скучающе заметил Бернгард. - Вы будете еженедельно отдавать результат в главный архив, его передадут мне. Если потребуется, я вас вызову. Помните - никаких вымыслов. Каждое слово должно быть подтверждено источниками. Полный текст должен быть готов к концу лета.
  - Послушайте, - не выдержал Марат, - меня точно ни с кем не путают? У меня нет никакой подготовки для этого, понимаете? Я знаю о Тарцини и Логосе ровно столько, сколько в школе преподают, не больше.
  Отшельник пожал плечами.
  - Всё удастся при благосклонности Логоса. Ведь выбор же почему-то пал на вас.
  Чей выбор? Марат ничего не понимал, но молчал.
  Он злил Бернгарда. Отшельник изучал Марата со всех сторон, просвечивал его рентгеновскими лучами, пробовал на зуб и сознательно требовал от молодого человека невозможного. Он искал хоть какое-нибудь звено, связывающее Марата с всемогущим Ярославом, не обнаруживал его и приходил в раздражение.
  - По-моему, не нужна ему эта проклятая биография, - говорил Марат Аристотелю. - Тут что-то другое. Знаешь, а я, честно говоря, боюсь узнать лишнее. Тарцини-то был обыкновенный человек, а не живой бог, как отшельники рассказывают.
  - Ну, не обыкновенный, но безусловно он был человек, - заметил кот. - А что тогда нужно Бернгарду?
  - Ну не знаю я, понимаешь, не-зна-ю!
  Кот сворачивался в мохнатый шар.
  
  Скитания по лесу
  Архивы представляли собой скопления бумажной литературы, слабо упорядоченные. Они носили разные поэтические названия: Мраморный архив, Небесный архив, Осенний архив и ещё десятка полтора.
  Время шло своим чередом. Марат вникал в жизнь Тарцини, попутно делая заметки. Уставал гораздо больше, чем на лесопилке.
  Бернгард был недоволен. Он больше не появлялся сам, но отшельники, смотревшие за архивами, передавали Марату замечания.
  - Мне поручили вам передать, что от вас ждут большего.
  - Я предупреждал...
  Его никто не слушал. Эти смотрители архива были ещё более удалены от мира, чем те отшельники, которых ему приходилось видеть раньше. Он словно не существовал для них. Они смотрели на него, точно сквозь стекло.
  - Я слышал, что прежде литература бывала не только на бумаге, а ещё на каких-то экранах, что ли? - спросил как-то Марат у одного из них, не очень рассчитывая на ответ.
  - Были, - неприветливо сказал тот. - Но это всё давно утрачено. А книги остались.
  
  Как-то Марат зашёл к Виктору.
  - Ну что, доволен? - саркастически спросил тот.
  - Не особенно.
  - Говорил я тебе, осторожней надо быть, - вздохнул Виктор. - И я вот теперь без напарника.
  
  В северном полушарии Земли царствовала поздняя весна. Аристотель днем спал на ковре, как-то умудряясь занять своей небольшой особой весь пол, ночью шатался где-то. В открытое окно доносились утробные боевые клики.
  - Как ты так можешь? - укоризненно спрашивал Марат у несколько потрепанного, но весьма довольного кота. - Ты же разумное существо. Неужели нельзя договориться?
  - Оставь эти проповеди для своих друзей-отшельников, - нагло посоветовал кот. - И вообще отцепись. Я спать хочу.
  Он поворачивался спиной к Марату и потягивался.
  Порой, окончательно устав от архивной пыли, Марат уходил и бесцельно бродил по окрестностям. В весеннем лесу было сыро и просторно. Ледяная корка, покрывавшая землю пару недель назад, съежилась и сползла в овраги. Потемневший жесткий снег лежал в низинах, уже смирившийся со своим поражением. Под ногами валялись черные влажные сучья, прелые листья, из-под всего этого боязливо выпускала тонкие стрелки трава. На открытых местах она уже была хозяйкой, а в лесу только осматривалась.
  Марат в эти короткие прогулки не особенно задумывался над тем, куда идет. Он вообще старался не думать. Но однажды это бессмысленное блуждание завело его слишком далеко.
  В тот день он зашел в телепорт и набрал там случайный номер. То есть, не совсем случайный, с таким расчетом, чтобы попасть недалеко. Оказаться в другом климатическом поясе Марату не хотелось, его тянуло именно в этот пустой весенний лес, и чтобы вокруг ни души не было.
  Местность, куда его перенесло, полностью соответствовала его требованиям - глушь, полное безлюдье и ни одного строения. Было даже непонятно, зачем здесь поставили телепорт. Солнце катилось на запад, и Марат пошёл за ним.
  И заблудился.
  Надо сказать, он совершенно потерял осторожность. Молодой человек постоянно думал о Бернгарде, и ему казалось, неприятности могут быть только от него, а для всех прочих бед он неуязвим. В общем, Марат полностью уверовал в правоту старинной поговорки "Кому суждено быть повешенным, тот не утонет", и совершенно напрасно.
  Когда солнце сошло на край неба, он окончательно утратил представление о том, где находится, и где может быть телепорт.
  Марат пошел наудачу и через некоторое время выбрался на опушку. У леса росли крошечные - чуть выше колена - ели, дальше начиналось поле, а в поле, в нескольких сотнях метров от того места, где он стоял, виднелись из низины крыши каких-то строений. Он побрёл в их сторону.
  Но здесь уже давно никто не жил.
  Это были полуразвалившиеся избы, покинутые много десятилетий назад. Они были столь стары, что ни одна из них уже не производила тягостного впечатления брошенного дома, потому что вряд ли их можно было считать за дома. Большинство уже рухнуло, лишь три-четыре еще держались.
  Когда-то это были хорошие избы, сложенные из мощных бревен. Сейчас бревна были рассыпаны, и между обломками кирпичей от печных труб стройно шумела молодая березовая роща. Поселок строился из леса, а теперь лес поглощал его.
  Марат вошел в одну из изб, лучше всего сохранившуюся. Доски, которыми стены были обшиты изнутри, почти везде отвалились, крыша была проломлена, вероятно, зимой, под тяжестью снега, и пол чердака тоже. Сквозь отверстие проникали последние вечерние лучи - на пыльном полу лежал золотой коврик. Но само строение было мертво - от него остался один скелет: бревенчатые стены, чудом держащиеся балки перекрытий, пересекающиеся там, где следовало быть потолку.
  Эта анатомия дома почему-то произвела на Марата впечатление чего-то непристойного, от чего следует отвернуться. Он вышел из избы, осторожно спустился, каждую секунду ожидая, что одна из ступенек подломится под ногой, и двинулся вглубь поселка, по бывшей улице.
  Между тем солнце уже коснулось горизонта, и на его светлый лик наползла облачная вуаль.
  Марат шел медленно, соображая, что делать дальше. Разум твердил ему, что он попал в крайне неприятную историю, которая может кончиться плохо. Он находится в неизвестном месте, вдали от людей и средств сообщения, еды в этом лесу не найдешь, ближайший телепорт он не отыскал, другого может и не быть, случись с ним что-нибудь здесь, скажем, сломай он ногу, споткнувшись о старый пень - и через несколько недель местное зверье растащит его кости. Но вопреки этим здравым соображениям настроение у Марата было самым лучшим за последние несколько недель - уж Бернгарда-то поблизости нет, это точно!
  Его внимание привлек какой-то округлый светлый предмет, валявшийся среди полусгнивших досок. Марат наклонился и толкнул его рукой.
  Это был человеческий череп...
  Он быстро отдернул руку.
  Череп перевернулся на затылок и закачался. Нижней челюсти не было, в верхней торчало несколько белых зубов. Марат присел на корточки, взял череп, поставил на трухлявое бревно рядом с собой и взглянул ему в глаза. Точнее, в глазницы...
  Казалось, жуткая находка недобро ухмыляется.
  Марат усилием воли подавил нервную дрожь. Не укусит же он, в самом деле... Мягким движением молодой человек коснулся желтовато-серой кости. Она была холодной и удивительно твердой. Не верилось, что этот предмет когда-то облекала живая человеческая плоть.
  Череп, видимо, пролежал здесь много лет, пока не был потревожен шагами Марата. Марат почувствовал смущение.
  - Извини, - пробормотал он, обращаясь к черепу.
  Череп молчал.
  
  Погода портилась, из-за леса выплывали сизые тучи. Острой веткой Марат копал яму под корнями старой березы. Земля была чёрной и податливой.
  Ветка наткнулась на что-то твёрдое и сломалась. Марат выгреб землю из ямы, обнаружил продолговатый округлый камень и покачал его рукой. Камень пару минут упирался, потом подался и пошел вверх, оставив вместо себя пустоту.
  Марат опустил череп в яму. Он предполагал, что остальные кости валяются под обломками дома, но не имел охоты искать их. Ему хотелось побыстрее покинуть это сумрачное место. Приближался дождь, и Марат предпочитал встретить его в лесу, нежели здесь, среди развалин и человеческих останков. Он бы и этот череп оставил непохороненным, если бы не странное чувство смутной вины перед ним.
  В небе робко засветилась первая звезда и тут же исчезла. Раскатисто прозвучал далекий гром, и в воздухе запахло электричеством.
  Марат засыпал маленькую могилу, положил сверху камень и с сознанием выполненного долга пошел к лесу, но не к тому месту, откуда увидел посёлок, а в прямо противоположную сторону. Первые капли пролились, когда он был уже под деревьями. Дождь вырвался из туч мощным потоком, радостный, ликующий, обрушился вниз, пронзая все на своем пути, заплясал в молодой листве. В тёмном небе, там, где следовало быть Волопасу и Северной Короне, сверкнула необычайной красоты молния. Она висела там удивительно долго, секунды три или четыре, а потом небо затряслось и с грохотом раскололось.
  Вода захлестала еще яростней, как будто электрический разряд действительно повредил небесный купол, оставив в нем трещины. За первой молнией последовала другая, а затем третья - все озарялось чудесным, фантастическим светом. Марат стоял на опушке, прижавшись спиной к дереву, и это зрелище буйства стихий опьяняло его. Беспричинная, бесконечная радость переполнила его сердце, он смеялся вместе с грозой, он слушал её и разговаривал с ней, а гроза тем временем все швырялась и швырялась молниями, словно весёлый молодой бог.
  Но все кончается, кончилось и это. Ночь Марат провел лучше, чем можно было бы ожидать. Несколько часов он шел по краю леса, пока одежда на нем не высохла, а потом нашел относительно сухое место, где и проспал до утра. Когда он поднялся, было уже довольно поздно. Хотелось есть.
  Марат впервые серьезно задумался над своим положением. В той глуши, где он находился, можно и не найти телепорт. Перспектива остаться в лесу сейчас не казалась ему такой привлекательной. Слишком велика была вероятность умереть с голоду, да и хищники здесь должны были водиться.
  Преодолев минутную растерянность, он двинулся в том направлении, которое выбрал вчера, наугад. Больше ничего ему не оставалось.
  Вскоре лес остался у него за спиной, и начались холмы. Он долго петлял между ними. Наконец, дорогу преградила цепь довольно крутых холмов, поросших кустарником. Обойти их было нельзя, Марат тихо выругался и полез наверх.
  Вершина холма была плоской, словно срезанной, высокой растительности здесь не было, и с этой естественной обзорной площадки открывался великолепный вид.
  Он смотрел на небольшую долину, с трех сторон окруженную холмами. С четвертой стороны протекала довольно широкая река, сейчас в ней отражалось небо, и вода была ослепительно голубой.
  В долине росли жёлтые цветы. Отсюда, сверху, казалось, что это ковер неправильной формы, сшитый из тысячи маленьких лоскутков. Нигде еще не появились цветы, а здесь их было больше, чем травы.
  Через желто-зеленые луга вела дорога, огибая частые перелески. Дорога была тёмно-серой, довольно широкой и абсолютно пустой. Она начиналась у подножия холма, ближайшего к тому, на котором стоял сейчас Марат.
  А выше, на склоне - о, Логос! - он увидел знакомый прямоугольный параллелепипед из серебристого металла... Телепорт!
  Марат торопливо спускался вниз, словно боясь, как бы неведомая сила не похитила заветную кабину за то короткое время, пока он её не видит. Ему срочно требовалось прикоснуться к ней, поверить, что это действительно телепорт, что он все-таки нашёл его. Он пробрался сквозь густые заросли кустов, пересек цветущий луг и вышел на дорогу. Черное покрытие пружинило под ногами. Марат шел быстро, почти бежал, и через пару минут добрался до конца дороги. Или начала?
  Отсюда вела наверх узкая дорожка, выложенная шершавой красноватой плиткой. По ней молодой человек поднялся на площадку, где стояла кабина...
  Это и правда был телепорт, и он работал.
  
  Марат сел на камень и закурил, впервые за сегодняшний день. Становилось жарко. Он расстегнул куртку.
  Сейчас, когда в любую минуту можно было вернуться домой, в нем заговорило любопытство, и молодой человек задумался, куда же он попал? Вокруг не было ни души. Между тем дорога в долине смотрелась так, словно её проложили вчера - в покрытии он не заметил ни единой трещины. Эта дорога вела к реке, а у реки стояло единственное здание.
  Оно было очень большим - ему редко приходилось видеть такие постройки. Вид его показался Марату странным. Здание выглядело как огромная груда серо-голубых тетраэдров и немного напоминало айсберг.
  Марат долго разглядывал его. В нем совершенно отсутствовала симметрия. Главная башня в правой части здания наклонилась над рекой, словно естественная скала. В левой части было еще несколько башен, поменьше, но столь же бесформенных.
  Строение казалось весьма причудливым, но не уродливым. На него было приятно смотреть, как приятно смотреть на облака, на лес или на горы. И Марат смотрел, пока не заметил, что удивительное сооружение меняет цвет.
  Грани тетраэдров, из которых, похоже, оно было собрано, утратили серый оттенок и стали ярко-голубыми. Кроме этого, они начали отражать свет, словно зеркала. Здание засверкало, как огромнейший бриллиант.
  Марат наблюдал за этой метаморфозой, чувствуя, как холодеет его кровь. Недокуренная сигарета выскользнула из пальцев.
  Он понял наконец, куда привел его извилистый путь между холмами...
  Обитель Разума!
  
  Марат знал о резиденции Тарцини почти столько же, сколько Ярослав и Линда. В этом-то они были равны... Жуткие рассказы об Обители передавалась шепотом, но не было в мире человека, который не слышал бы их. Их ходило много, этих слухов, и давно уже никто не пытался их проверить. С детства Марат твердо усвоил одно - человек, ступивший на землю Обители, умирает. Умирает страшно.
  Дорога, по которой он прошел, вела именно к Обители...
  Он сжал кулаки, и ногти впились в ладони. Стало больно.
  - Но я жив... - пробормотал он. - Почему?
  Ответом ему было лишь чириканье маленькой зеленой птички. Она бойко прыгала у его ног, подбирая что-то с земли. Птичка совсем не боялась человека. За свою коротенькую жизнь она ещё ни разу не встречала людей.
  Судьба, конечно, потешилась, приведя Марата именно сюда. Она, должно быть, хохотала сейчас в своем дворце, и её заливистый смех вселял священный трепет в душу человека, и человек терял власть над собственным будущим...
  Между тем птичка весело поскакала вниз, не замечая Марата. Она двигалась в ту сторону, откуда он пришел, пока не добралась до лежащего рядом с тропой валуна. Валун был огромный, гладкий, розовый, с серыми и прозрачными вкраплениями. Марат прежде не обратил на него внимания, его интересовал сперва телепорт, а потом - здание у реки. Птичка миновала валун и скрылась за ним. Слышалось лишь её радостное, ликующее чириканье.
  И тут Марат совершил самый отчаянный поступок в своей жизни.
  
  Обитель Разума и Штоколов
  "... его букет составлен из странных цветов с металлическим оттенком, с головокружительным запахом, - венчик которых, вместо росы, содержит едкие слезы или капли aqua toffana..."
  
  "...иные цветы и не растут на черной и насыщенной гниющими веществами почве, какова почва кладбища старчески-хилых цивилизаций, где среди вредных миазмов разлагаются трупы прошлых веков..."
  
  Теофиль Готье, "Шарль Бодлер"
  
  Он вернулся в долину. Спускаясь вниз, он ясно сознавал, что совершает кощунство. Но все вокруг казалось самым обычным. Ничто не замечало его появления, ничто не нападало на него. Он видел прежний очаровательный пейзаж: луг, сверкающее высокое небо, голубая река внизу. Справа от дороги темнел еловый лес.
  По этой черной дороге Марат пошел в сторону Обители. Здание, кстати, опять изменило цвет и стало обыкновенным, серым.
  У него не было никаких неприятных ощущений. Если бы не память о тех мрачных историях, что он слышал с рождения, он бы даже сказал, что ему здесь нравится.
  "Она заманивает меня", - мелькнула страшная мысль. Марат остановился, и ледяная дрожь поползла по спине, несмотря на жару. На миг ему представилось, как над Обителью встает призрак хозяина этого места, Александра Тарцини. Он осматривает свои владения и видит инородную песчинку, Марата. И тогда он приближается, прямо по воздуху, сперва медленно, а потом быстрее и быстрее, рассматривая пришельца мёртвыми безумными глазами, и спрашивает...
  - Чего ты хочешь?
  Голос этот был вполне реален, и прозвучал он за спиной Марата.
  Марат резко обернулся. Перед ним стоял старик и внимательно рассматривал его.
  Сердце застыло где-то в горле, потом медленно и неохотно поползло на своё место. Марат не знал, кто этот человек, но в любом случае он был существом из плоти и крови. С губ слетел вздох облегчения.
  - Как же вы меня напугали! - откровенно сказал Марат.
  Старик едва заметно усмехнулся. Казалось, искренность пришельца ему понравилась.
  - Так чего ты хочешь? - повторил он уже мягче.
  Марат покачал головой.
  - Да ничего, в сущности. Я здесь случайно.
  - Случайностей не бывает, - возразил старик. - Особенно здесь.
  Марат задумался, разглядывая своего собеседника. Он был гораздо старше, чем показался в первый момент. Марат не мог хотя бы примерно предположить, сколько ему лет. Лицо его покрывали столь глубокие морщины, что не было смысла даже пытаться представить, как оно выглядело в молодости. Седые волосы окружали голову подобием нимба. Белки глаз отливали желтизной. Кожа была иссушенной, словно прошлогодние листья в солнечном апреле, на руках проступали синеватые вены.
  Несмотря на все это, старик не казался немощным. Держался он прямо и уверенно, и в его жестах и голосе ощущалась изрядная доля властности. Одет он был необычно, словно случайно вышел из другой эпохи. На нём был строгий тёмно-серый костюм, потрёпанный и словно бы запылившийся. Таких сейчас не носили, неуместны они были. В руке старик держал чёрный кожаный портфель, довольно большой и, вероятно, тяжёлый.
  Ничего пугающего в его облике не было, но появился он столь неожиданно, что Марат смотрел на него с опаской. Молодой человек не слишком бы удивился, если бы старик у него на глазах превратился сейчас в черный и едкий дым и, клубясь, полетел к высокому чистому небу. Или же, наоборот, провалился сквозь землю, оставив наверху лишь портфель, а потом с досадой высунул из-под земли руку, схватил портфель и спрятался обратно. И зашипел при этом недовольно - крш-мш-мш...
  Но ничего подобного старик не сделал, он спокойно ожидал ответной реплики Марата, будто экзаменатор - ответа студента. Молчание затягивалось.
  - Мне нужно написать биографию Александра Тарцини, - опрометчиво брякнул Марат. Сказал - и сам испугался своих слов.
  Старик холодно посмотрел ему в лицо.
  - Тарцини мёртв, молодой человек. Не шутите с его памятью.
  - Я не шучу.
  - Мёртвый он не менее опасен, чем живой, по крайней мере, там.
  Он поднял свободную руку и медленным жестом указал на Обитель.
  Налетел тёплый ветер и принес с собой запах цветов с поля. Этот аромат, который Марат почувствовал только сейчас, удивительным образом казался и привлекательным, и отталкивающим одновременно.
  - Я не шучу, - повторил Марат. - Мне нужно написать биографию Александра Тарцини. У меня такое задание.
  - От кого?
  - От отшельников, - ответил Марат.
  Его собеседник смотрел на него с явным удивлением.
  - Почему такое задание дали вам?
  Марат рассказал про Тиберия.
  - А-а... - понимающе протянул старик и несколько раз кивнул головой. - А хоть написано-то хорошо было?
  - Вам это интересно?
  - Пожалуй.
  А лёгкий ветер то прилетал, то улетал, гоняя вокруг волны манящего цветочного запаха. Колыхались еловые лапы, по листьям лип и берез, не переставая, скакали солнечные блики. Хотелось сойти с дороги и с головой окунуться в море дурмана... Невысокие травы перешептывались, жёлтые колокольчики цветов явственно звенели. Когда он услышал этот звон?
  - Это мутация, - заявил старик, проследив за направлением взгляда Марата.
  - Какая мутация? - недоуменно переспросил Марат.
  - Да кто её знает? Рядом с этими цветами вам стоять не стоит. Ближе подойдете - отравитесь. Пойдёмте, молодой человек.
  Он двинулся в сторону Обители. Марат пошел рядом, пытаясь вспомнить название этих цветов. Оно ускользало, оно было неуловимо, а его следовало бы знать, потому что именно оно являлось ключом к происходящему...
  О, Логос, о чем я думаю?
  Старик снова заговорил.
  - Да, похоже, не нравится вам это задание.
  - Я этого не говорил, - сказал Марат.
  - Говорили или нет, а всё равно не нравится. Иначе вас не было бы здесь.
  - Вы много знаете, - заметил Марат. Ему не хотелось вступать в бесполезный спор.
  - Да, - согласно кивнул старик, - я много знаю.
  Он замолчал, искоса поглядывая на Марата. Взгляд его стал странно отрешённым. Губы задвигались, беззвучно шепча какие-то слова. Казалось, он рассчитывал что-то в уме.
  - Кто вы? - спросил Марат.
  - Меня зовут Григорий Штоколов, - сообщил старик. - Вряд ли это имя вам о чем-нибудь скажет.
  Имя действительно было незнакомо Марату, и собеседник понял это.
  - Когда-то оно было довольно известно в научных кругах, - произнес он. - Но очень давно.
  - Вы что, живёте здесь?
  - Да, молодой человек, можно сказать, я живу здесь. Вас это удивляет?
  - Честно говоря, да.
  Штоколов скупо улыбнулся, не разжимая губ.
  - Вы ещё молоды, - сказал он. - Вам ещё не раз предстоит удивляться.
  Марат понял, что старик не хочет обсуждать эту тему, и прекратил разговор, хотя любопытство не оставляло его, и вопросов оставалось много. Между тем Обитель была уже совсем близко. Её стены круто уходили вверх. Издали они казались абсолютно гладкими, теперь же Марат разглядел, что их украшают выпуклые барельефы. На одних распускались огромные цветы, скалили зубы фантастические хищники, вскидывали гордые головы олени, извивались змеи, орлы расправляли крылья, порхали бабочки, мчались табуны лошадей. На других барельефах можно было видеть сцены из жизни людей. Короли сидели на тронах, нищие бродили по улицам городов, армии уничтожали друг друга, матери укачивали младенцев, тонули корабли, по небу плыли самолеты, заводские трубы извергали дым, охотник убивал волка, пахарь устало тащился за плугом... Картинки переходили одна в другую, сливались в единое гармоничное целое.
  - Ух ты... - восхищённо выдохнул Марат.
  - Это было задумано как зеркало истории, - равнодушно заметил Штоколов, - но оно вышло, на мой взгляд, довольно искажённое. Вот главный вход.
  Над высокими арчатыми дверями уверенно выступала из стены женщина с красивым, но холодным лицом, вероятно, какая-то богиня древности. В её протянутых руках поблёскивала под солнечными лучами серебряная нить. Вход пышным венком оплели мраморные листья винограда. Тут же висели и гроздья, не мраморные, а словно бы светящиеся, прозрачные, из удивительно тонкого стекла.
  "Как они не побились?" - мелькнула у Марата неуместная мысль.
  Двери раздвинулись сами, приглашая войти, и чёрный проем показался Марату пастью неведомого чудовища, готового поглотить его и старика.
  - Вы идёте туда? - осторожно спросил он.
  - Разумеется, я иду туда! - сказал старик, вдруг придя в раздражение от бестолковости Марата. - Я же объяснил, что живу здесь.
  Марат нервно сглотнул. Ему страшно не хотелось следовать за стариком в эту черную пасть. Но Штоколов заметил его замешательство.
  - Там, внутри, не опаснее, чем здесь, - проговорил он медленно. - Если Обитель захочет отпустить тебя, то отпустит, даже если ты заглянешь в здание. Если же не захочет...
  Он не договорил, развел руками и со значением посмотрел на Марата...
  - Боишься?
  - Нет.
  Старик с одобрением кивнул.
  - Правильно. Глупо бояться смерти. Это всего лишь небытие. Не так уж это плохо - не быть, как ты думаешь?
  Марат только сейчас заметил, что Штоколов перешел на ты.
  - Не знаю, - сказал он с притворным безразличием. - Я не думал об этом.
  Он лукавил, но свой страх показывать не хотелось. Он отвернулся от Штоколова, нарочито равнодушно огляделся вокруг. Солнце неспешно поднималось к зениту. Ослепительно белые облачные сферы сгрудились над холмами близко-близко друг к другу, сложились в правильный треугольник, словно невидимые духи воздуха готовились начать игру в шары.
  Помедлив, он снова перевёл взгляд на Штоколова. И тут стало происходить что-то непонятное.
  Старик вдруг исчез из поля зрения Марата, через долю секунды появился вновь, но весь он был какой-то расплывчатый, портфель его стоял на земле, а сам он прижимал ладонь к груди, словно клятвенно заверяя кого-то в чём-то. Потом его размытая фигура заметалась туда-сюда, оживлённо жестикулируя, то стремительно кивая головой, то вдруг указывая рукой на Марата.
  Марат хотел спросить, что происходит, но у него не получалось. Он вроде бы двигался, но медленно, так медленно, а события вне его сменяли друг друга с такой скоростью, что он не успевал глазом моргнуть - в буквальном смысле этих слов.
  Он шагнул к старику, но тот увернулся, был где-то рядом, но догнать его невозможно было.
  Паника охватила Марата.
  Странное это состояние продолжалось для него около минуты, за которую он успел передумать многое. Потом - тик! - всё мгновенно починилось. Старик стоял к нему спиной, смотрел на Обитель и не шевелился. Травы мирно покачивались потихоньку, а не метались, как волны в бурю. Марат облегчённо перевёл дыхание. Часы мира и его собственные вновь пошли с одинаковой скоростью.
  Он тряхнул головой, огляделся. Всё обычно.
  Показалось?
  Да, наверно. От волнения, от усталости.
  Но...
  Он посмотрел на холмы и вздрогнул. Очертания облаков поменялись. Не было больше треугольника. Сверкающие шары рассыпались, раскатились, заняли полгоризонта, словно игра уже вовсю шла на этом лазурном поле.
  Но минуту назад же всё выглядело по-другому!
  Он совсем растерялся. Где я? То есть... когда я?
  Старик обернулся. И Марат увидел, что тот выглядит не менее потрясённым. Лицо его дёргалось, губы шевелились, глаза смотрели в пространство.
  Портфель стоял на земле.
  Штоколов шагнул к Марату.
  - Я могу помочь тебе, - быстро сказал он.
  - С чем? - непонимающе спросил Марат.
  - С жизнеописанием Тарцини, разумеется.
  Марат покачал головой с недоверием.
  - Разве это возможно ?
  - Конечно, - серьёзно произнёс старик. - Я могу дать тебе сведения о нём...у меня есть многое, очень многое...
  - Да, но... - Марат замялся.
  - Понимаю, понимаю. Я знаю, кому понадобилась эта биография. Заказчик требует представить его с самой выгодной стороны. Так оно и будет, не волнуйся.
  - Ну начнём с того, что заказчик потребует указать, где я эти сведения взял, - заявил Марат.
  - Ты это укажешь, - спокойно ответил Штоколов.
  Старик вдруг очень оживился и взял Марата за плечо. Глаза его испытующе заглядывали в лицо молодого человека. В них появился торжествующий блеск, словно судьба преподнесла Штоколову дар, о котором он тайно мечтал, но на который не смел надеяться.
  Это возбуждение неприятно удивило Марата. Он предположил, что старик попросит его об ответной услуге, и скорее всего, речь пойдет о чем-то неприятном или опасном.
  - Зачем вы будете это делать? - настороженно спросил Марат.
  - Зачем? - переспросил старик и отпустил плечо Марата. На лицо его постепенно возвращалось прежнее непроницаемое выражение. - Ты поможешь мне в одном деле.
  - В каком?
  Штоколов прикрыл рот рукой и откашлялся. Потом он медленно наклонился и поднял с земли свой портфель. Казалось, он тянет время для обдумывания ответа.
  - Видишь ли, я провожу один эксперимент... Речь идет, хм, ну скажем так, о перемещении во времени. Для этого мне и требуется помощник.
  "Странные дела тут творятся", - подумал Марат.
  - Да, звучит странно, - сказал Штоколов, прочитав мысли Марата. - Подробнее я объясню потом. Сам по себе опыт не опасен, если не считать того, что он проводится в Обители. Но она пока отнеслась к тебе благосклонно. Ты еще жив.
  - Спасибо.
  - Не меня благодари. - Штоколов вдруг заторопился. - Сейчас я ухожу, найду тебя через неделю. Тогда я расскажу, в чем заключается суть эксперимента, и если ты дашь согласие, мы обсудим условия... - он запнулся, - нашего договора. Можешь и отказаться.
  "Надеюсь...", - сказал про себя Марат, думая только о том, как бы отсюда выбраться. Он пожал плечами:
  - Через неделю так через неделю.
  - Зайдём в Обитель.
  Марат последовал за Штоколовым.
  Внутри царил полумрак. Окон не было, свет с улицы сюда не проникал. Под высоким потолком медленно двигались разных размеров сферы: каждая из них вращалась вокруг своей оси, и все вместе они вращались вокруг самой большой сферы. Это походило на модель Солнечной системы, но планет было всего семь, и те четыре, что перемещались по внешним орбитам, были значительно крупнее своих сестрёнок, приближенных к центральному шару, который испускал ровное холодное свечение. Только этот свет приподнимал тонкую вуаль мрака, лежавшую на всех предметах в помещении. Из темноты выступали фигуры и лица каменных статуй, смотревших на людей с угрюмой иронией.
  Штоколов не озирался вокруг, все это было ему привычно.
  - Я ухожу, - снова сказал он. - Пойдешь обратно - не сходи с дороги. Сгинешь.
  Он пожал руку Марата, повернулся, пошел прямо на стену и вошел в нее, растворился.
  Марат опешил. Сделал несколько шагов вперед и дотронулся до холодного камня. Стена как стена. Белый мрамор с синеватыми прожилками, похожими на тонкие вены.
  Он провёл по стене ладонью, и вдруг рука его провалилась внутрь, исчезла. Марат отдёрнул её, как обожжённый.
  Ничего себе...
  Пойду-ка я отсюда...
  
  После сумрачной прохлады Обители весеннее солнце дохнуло жаром. Марат медленно шел по черной дороге, повторяя имя нового знакомого... Штоколов, Штоколов... Все-таки где-то он его слышал.
  В глубине души Марат был потрясён, хотя и старался отделаться от этого чувства, или, по крайней мере, загнать его вглубь, запереть в дальнем уголке души и не выпускать. Обитель Разума открыта, в нее можно войти, и можно выйти оттуда! О, Логос! Океаны закипели, закачались горные вершины, и с неба посыпались ящерицы. Основы мироздания колебались.
  Тот факт, что с ним ничего до сих пор не произошло, противоречил всему, что усвоил Марат с детства.
  "Если я доберусь до телепорта и попаду домой, значит, все рассказы про Обитель - ложь?"
  Он не мог этому поверить. Это не укладывалось в его голове.
  Марат попытался рассуждать здраво. Предположим, Обитель - безобидное старинное сооружение, и все ошибались на её счет, включая служителей Логоса. Трудно сейчас сказать, что произошло тогда, в ночь убийства Тарцини, но сегодня находиться здесь не более опасно, чем по другую сторону холмов. Это людское воображение сделало из долины заколдованное место...
  Многое укладывалось в эту схему, кроме того непонятного фокуса со временем и таинственного исчезновения Штоколова. Эти детали легко опрокидывали все логические построения и восстанавливали первозданный хаос.
  Кто такой Штоколов? Почему он живет здесь?
  Если бы сейчас под ногами Марата разверзлась земля, открыв внизу огненную пропасть, то в последний миг он, пожалуй, испытал бы облегчение.
  Но ничего не происходило. Напротив, трудно было бы представить более мирный пейзаж.
  Весна изо всех сил пыталась очаровать молодого человека. Мягко, ненавязчиво она манила его к себе, прикидываясь тихой, застенчивой и непорочной. Она бродила по цветущему лугу и протягивала к солнцу тонкие руки. Свет и тень перетекали друг в друга на шелестящих кронах деревьев, образуя сложный, запутанный, невероятно красивый узор. Бездонная перевернутая чаша неба оперлась краями на гребни холмов. Казалось, стоит подняться на холм - и прикоснешься рукой к синей стене, сделанной из какого-то теплого, прочного и упругого материала.
  Марат дошел до луга с жёлтым дурманом. Воздух здесь сгустился от застывшего в нем аромата. Даже ветер застревал в этой вязкой субстанции и не пробегал мимо, как обычно, быстро и весело, а полз медленно и вяло, словно на нем повисла огромная тяжесть.
  Цветы застыли в мёртвой неподвижности. Над ними вызывающе гудел одинокий, рано пробудившийся шмель. Его ровное гудение сливалось с неумолкаемым звоном, доносившимся неизвестно откуда. Можно было подумать, звенит тишина.
  Шмель долго кружился, выбирая, наконец, заполз массивным мохнатым телом в один из хрупких изящных колокольчиков и затих. Потом вылетел оттуда, довольный собой, и его победное низкое жужжание стало удаляться. Он полетел в сторону холмов.
  Марат резко остановился.
  - Вот сейчас я и проверю, - пробормотал он вслух и сошел с дороги. Цветы покачивали желтыми головками.
  Тяжёлый солнечный шар полыхал в чистом, побледневшем от зноя небе. Лучи стремительно обрушивались на долину, легко пронизывали молодую клейкую листву и превращали протекающую внизу реку в извилистый поток ртути.
  Марат опустился на колени, протянул руку и сорвал жёлтый цветок. У цветка был плотный и длинный нежно-зелёный стебель. Марат подставил тыльную сторону ладони - с обломанного конца стебля стекла капля прозрачного сока. Внутри колокольчика дрожали черненькие крохотные тычинки.
  Этакий миниатюрный анчар...
  Впрочем, цветок выглядел самым обыкновенным, только вот названия его Марат не помнил. Он вздохнул и поднялся.
  Неужели я доберусь до телепорта? чудеса...
  
  Он добрался до телепорта, и до дома тоже, повторяя про себя номер кабины, той, что стояла в долине. За пару минут он выучил этот номер, как молитву.
  Аристотеля не было. Марат бросил растение на стол. Цветок уже начинал увядать, хоть и был только что сорван.
  Марат прошелся по комнате, выкурил две сигареты. Во всем мире был только один человек, с которым он мог говорить о сегодняшних странных событиях, но еще вчера Марат ни за что не стал бы с ним встречаться. Однако тревожные мысли одолевали его, он не знал, что с ними делать и в конце концов не выдержал.
  - Проклятая кошка! - ругнулся он, взял куртку и вышел.
  
  Антарктида и Даниель
  И снова телепорт покорно впустил его.
  В пункте назначения было сумрачно и холодно. Марат стоял в огромном металлическом ангаре. По ангару ползали воздушные платформы, гружёные бочкообразными контейнерами. Над головой нависали подъемные краны, похожие на диковинных животных. Они, эти животные, наклонялись к платформам, хватали бочки стальными когтями и переносили их к стенам, выставляя один ряд за другим. Освобождённые платформы выплывали из ангара и на смену прибывали новые.
  В ангаре не было ни одного человека.
  В сущности, этот отлаженный за десятки лет процесс и не требовал участия людей. Добыча полезных ископаемых в Антарктиде была начата еще до Великого Разрушения, а Тарцини позже довел её до полного автоматизма. Все, что удавалось вырвать у ледяного материка, свозилось сюда, где находился крупнейший грузовой телепорт.
  Грузовых телепортов, предназначенных для перемещения очень больших масс, существовало в мире всего несколько штук. Вероятно, их создание было связано с какими-то техническими сложностями. Из-за этого обстоятельства сокровища Антарктиды - металлы, а главное - уран - приходилось транспортировать сюда более традиционным способом, на платформах. Впрочем, эта перевозка опять-таки не требовала вмешательства человека... Механизмы работали без устали, краны все нагибались и нагибались, выпуская хищные когти...
  Марат мельком взглянул на это бесконечное движение, зябко поежился и запрыгнул на одну из свободных платформ, которая плыла к выходу.
  Снаружи стоял мороз - градусов тридцать, не меньше. Сверху сыпались острые колючие льдинки. По узкой дорожке между торосами медленно полз снегоочиститель.
  Дикий холод радостно принял Марата в свои объятия. Он, видно, скучал в одиночестве.
  Платформа за пару минут доплыла до жилого корпуса. Марат спрыгнул на ледяную дорожку и позвонил в дверь. Внутри было глухо.
  С досадой он ударил по двери кулаком, раз, другой... Наконец, она медленно и бесшумно поехала в сторону. Марат скользнул в узкую щель, не дожидаясь, пока дверь откроется до конца.
  - Привет... - с недоумением произнес человек, впустивший его. - Ты чего здесь делаешь, Марат?
  Это был тот самый Даниель, которым так интересовались Инга и её отец.
  Они были знакомы с самого детства, но Марат вряд ли мог когда-либо назвать его другом. Общались они очень редко. Впрочем, Даниель вообще мало с кем общался. Он не нуждался в этом, или ему казалось, что не нуждается.
  Судьба жестоко обошлась с ним, дав пытливый ум исследователя. От природы он был очень талантлив и очень энергичен. В юности, когда мнилось, можно добиться всего, если пожелаешь, Даниель чувствовал своё превосходство над окружающими, поэтому пренебрегал ими. Он долго искал применения своим дарованиям, но они не были нужны в мире, где жили ожиданием Логоса. Отшельники, хозяева планеты, не поощряли тягу к научному знанию. И сейчас, когда ему было под тридцать, им овладела полная апатия.
  В Даниеле скрывалась постоянная злость, вечная обида на судьбу за то, что он родился не в своё время. Эту обиду он вымещал на людях, которые сталкивались с ним, и в конечном итоге остался в одиночестве.
  Их с Ингой брак был, конечно, недоразумением. Он случайно заметил её свежую красоту, не раздумывая, женился, и, так же не раздумывая, ушел от нее. Вся эта история мало для него значила. Подобное безразличие, чтобы не сказать - жестокость, претило Марату, и его отношения с Даниелем, прежде, может быть и не дружеские, но достаточно теплые, сильно охладились после этого случая.
  Впрочем, Даниелю было наплевать и на это.
  Вот уже почти год он почти безвылазно сидел на полярной станции, следя за перемещением грузов. Здесь можно было, по крайней мере, видеть технические достижения прошлого, столь им обожаемые. Такая пустая жизнь не слишком удовлетворяла его, он потихоньку катился вниз, балуясь алкоголем и лёгкими наркотиками. Может быть, поэтому служители Логоса, чья рука была на пульсе каждого жителя Земли, до сих пор не удосужились серьезно заняться им, сочтя, что это добровольное заточение не слишком отличается от ссылки на Остров и, во всяком случае, приведет к тому же исходу...
  Сейчас Даниель стоял перед Маратом, небритый, в расстегнутой рубашке. Он был невысокого роста, темноволос и черноглаз. Слегка вьющаяся спутанная прядь падала на лоб. Худое лицо с подвижными чертами было бледным и помятым.
  - Можно к тебе? - Марат с облегчением ощутил, как дверь закрылась за его спиной, и холод перестал вползать в помещение. - Сегодня суббота, и ты один?
  - Сегодня суббота, и я один. - Даниель повернулся, подошел к стулу, сел на него, подложив одну ногу под себя, и стал раскачиваться. В его плавных движениях была какая-то кошачья грация. - Чего тебе надо?
  Говорил он обычным язвительным тоном, с насмешкой, казалось, ничем не вызванной, он говорил так всегда, он насмехался постоянно, и Марат знал, что над собой. Вообще Марат неплохо понимал Даниеля, гораздо лучше, чем мог ожидать этот последний, слишком поглощенный крушением собственных надежд, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.
  - Поговорить с тобой хочу. - Марат поморщился, оглядев Даниеля. - Ты что, пьян?
  Даниель поднял руку и зачем-то внимательно поглядел на свою ладонь. На пальце тускло блеснуло кольцо из белого металла.
  - Нет еще. Но напьюсь, пожалуй. Вот скажи мне, Марат, что бы ты делал, не окажись меня на месте?
  - Ничего. Вернулся бы обратно.
  - У грузового телепорта период торможения пятьдесят шесть минут, - сообщил Даниель. - Тебе бы пришлось час болтаться здесь в твоей куртке. Так и околеть недолго.
  - Знаю, - сказал Марат, хотя на самом деле он забыл об этой особенности местного телепорта. Он почти никогда не бывал здесь.
  - Так о чем говорить будем? - все тем же нарочито ёрническим тоном осведомился Даниель. - О вреде пьянства?
  - Меня не посылала ни твоя мать, ни Инга, - спокойно сказал Марат. Он был готов к реакции на его появление. - Но я могу уйти, Данил...
  - Оставайся, раз пришел. - Даниель поднял брови и пожал одним плечом.
  Марат огляделся по сторонам. Здесь мало что изменилось со времени его последнего посещения.
  Жилой корпус состоял из полутора десятков спален, столовой, каких-то служебных помещений и вот этой самой комнаты, не то прихожей, не то гостиной. Здесь было пыльно и неуютно. На столе и под столом лежали куски проволоки, тряпки, гвозди, обломки пластмассы и прочий хлам. Под ногами, тихо жужжа, крутился маленький аппарат, похожий на игрушечный танк, и собирал с пола мелкие металлические детали.
  - Катись отсюда, - Даниель дал ему пинка.
  Танк покорно пополз к стене.
  - Бестолковая тварь, - заметил хозяин, проводив его взглядом. - Сделал его, чтобы он винтики подбирал и приносил по мере надобности. А он постоянно путается на дороге.
  В голосе его зазвучали примирительные нотки, и Марат понял, что Даниель, по крайней мере, не выставит его с порога. И на том спасибо.
  - А почему у тебя валяются винтики, а не в коробке лежат?
  - Сам не знаю. - Даниель покачал головой. - Соберешь все с пола, а через три дня смотришь - их там такая прорва!
  Он легко поднялся.
  - Пошли ко мне, там и поговорим.
  
  Беспорядок у него был еще хуже, чем в прихожей. В комнате стояли две узкие кровати, письменный стол, старое кресло, и пара стульев. Везде валялось множество предметов неизвестного Марату назначения.
  Даниель снял с кресла кипу бумаг и небрежно кинул их под стол.
  - Садись.
  Марат сел. Кресло оказалось неожиданно удобным. Прямо напротив, на стене, висел предмет, которого раньше здесь не было - старинная гравюра, изображавшая штурм средневековой крепости.
  Марат закинул ногу на ногу и оперся подбородком на сжатый кулак.
  - Комнату решил украсить? - поинтересовался он. - Это на тебя непохоже.
  - Чего? А, это... - Даниель рылся в столе. - Да чтоб хоть глаз было на чем остановить... Дуреешь от этих стен. И ото льда тоже.
  Он достал два стакана.
  - За встречу выпьешь?
  - Закуску найди, - попросил Марат.
  - Зачем? И так пойдет.
  Марат вздохнул.
  - Дань, я не ел со вчерашнего утра.
  - А-а, - протянул Даниель, - так бы и говорил.
  Он вышел из комнаты и вскоре вернулся, принеся хлеб, холодное мясо, сыр и несколько вяленых рыбок. Марат взглянул на еду и почувствовал, как в голове шумит от голода.
  Забулькала прозрачная жидкость, перетекая из бутылки в стаканы.
  
  Даниель действительно жил почти в полной изоляции. Хотя персонал станции и состоял из десяти-двенадцати человек, он почти не контактировал с коллегами по вопросам, не касающимся работы. Даже в выходные он не оставлял ледяной материк, предложив себя в бессменные дежурные. С родными и знакомыми Даниель тоже не поддерживал отношений.
  Но служителей Логоса он недолюбливал, и история Марата вызвала в нем живейшее сочувствие.
  - Ну и попал ты, - вздохнул Даниель, и вечная насмешка исчезла из его голоса. - Не представляю, как тебе теперь выпутываться. Выпьем, что ли?
  Он снова наполнил стаканы.
  - Да это не все, - сказал Марат. - Это только начало.
  - Что еще?
  - Тебе знакомо имя Григорий Штоколов?
  Даниель удивился.
  - Да, знакомо. А что?
  - Кто это?
  - Насколько я слышал, - Даниель отставил стакан, не донеся его до губ, - непосредственно на Тарцини работали специалисты в разных областях, которых он везде собирал. Их тогда называли профессорами. Вот Штоколов - один из них. Я немного о нём знаю, но вроде бы он был связан с разработкой и повсеместным внедрением телепортов. Почему ты о нем спрашиваешь? Он, должно быть, давно умер.
  Марат нарочито медленно отрезал еще один ломоть мяса и положил его на хлеб. Подобного ответа он и ждал.
  - Он жив.
  - Да брось ты... - Даниель с сомнением помотал головой. - Сколько ж ему лет?
  - Не знаю. Много.
  Даниель потер рукой висок.
  - Где ты видел его? - медленно спросил он.
  Марат запнулся.
  - Ты скажи мне сперва, - он кашлянул, - вы тут все люди неблагонадежные... У вас помещение не прослушивается?
  - Все так серьезно? - Темные брови удивленно взметнулись вверх и сразу опустились. - Моё - нет.
  - Ты в этом уверен?
  - Уверен.
  Марат еще секунду помолчал и начал говорить. Он рассказал обо всем, забыв упомянуть только про цветок, принесенный из долины.
  Даниель не перебивал. Черты его лица затвердели, словно окаменели. Он весь подался вперед и замер. Между бровями пролегла резкая складка. Услышанное явно потрясло его.
  Наконец он шевельнулся, сделал неосторожное движение и сбил стакан. Стакан опрокинулся, не разбился, но прозрачная жидкость вытекла на стол, образовав неправильной формы лужицу. Аромат алкогольных паров дошел до Марата, и он вдохнул, неожиданно испытав почти физическое наслаждение от мысли, что под рукой у него надежное, веками испытанное средство для утешения и забвения.
  - О, Логос... - прошептал Даниель. - Ты понимаешь, что ты говоришь, Марат?
  - Да, - хмуро сказал Марат. - Поэтому я и пришел к тебе.
  - О, Логос... - повторил Даниель, резко поднялся со стула и подошел к окну. За окном лежала ледяная пустыня, покрытая сумраком. - Мне было бы легче поверить, что ты сошёл с ума.
  - Да и мне тоже.
  - Обитель Разума открыта. - Даниель повернулся к окну спиной и сел на подоконник, закинув одну ногу на колено другой. Его темные глаза дико сверкнули в неярком свете лампы. - Я не представляю, что с этим делать, Марат. Ты можешь вообразить, сколько там всего?
  - Чего?
  - Там все разработки, поддерживаемые Тарцини. Может быть, там указания на то, как он планировал развиваться дальше, и планировал ли вообще. Да это сокровищница, понимаешь?
  - Отшельники, - сказал Марат.
  Вспышка энтузиазма, осветившая лицо Даниеля, погасла. Он кивнул и, опустив голову, так и не поднял её обратно, уставившись в пол.
  - Да, - глухо пробормотал он, - отшельники...
  Марат взял со стола стакан. Даниель вернулся к столу и кинул на лужицу водки обрывки исчерканной бумаги. Бумага быстро пропиталась влагой.
  - Марат.
  - Да.
  - Дай мне номер телепорта.
  Впервые в жизни Марат услышал в голосе Даниеля просительные нотки.
  - Да пожалуйста. - Он усмехнулся. - Только не записывай. Запомнишь?
  - Запомню.
  Марат назвал комбинацию символов и сделал глоток. Огненная жидкость обожгла горло.
  - Если сунешься туда, будь поосторожней, - предупредил он. - Может, там и в самом деле опасно, не знаю. Я не заметил.
  - А старик твой? - спросил Даниель, садясь на стул. - Он действительно там живет? И сквозь стены ходит?
  - Не знаю я, Дань. Я сейчас уже думаю, может, мне померещилось.
  Даниель исподлобья взглянул на Марата.
  - Чудно как-то все. Знаешь, что мне в голову пришло?
  - Нет, конечно.
  - Может, сам Штоколов и является злым духом этого места?
  Марат нахмурился, вникая в слова собеседника. Думалось плохо. По телу распространилось тепло, добравшись уже до самых кончиков пальцев, гравюра на противоположной стене подрагивала под его взглядом.
  - Неужели ты хочешь сказать, что все эти убийства в долине - его проделки?
  - А почему нет? - Даниель облизнул губы. - Он был очень близок к Тарцини и принимал непосредственное участие в строительстве Обители. Он был осведомлен о замыслах Тарцини настолько, насколько это вообще возможно. И вот сейчас приходишь ты, и говоришь, что он живет в этом заколдованном месте. И что тут можно подумать?
  - Не верится что-то... - пробормотал Марат. - Не стал бы он этого делать.
  - Ну откуда ты знаешь? Заметь - с тобой-то ничего не случилось...
  - Я заметил, - сказал Марат, не скрывая иронии. - И о чем это говорит?
  - Стосковался наверно по людям. Представь, Штоколов уже много лет ни одного человеческого лица не видел. Он так всех запугал, что туда не суётся никто. А человек нуждается в обществе себе подобных.
  Марат изумленно присвистнул.
  - От тебя ли я это слышу, Дань?
  Даниель хмуро взглянул на него.
  - Не об этом сейчас речь. Если бы эти пресловутые защитные системы действовали независимо от чьей-то воли, реагируя на каждого, кто приближается к Обители - тебя бы сейчас здесь не было.
  Марат рассмеялся. Он сильно захмелел, и сейчас все представлялось ему не имеющим особого значения и довольно забавным.
  - Может, никаких систем вообще нет, а? - спросил он сквозь смех.
  - Перестань, Марат! - зло крикнул Даниель.
  Марат глядел вниз. Серый пол стал серою водою и неторопливо потек куда-то вбок. По поверхности пробегала мелкая рябь.
  Полярник облокотился на стол, и некоторое время оба молчали. В комнате был полумрак. За окном горел фонарь, освещая ровную площадку между ледяными глыбами. Выхваченные из темноты, эти громадины казались диковинными храмами языческих богов. Сверху сыпались и сыпались бесконечные, хрупкие и твердые снежинки, похожие на мелкие звезды. Все они были разные, и все одинаковые.
  - Я рад, что ты пришел, - тихо сказал Даниель.
  - Что? - Марат поднял голову.
  - Говорю, я рад тебя видеть. - Он вздохнул. - Я измотался, Марат. Эта станция - единственное место, где я могу жить, только здесь жить тоже нельзя. Да и работа здесь сворачивается...
  - Как сворачивается? - изумился Марат. - Совсем?
  - Ну не совсем. Количество сотрудников сокращают по распоряжению Совета тринадцати. Я-то останусь, конечно. Мне идти некуда.
  Марат покачал головой. Таким подавленным он Даниеля никогда не видел.
  - Брось ты это все. Возвращайся домой.
  - Домой... - задумчиво повторил Даниель, глядя в пространство. - Да нет. Это болото, эта покорность, полная бездумность какая-то - нет, не тянет меня туда. Не могу. Место мне на Острове, не иначе...
  - А мать? - спросил Марат.
  - Мать мне жалко. Да не будет ей радости, если я вернусь.
  - Я Ингу видел недавно, - небрежно заметил Марат.
  - Ну и что? - равнодушно спросил Даниель.
  - Она тебя еще ждет.
  Марат произнес эти слова и только после этого сообразил, что, сам того не желая, выполнил-таки обещание, данное Герману. Экое диво...
  - Это после всего что было? - хмыкнул Даниель. - Ну дура, что с нее взять...
  - Зря ты так.
  - Да я помню, ты всегда ей сочувствовал. Ну и утешал бы. - Он снова цинично усмехнулся. - Знаешь, а я рад, что ребенка не было. Сволочь я, да?
  - Сволочь, - согласился Марат.
  - Ну и вали отсюда, - резко бросил Даниель.
  Марат поднялся. Пол качнулся под ногами. Молодой человек взял со спинки кресла куртку, надел ее, с трудом попадая в рукава, и шагнул к двери.
  Раздался звон разбитого стекла, стакан все-таки упал на пол. Марат оглянулся. Даниель смотрел на него в упор.
  - Куда ты?
  - Ну так сам же сказал, вали...
  - Подожди. - Полярник встал и подошел ближе, но отвел взгляд. - Прости меня, Марат. Останься.
  Повинуясь внезапному порыву, Марат шагнул вперед и обнял его за плечи.
  - Ты, Дань, сам на себя не похож...
  - Вот только не надо меня жалеть. - Даниель отстранился. - Себя лучше пожалей. Давай-ка спать. Поздно.
  Он вернулся к столу, взял с него коробок, чиркнул спичкой, и поджег окурки в пепельнице. Крошечный костер не желал разгораться, словно в лесу в сырую погоду, импровизированные маленькие дрова тлели и тухли.
  - Проклятье! - Даниель зажег вторую спичку.
  - Прекрати, - устало сказал Марат, - пожар устроишь.
  
  ***
  Без сна он лежал на узкой кровати и видел сквозь сомкнутые веки, как падают мириады снежинок. Мысли его занимала Обитель Разума. Он забыл о Даниеле и его бесконечных душевных терзаниях, забыл и о собственных бедах. Обитель властно вторглась в его разум и заворожила его. Она была тайной и разгадкой.
  Сейчас предположение Даниеля, что старик Штоколов и является причиной гибели охотников за сокровищами Обители, не казалось ему таким уж неправдоподобным, но это не отпугивало его. Скорее наоборот, Марат ощутил прилив гордости от мысли, что, пусть волею случая, оказался столь удачлив там, где десятки людей до него потерпели крах. Он чувствовал себя избранным.
  Сон все не шел к нему.
  Его стало знобить, не то от холода, не то от нервного возбуждения. Марат поднялся взять второе одеяло, но до шкафа не дошел. Бешено закружилась голова, и его зашатало. Он почти упал назад и ухватился за спинку кровати, унимая головокружение. В неярком свете уличного фонаря было видно, как вещи в комнате встают на свои места медленно и нехотя, так и норовя снова заплясать, и каждый их скачок сопровождался дикой болью в висках.
  "Не надо было столько пить", - запоздало подумал он, стискивая голову ладонями.
  На стене звякнули часы - два ночи. Марат медленно лег. Его трясло. Головокружение прошло, но боль только усилилась. Он стиснул зубы, сдерживая стон. Сердце колотилось в грудной клетке, точно птица о стекло, било по ребрам и под левую лопатку. Мутило, голова раскалывалась. Страшно хотелось пить.
  - Даниель, - глухо позвал он.
  Ответа не было.
  - Дань, мне плохо...
  Спящий не просыпался. Сил подняться не было, да и звать тоже. Часы пробили половину третьего, потом три. Лучше Марату не становилось. А снег все сыпался сверху, из темноты, он не видел его, но знал об этом, снег падал, засыпая тропинку к кабине телепорта и сам ангар, где стояла кабина, падал, отрезая станцию от внешнего мира. Это пугало Марата. Он пытался встать, но от малейшего движения боль становилась совершенно нестерпимой. Сперва эта беспомощность приводила его в отчаяние, потом стало все равно. Снег летал прямо в комнате.
  В минуту просветления Марат понял, что это ему мерещится. Часы вякнули что-то насчет половины четвертого. По потолку и стенам бродили неясные тени.
  "Умираю... - отстранённо подумал он, почти теряя сознание от боли. - Разбудить бы Даниеля, всё-таки..."
  Это была последняя мысль, которую удалось запомнить. Он отключился.
  
  ***
  Утро следующего дня было таким же темным, как и любое другое время суток. Марат сел на кровати. Голова слегка кружилась, как, впрочем, и следовало ожидать. В ванной шумела вода.
  Через пару минут вошел Даниель, гладко выбритый, босиком и без рубашки. Марат вздрогнул.
  - Не холодно тебе?
  - Я привык, - рассеянно ответил Даниель, начиная сворачивать своё одеяло. - Что у тебя с рукой?
  Марат опустил глаза. На тыльной стороне левой ладони, там, куда капнул сок из цветочного стебля, был глубокий ожог. Пузырь уже лопнул, из раны сочилась сукровица. Шевелить пальцами было больно.
  - Обжег, наверно, - неуверенно пробормотал Марат, разглядывая руку и вспоминая события вчерашнего дня. Впервые ему пришло в голову, что причиной плохого самочувствия ночью могла быть вовсе не пьянка.
  - Где тебя угораздило? - поинтересовался Даниель. - Вчера-то не было этого.
  И добавил, окончательно подкрепив подозрения Марата:
  - Водка хорошая, похмелья нет. Надо бы еще достать такой.
  Марат помолчал и рассказал эпизод с цветком.
  Даниель потёр рукой подбородок.
  - Интересная жизнь у тебя стала, Марат. Мне прямо завидно.
  - Не знаю, - хмуро сказал Марат. - Мне что-то не очень нравится.
  - Не обижайся, - проговорил полярник с удивительной для него мягкостью. - Эти растения ядовиты, никаких сомнений в этом нет. Говоришь, принес один?
  - Да. Дома на столе лежит.
  - Поехали смотреть.
  - Ты ж не хотел в тех краях появляться...
  - Надеюсь, мы никого не встретим, - ответил Даниель. - Я хотел бы взглянуть на это.
  
  Цветок действительно был на столе, где и оставил его Марат. Точнее, не сам цветок, а то, что от него осталось. За время отсутствия Марата с ним случилась странная вещь.
  Растение обуглилось, словно оно было бумажным и его бросили на угли потухающего костра. Оно лежало там, куда его положили, имело вид цветка, но было абсолютно черным. При этом ни сам стол, ни лежащие на нем предметы не пострадали от пламени, которое сожгло маленький анчар.
  Даниель осторожно протянул руку, дотронулся до тонкого, словно паутина, лепестка, и цветок немедленно рассыпался в пепел.
  ***
  Визит Штоколова
  Прошла неделя.
  - Он мне не нравится, - вдруг сварливо заявил Аристотель.
  Марат в полудреме лежал на диване. Мысли его были далеко, и это неожиданное заявление привело его в недоумение.
  - Кто?
  - Твой приятель. Чернявый такой.
  - Даниель, что ли?
  - Ну да.
  Марат подавил смешок. У этого странного существа, которое жило рядом с ним, полузверя, полуробота, были вполне человеческие амбиции.
  - Понимаю, он относится к тебе без должного уважения...
  - Если бы я еще был обычным котом... - ворчал Аристотель. - Я мог бы простить дёрганье за хвост. Но он, к тому же, считает меня невеждой. Да в моей голове содержится столько информации, сколько вам всем, вместе взятым, и не снилось...
  - Вот только ты ей пользоваться не умеешь, - невинно заметил Марат и с удовольствием стал ждать взрыва негодования, который немедленно и последовал.
  Кот издал возмущённое шипение.
  Даниель был единственным человеком, знающим, что представляет собой Аристотель. Впрочем, он не считал зверька мыслящим существом и не скрывал этого, что неимоверно бесило кота.
  - Он обозвал меня "безмозглый мохнатый ходячий справочник"! - завопил Аристотель, выгнув спину.
  - А это не так? - спросил Марат и сел на диване.
  - Мя-а-а-у! Мя-а-а-у! Мяу!
  - Это не аргумент.
  - Ты же знаешь, какой я умный, - заявил кот, неожиданно успокоившись.
  В ту самую секунду, когда Марат придумывал язвительный ответ, раздался негромкий стук.
  Сердце ёкнуло. Молодой человек встал, не отрывая взгляда от двери, словно желая таким способом узнать, кто стоит за нею.
  - Кто это? - тихо пробормотал он.
  Кот молча моргнул.
  - Надеюсь, нас не было слышно, - прошипел Марат и пошел открывать. Он был настолько уверен, что встретит на пороге Бернгарда, что изборождённое морщинами хмурое лицо Штоколова показалось ему самым прекрасным из всего, что когда-либо доводилось видеть.
  
  - Ты держишь кота? - поинтересовался старик после краткого приветствия.
  - Да, а что?
  Аристотель прыгнул на стул и свернулся в клубок. С минуту Штоколов испытующе смотрел на него, словно забыв о цели своего прихода.
  - Не люблю кошек, - заметил он.
  Марат пожал плечами.
  - Дело вкуса.
  Он с трудом удержал улыбку, представив, как оскорблённый в лучших чувствах Аристотель вопит: "Я не кошка!", но тот, разумеется, промолчал. Ну потом скажет.
  - Мне показалось, я слышал голос.
  - У соседей, наверно, - равнодушно сказал Марат.
  - Может быть. - Старик прошелся по комнате, осматриваясь. - Скромно живешь.
  - Как все.
  В горле пересохло. Марат понимал, что эти незначащие короткие фразы являются лишь прелюдией, что сейчас старик предложит ему выбор, может быть, самый важный выбор в его жизни. Впрочем, он уже знал, что выберет, и волновался не потому, что его мучили сомнения, а потому что грядущий путь, тёмный, ненадежный и скользкий, страшил его.
  Штоколов опустился на стул, который не был занят Аристотелем.
  - Ты ждешь от меня объяснений, - заговорил он. - Рассказать об этом, пожалуй, сложнее, чем я думал. То, что ты услышишь, покажется тебе очень странным, без сомнения.
  Он задумчиво потер руки.
  - В прошлом есть одна тайна, которую мне очень хотелось бы раскрыть. Вот уже больше двух десятилетий моя жизнь всецело посвящена этому. Пока я не буду говорить, в чем заключена эта тайна, скажу лишь, что несколько лет назад я исчерпал все возможные средства, чтобы узнать то, что мне нужно, и потерпел крах. Я приходил в отчаяние.
  Он шевельнул бровями, вспоминая.
  - Да, профессор.
  Старик живо вскинул голову.
  - Ты знаешь, кто я?
  - Знаю. Я узнавал.
  Штоколов постучал костяшками пальцев по подлокотнику стула.
  - Кстати, было очень неосторожно давать адрес той кабины кому бы то ни было. Один человек пытался подойти к Обители несколько дней назад.
  Даниель!
  Марат похолодел.
  - Что вы с ним сделали?
  - Я? - Старик едва заметно улыбнулся. - Я-то при всем желании ничего не могу сделать. Обитель сама решает, как с кем поступить.
  - Что с ним? - тихо спросил Марат.
  - Ничего. Ему повезло. Обитель его просто не впустила. Это удивительное место - Обитель Разума.
  Последнюю фразу он произнес мягко и ласково, почти с нежностью.
  Волнение насчет судьбы Даниеля немного улеглось, тупая игла беспокойства перестала ворочаться в душе, но так и не выпала.
  - Продолжим, - сказал профессор прежним сухим тоном. - Опробовав множество способов подобраться к разгадке, я был столь же близок к ней, как и в самый первый день моих поисков. И тогда у меня явилась идея подойти к ней с самой неожиданной стороны. Я придумал, как можно заглянуть в прошлое. Заглянуть в буквальном смысле слова.
  Марат внимательно слушал. Любопытство охватило его. Штоколов же замолчал, беззвучно пожевал губами, его лицо на миг обессмыслилось, и глаза стали пустыми и матовыми, словно сделанными из тусклого стекла. Но прежде чем Марат успел испугаться, старик решительно взмахнул рукой и продолжал столь же уверенно, как и раньше.
  - После смерти ни одно существо не исчезает бесследно. Мозг человека - и животного тоже - при жизни излучает некую энергию. Эта энергия накапливается в течение всего жизненного периода и образует сгусток, который будет существовать и после гибели создания, его породившего. Такой объект, разумеется, не вечен. Мне не удалось до конца определить факторы, которые влияют на продолжительность его существования, но физическую оболочку он может "пережить", если так можно выразиться, надолго. В нем фиксируются эмоции, которые человек испытывал при жизни. Эта идея не моя, она весьма древняя, и ей уже много столетий. Моя заслуга лишь в том, что я нашел способ воспринимать и отображать эти воспоминания.
  Но передо мной встало несколько проблем. Одна из них была чисто организационного характера, которую, однако, оказалось очень и очень сложно решить.
  Когда я размышлял о месте проведения моих опытов, то мне пришла в голову мысль, что идеальным выбором была бы Обитель Разума. Во-первых, там было нужное мне оборудование, во-вторых, не было риска подвергнуться преследованиям со стороны служителей Логоса.
  Сам я не был в Обители много лет. В ночь гибели Тарцини я, на своё счастье, отсутствовал, а позже уже не рисковал соваться туда. Я ведь был неплохо осведомлен о том, что может ожидать там незваного пришельца, и всегда дивился на сумасшедших, которые в первые годы после закрытия Обители так и лезли туда, словно мотыльки к пламени свечи.
  Но прошли годы. Много лет никто не пытался подойти к долине. Я же все больше и больше убеждался в том, что это единственное место, где я смогу спокойно работать. Терять мне было уже нечего, и я решил рискнуть. И Обитель впустила меня.
  Исследования мои успешно двигались несколько лет. В качестве приемника фантомных воспоминаний следовало задействовать мозг живого человека. Я провел множество опытов на себе. Это незабываемые ощущения, смею тебя уверить.
  Но вся трудность заключалась в том, что нужно было найти фантом конкретного человека. Я не мог сделать этого один. Подобная процедура оказалась много сложнее, чем просто случайный выбор. Следовало отыскать нужный объект, удерживать его в течение всего контакта, а потом еще, что самое неприятное, разорвать связь фантома с принимающим мозгом, что в случае случайного выбора делалось самопроизвольно.
  В общем, мне был необходим помощник. Тут-то и встала передо мной эта проблема.
  Если бы я и сумел бы подбить кого-либо на эту авантюру, мне следовало привести этого человека в Обитель Разума. А на это наверняка никто бы не согласился. Во всяком случае, я таких людей не знал. К тому же, мне не было известно, как среагирует сама Обитель на появление нового человека. Вполне вероятно, я стал бы виновником его смерти.
  И тут я увидел тебя.
  Он сделал многозначительную паузу.
  - И что же дальше?
  - Дальше? - переспросил Штоколов, чуть заметно улыбнувшись бескровными губами. - Дальше я, старый атеист, подумал, что сама судьба послала тебя мне. Но теперь выбор за тобой. Я даю тебе сведения об Александре Тарцини, а ты помогаешь мне в моем деле. Таковы мои условия.
  Профессор откинулся на спинку стула и продолжал.
  - Ты, вероятно, хочешь оценить риск всего этого предприятия. Он не так велик, как может показаться. Обитель Разума пропустила тебя свободно. В сущности, есть только одна серьезная опасность.
  - Какая?
  - Я старый человек. Может случиться так, что во время эксперимента я умру. Тогда тебя некому будет вывести из состояния контакта.
  Он говорил об этом совершенно спокойно и деловито, и невольный нервный смешок слетел с губ Марата. Штоколов осуждающе покачал головой.
  - Не стоит относиться к таким вещам легкомысленно. Предлагая тебе подобное сотрудничество, я обязан все предусмотреть, и предупредить обо всех возможных опасностях. Но я буду стараться избежать такого развития событий. Это и в моих интересах.
  Желание шутить покинуло молодого человека. Старик был, точно механизм, полностью лишенный человеческих эмоций. Во всяком случае, у Аристотеля их было гораздо больше.
  Когда-то давно Штоколов-человек понял, что у него осталась только одна цель, и тогда он запрограммировал себя на достижение этой цели, какая бы она там ни была, и превратился в Штоколова-робота. А Штоколов-человек умер. Нет, скорее, он сознательно убил себя. Вполне вероятно, то был неплохой человек, но он не существовал более.
  Марат осознал это с кристальной ясностью, и жуть пробрала его до мозга костей. Перед ним сидело роботоподобное существо и ожидало ответа. И Марат, который уже решился на все, сделал шаг назад. Сомнения с новой силой охватили его.
  - Я не знаю, что вам сказать.
  Старик несколько раз кивнул.
  - Подумай, Марат. Завтра, в десять, у входа в Обитель я буду встречать тебя. - Он замолчал на миг, потом заговорил снова.
  - Да. Если ты согласишься, - это "если" прозвучало как-то очень самоуверенно, словно Штоколов был уверен в ответе и вставил это словечко лишь из вежливости, - если ты согласишься, мне понадобится образец твоего почерка.
  - Зачем?
  Штоколов усмехнулся.
  - Выдавать тебе твои работы, разумеется. Вряд ли у тебя будет время их переписывать, ты получишь их в готовом виде. Разумеется, советую их хотя бы читать.
  - Не совсем понимаю, как это...
  Старик в раздражении возвёл руки к небу.
  - Ты будешь с утра приходить ко мне. На несколько часов. После работы я буду выдавать тебе записи, будто бы сделанные тобою. Ты будешь брать их, отправляться в архив, который я укажу и искать там сведения в источниках, которые я дам. Так ты сможешь делать вид, будто ты это всё и пишешь. Что тут не понимать?
  - Вы что, будете их мне выдавать, написанные моим почерком? Как вам это удастся?
  - Да, - просто ответил Штоколов. - А как я это сделаю - это уж тебя не касается.
  Марат замолчал. Вопросов у него было уйма, но он чувствовал, что старик не ответит.
  Штоколов попрощался и ушел, и казалось, в комнате после его визита остался холодок, словно после дуновения осеннего промозглого ветра.
  
  Аристотель соскочил со стула и потянулся.
  - Вот это серьёзный человек, - проворчал он. - Говорит кратко и по делу.
  Эта оценка удивила Марата.
  - Он же не любит кошек.
  - Я не кошка.
  Все-таки Аристотель сказал это. Видимо, неласковые слова старика его задели.
  
  ***
  Лахезис. Часть 2. (05.2190)
  И тогда Микромегас произнес следующую тираду:
   - Теперь я более, чем когда-либо, убежден, что ни о чем нельзя судить по его размерам. Господи, ты даровал разум столь неприметным, крохотным
  существам!
  Вольтер, "Микромегас".
  Никто не беспокоил Лахезис в её одиночестве. Она предавалась размышлениям, то во сне, то наяву. Времени у неё было бесконечно много.
  Она думала о том, что согласилась бы умереть - однако не так, не так, как желал тот, кто пленил ее. Пусть бы навсегда исчезли разум и память ее, и тело её было бы разорвано на пылинки шальной кометой - но она не желала доставить ему радость победителя. Даже несмотря на то, что это стала бы его последняя радость.
  Ещё она думала о людях.
  Её поражала краткость их жизни. Сперва это вызывало в ней лишь пренебрежение, но постепенно она осознала, что некоторым из этих существ удаётся что-то успеть за столь краткий срок. Она немного привыкла к людским меркам времени.
  Долгое время - долгое по человеческим представлениям - она презирала тех, кому служила, и не испытывала сожаления, расставаясь с ними навеки. Лишь досада переполняла Лахезис тогда - ведь приходилось ждать прихода нового хозяина, и пока он не появлялся, желанный путь к свободе для нее был закрыт.
  
  2110-е - 2120-е годы.
  Но последний властелин её был существом необычайным. Их союз придал обоим невероятную мощь, и впервые она испытала подлинное наслаждение от общения с человеком. Весь земной мир она швырнула к его ногам, и более пятнадцати лет они правили им. Она могла быть лишь орудием в его руках, но как же великолепно он пользовался этим орудием!
  Само пробуждение её после его зова отличалось от всего, что бывало раньше. К ней всегда обращались робко, тайно, скрывшись от людей, сознавая, что совершается нечто опасное и противоестественное. Но он не скрывался, он ликовал, он торжествовал. Испуганная, трепещущая, раболепная толпа окружала его. Лишь один человек осмелился тогда противостоять...
  Сожаление и злость запоздало охватили Лахезис. Почему они тогда не убили его? Не заставили прыгнуть в реку, разбить голову о камни, зарезаться куском стекла, который он сжимал в руке?
  Её хозяин заинтересовался этим человеком. Он хотел понаблюдать за его переживаниями. Может быть, он хотел чему-то научиться.
  Это была единственная ошибка повелителя Лахезис. В остальном же он был безупречен.
  У него был план, он следовал ему, и мог не опасаться возражений и противодействия.
  Он мечтал начать историю с чистого листа. Стереть всё. Нарисовать новый свод знаний, стройный и гармоничный.
  Так он и делал. Лишь подготовленные люди - служители Логоса - могли прикасаться к этой отраве - хаотическим сведениям об ушедших эпохах. Они процеживали его, готовили лекарство из яда и выдавали остальным малыми дозами.
  Чтобы избежать влияния прошлого, по его приказу люди покинули старые города. Они уходили с пустыми руками и строили новые поселения в необжитых местах. Они часто умирали от перенапряжения, от голода, от нервного истощения, но никому и в голову не приходило ослушаться.
  Они всё равно не смогли бы, даже если бы захотели.
  И устанавливались телепорты, телепорты...
  К тому времени они уже появились. Странно. Наука пришла в упадок, производства разрушились. Откуда столь сложные технические устройства? По каким принципам они действовали? Тарцини вынул их из ничего, точно фокусник кролика из шляпы. Это был дар Логоса.
  Люди старались этого не обсуждать. Они утратили любопытство.
  
  Впрочем, не все.
  Вокруг Тарцини было очень небольшое количество доверенных лиц, преданных ему вполне искренне. Они обычно не становились отшельниками. Большей частью это были учёные, специалисты по техническим и естественным наукам. Самоучки, разумеется.
  В этот круг входил Григорий Штоколов, молодой человек, подобранный Тарцини на строительстве Обители. Он оказался удачной находкой.
  Первым поручением, данным ему Тарцини, было распоряжение разобраться с той штукой, которую он нашёл в разрушенном домике. И он это сделал. Он прочитал текст, записанный на блестящем диске. И Тарцини очень серьёзно отнесся к этому тексту.
  Надо сказать, что сам Григорий понял, что он прочитал, много позже. Гораздо позже.
  Способности у него были блестящие. Он стал учиться, самостоятельно с нуля освоил много технических дисциплин - именно они его привлекали.
  Много усилий он приложил для внедрения сети телепортов, хотя больше занимался организацией установки уже готовых устройств - принцип их действия ему подробно не разъяснили, а сам он хоть и догадывался кое о чём, но старался отмахнуться от своих догадок, безоговорочно доверяя Тарцини. Да и большая занятость не позволяла тратить много времени на досужие домыслы.
  Позже он по распоряжению Тарцини стал ещё преподавать математику в специализированной школе для служителей Логоса - они-то должны были получать образование. Сперва его пугала отрывочность собственных познаний, он робел перед теми, кого должен был обучать, стеснялся своих движений и своего голоса.
  Потом пришли опыт и уверенность. К моменту смерти Тарцини его называли профессором - кто-то вытащил из чулана старое слово.
  Он женился довольно рано, года в двадцать три, у него было двое детей - сын и дочь. В те годы он уделял много внимания семье - столько, сколько мог освободить от иных своих дел. Тогда он и поставил дом, выполненный по особому заказу, в поселении, но немного на отшибе, так, чтобы соседи не беспокоили.
  Они и не беспокоили, чувствуя в нём нечто непонятное - и не обычный человек, и не отшельник. Так и пошло.
  В те времена Григорий был счастлив. А больше пятнадцати лет счастья - это очень долго.
  Он интересовался слегка астрономией, даже нашёл и установил на крыше несколько телескопов. Впрочем, это увлечение не носило серьёзного характера и не занимало много времени. Его не слишком занимал дальний космос, он любил рассматривать Луну и планеты Солнечной системы - для отдохновения души. В этих крошечных дисках виделась ему совершенная красота, и слышалась музыка сфер.
  И ещё в них была загадка, та самая, которой он не слишком интересовался в те годы, но которая будет сводить его с ума через много лет.
  Луна, испещрённая рытвинами. Крохотный белый серп Венеры, прячущейся за непрозрачной атмосферой. Скрытный Марс, красноватый маленький кружок, растущий в дни противостояний. Великолепный Юпитер в облачных поясах, сопровождаемый искорками-спутниками. И изумительный Сатурн, обрамлённый кольцами - таинственная шестая планета...
  Они завораживали его, но не более.
  
  Однако шестая планета, да и вообще всё, что было связано с Лахезис, крайне интересовало Тарцини как раз в те годы. Он понимал, что Лахезис - не дух и не дьявол, что это живое разумное существо, но сильно отличающееся от людей.
  Он прислушивался к ней и не боялся её. Они говорили о космосе, о человечестве, о власти, о свободе и ещё о множестве вещей.
  Как-то он спросил её:
  - Кто написал заклинание, которое вызывает тебя? Ты?
  - Конечно, нет. Один человек, считавший себя поэтом. Он мечтал о славе.
  - Он стал известным?
  - Нет.
  - А как насчет исполнения желаний?
  - Я не исполняю желания. И не обещаю этого.
  - И всё же ты лукавишь, моя прекрасная парка. Не в твоих силах отодвинуть горе, и уж тем более - тлен.
  - В моих силах дать власть. Это помогает.
  Она ощутила его пренебрежение к людям, столь сходное с её собственным.
  - Думаю, далеко не всем.
  
  Ещё Тарцини очень хотел узнать, как работает вызов, много о нём расспрашивал, но Лахезис и сама этого не понимала и не могла дать никаких объяснений.
  
  Лахезис знала, что её хозяина тяготит нелепое противоречие. Он хотел убрать прежнюю историю, философию, литературу - и создать всё новое. Но даже сам он поневоле то и дело обращался к тому, что происходило до Великого Разрушения. Не удавалось ему от этого уйти.
  Ей же самой это противоречие было непонятно. Эребы ищут удовольствие в созерцании космоса. У них истории нет и философии тоже. И искусств тоже нет.
  - Выброси это, - нашёптывала она. - Это бесполезный груз.
  Человек по имени Марк, которому предстояло сыграть роковую роль в судьбе Тарцини, знал об этом противоречии и потешался.
  - Я сотру все названия из памяти людей, - говорил Тарцини. - И дам им новые, лучшие, подобно Адаму. Уничтожу все легенды. Уничтожу историю. Мы не будем тащить этот груз ошибок.
  - Да. - Марк не сдерживал саркастического смешка. - И чтобы пояснить важность этого, вы вспоминаете одну из тех самых легенд, от которых хотите избавиться.
  Лахезис испытывала раздражение. Ей хотелось внушать повиновение. Но почему-то при общении с Марком хозяин ей такого распоряжения не давал.
  
  Марк незаметно прожил эти годы. Он отказался от сотрудничества с Тарцини, но Тарцини порой приглашал его в Обитель Разума. Сперва приглашений этих Марк предпочёл бы избежать, но вряд ли это было возможно. Тарцини нужно было, чтобы кто-то с ним спорил. Поэтому он не применял своей силы внушения на Марке, за исключением того случая, когда ему удалось впервые обратиться к Лахезис.
  Странно, но Марк не испытывал к Тарцини ненависти. Тарцини разрушил его намерения, однако Марк рассчитывал сделать не то, что хотел, а лишь то, что был должен, поэтому крушение планов не так уж задело его. Он позже - хотя и сам себе в этом бы не признался бы - даже почувствовал облегчение, облегчение от снятия груза ответственности.
  Теперь ответственность лежала на Тарцини.
  Марк даже стал испытывать извращённое удовольствие от их чрезвычайно редких разговоров. В конце концов, Тарцини был на редкость интересным собеседником.
  А Марку хотелось поговорить. Он всё искал выхода, по привычке.
  - Не хотелось бы так думать, но человечество обречено. Старые идеалы обессмыслились, а новые мы всё равно придумать не сможем.
  - Не похоже, чтобы действительно придерживались такой точки зрения, - возражал Тарцини. - Когда мы познакомились, вы стремились что-то спасать. Зачем?
  - Из чувства долга.
  Это были странные разговоры, полу-споры, полу-исповеди.
  
  Но у Марка через несколько лет появился новый повод для беспокойства.
  Марк, разумеется, знал, что Тарцини владеет чем-то вроде техники массового гипноза, и догадывался, что в первый раз эта техника была опробована именно на нём.
  Он много гадал о природе этой силы. Не будь Марк убеждённым атеистом, он решил бы, что Тарцини продал душу дьяволу. Но хотя он так и не думал, ему постепенно стало казаться, что кто-то (или что-то) постоянно оказывает влияние на этого человека.
  Даже в их редких беседах наедине он чувствовал присутствие кого-то третьего.
  Однажды как-то к слову пришлось, и он спросил в упор:
  - Не боитесь, что нечто, дающее вам способность повелевать, однажды завладеет вами?
  И Тарцини, вместо того, чтобы возразить, прийти в недоумение или рассмеяться, совершенно спокойно и серьёзно ответил:
  - Вы очень проницательны, Марк. Не боюсь.
  Этот ответ окончательно напугал Марка. Он-то боялся. Он боялся нечеловеческой сущности незримого спутника Тарцини.
  Страх побуждал к действию.
  
  Прекрасный союз Лахезис и Тарцини был разрушен внезапно.
  17 марта 2126 года, по удивительному совпадению в день, хотя и не в час соединения Луны и Сатурна, Марк Амелин застрелил Александра Тарцини из того самого пистолета, который был найден при строительстве Обители Разума. Убийство произошло прямо в Обители, в зале с семью планетами. Разумеется, это было неосторожно, но Марку было всё равно. Он снова делал то, что считал своим долгом.
  Второй выстрел он направил в себя, потому что то, что он сделал, было уже предательством, и потому что больше не хотел нести груз ответственности.
  Сам планетный зал давно вызывал всеобщее любопытство. В Обители ничего не делалось просто так, и многие гадали, что означают эти семь планет. Пусть Плутон планетой не считается уже более ста лет, но в Солнечной системе их всё равно остаётся восемь. Не сходится. И размеры планет другие. Тарцини приказал изобразить другую планетарную систему? Но зачем?
  Вдобавок, пространство между орбитами третьей и пятой планет чуть отличалось по цвету от остального потолка, его словно бы заполняла туманность. Порой в этой туманности вспыхивали и гасли чуть заметные искорки - что они обозначали?
  Но после убийства о странностях убранства зала уже не думали. Ходили слухи об охранных системах, которые должны были включиться после смерти Тарцини. Люди поосторожнее предусмотрительно покинули Обитель и оказались правы.
  Через несколько часов после рокового выстрела в Обители начался ад.
  Однако Лахезис уже не было до всего этого дела. Утратив связь с хозяином, она вернулась в свою клетку, впервые ощутив горечь утраты.
  И сейчас ей не хотелось, чтобы другой человек призвал её. Она желала оставаться в одиночестве, погрузившись в свои думы.
  Лахезис, клочок мыслящего тумана в глубинах космоса, размышляла о том, сколь причудливые формы могут принять воля и ум.
  
  ***
  Решение принято
  Май 2190 года
  Марат провел бессонную ночь. Он сидел за столом и курил. Пропасть манила его, чёрная таинственная пропасть, в которой были скрыты бесчисленные неведомые сокровища.
  Он уже заглянул туда, и сторож клада, чёрный дракон, забавляясь, обдал его ядовитым дыханием.
  В горле запершило от едкого дыма. Марат потянулся, толкнул кулаком деревянную раму, окно распахнулось. Ночь была полна звуками. Шелест ветвей, глухие крики ночных птиц, шорохи и шёпоты - все сливалось в единый неумолчный шум, ласкающий слух.
  Пропасть казалась еще далеко. Сперва следовало пережить эту ночь, которая была бесконечна. Резкие грани стерлись во мраке, вопросы смешались с ответами. Весенние звезды, мелкие и незрелые, заглядывали в просветы в редкой листве.
  Аристотель ушел молча, через окно. Его звериная сущность тянулась в эту живую, шуршащую, движущуюся темноту. Он прошел по столу, с подоконника перепрыгнул на ветку липы и пополз вниз по стволу, царапая кору. Марат уже не видел его, только слышал, как когти скребут по дереву. Потом кот соскочил вниз и исчез совсем.
  
  После ухода Штоколова Марат кинулся искать Даниеля, и был страшно рад, найдя его на обычном месте и живым. На взволнованные вопросы Марата полярник только пожал плечами.
  - Не смог я попасть в долину, понимаешь, не смог, и все тут.
  - Но почему?
  - Трудно объяснить... Я вообще мало чего боюсь, ты знаешь...
  - Я думал, ты ничего не боишься.
  - Может быть. Но у меня было такое ощущение, что спуститься туда, вниз - это примерно то же самое, что войти в горящий дом, который через минуту рухнет. И когда я зашел за пограничный камень, это чувство близкой опасности настолько усилилось, что у меня осталось одно желание - слинять оттуда. Вот так-то...
  - Не понимаю я ничего. У меня-то этого страха нет...
  Даниель отхлебнул темный, почти черный чай из граненого стакана.
  - Остыл, зараза...
  Он поставил стакан на широкий подлокотник деревянного стула - стул был древний, неизвестно как сюда попавший, с прямой резной спинкой, жестким сиденьем и стёршимся лаком - и поднял глаза на Марата.
  - Опасная это игра, мне кажется... - произнес он тихо.
  - Можно подумать, ты не стал бы в нее играть на моем месте, - также тихо отозвался Марат.
  - Да и на своем стал бы, - сказал Даниель, не задумываясь. - Но видишь, она со мной не хочет.
  Марат вздрогнул.
  - Кто "она"?
  - Обитель.
  - Ты уже не думаешь, что Штоколов убивает тех, кто спускается в долину?
  - Нет, - покачал головой Даниель, - думаю, твой профессор - святой. То есть, скорее всего, не святой, но в этом он неповинен. Передай ему мои извинения.
  - Нужны ему твои извинения, - хмыкнул Марат. - Кстати, а что ты скажешь по поводу его рассказов о перемещении во времени?
  - Перемещение во времени невозможно, - уверенно заявил Даниель. - Но о нем речь и не идет, хотя эти рассуждения о фантомных воспоминаниях тоже представляются мне довольно фантастичными. Не знаю, что тебе ответить, Марат. Сам посмотришь. Ты ведь пойдешь туда?
  - Да.
  Даниель закинул руки за голову и потянулся.
  - Завидую я тебе, - Его губы тронула чуть заметная улыбка. - Повезло.
  - Ну, это спорный вопрос, - заметил Марат и замолчал, задумавшись.
  
  В Обители. Статуэтка
  Он вспоминал этот разговор ночью, и продолжал вспоминать его, уже стоя у дверей Обители. А действительно, повезло или нет? Об этом же он продолжал думать, уже следуя за профессором Штоколовым по запутанным коридорам Обители Разума.
  Они были отделаны с роскошью, удивившей не привычного к ней Марата. Толстые ковровые дорожки заглушали шаги. Из металлических ламп разнообразных причудливых форм изливался золотистый свет. По стенам кое-где висели картины в тяжелых рамах. Впрочем, у Марата не было времени подробно разглядеть, что на них изображено.
  Его проводник двигался так быстро и поворачивал столь часто, что у молодого человека возникло подозрение, не намеренно ли это. Марат потерял всякое представление о том, где находится. В этом лабиринте, в сложной системе коридоров, лестниц и лифтов не было даже окон.
  Наконец, Штоколов распахнул одну из многочисленных дверей и вошел в небольшой, прямоугольной формы зал.
  Обстановка здесь была довольно богатая, как, впрочем, и в других местах, которые успел увидеть Марат. Слева, вдоль стены, стоял длинный письменный стол, инкрустированный лазуритом. На нем лежали разные бумаги и много предметов неизвестного Марату назначения.
  Кресло стояло между столом и стеной, просторное, удобное даже на вид. Старик уверенно направился к нему. Похоже, это было его обычное место. Еще здесь было несколько стульев, мягких, обтянутых синей материей, встроенный в нишу шкаф без украшений и узкий диван. Вообще комната производила странное впечатление - в ней царил удивительный, неправдоподобный для жилого помещения порядок, и из-за этого она напоминала музейный интерьер.
  Больше всего Марата обрадовало окно. Всего минут десять он не видел солнечного света, но уже успел стосковаться по нему. Он не мог определить, какой это этаж, но видел, что довольно высоко.
  В комнате было две двери - одна, через которую они вошли, другая - напротив.
  Внимание Марата привлекла забавная вещица на столе. Это была небольшая, но, видимо, тяжелая бронзовая статуэтка на подставке из черного камня - мальчик со змеей. Мальчик стоял на одной ноге, опершись коленом другой о небольшое кресло. Правая его рука была вытянута вверх и чуть в сторону, крошечные пальцы сжимали изогнутую ветку, и по этой ветке ползла, обвивая её и саму держащую руку упругими кольцами, длинная змея. На мальчике не было никакой одежды, кроме набедренной повязки - на стройном теле рельефно выступали маленькие мускулы.
  Старик шумно вздохнул, и Марат оторвался от разглядывания фигурки. Штоколов медленно поставил ладони на стол, и наклонился вперед, неотрывно глядя в лицо молодого человека.
  - А знаешь ли ты, - он почти задыхался, не то от возбуждения, не то от быстрой ходьбы, что если человек попадет в прошлое, он никогда не вернется в своё настоящее?
  - Нет, - осторожно произнес Марат.
  - Ты ничего не знаешь, верно? - старик захихикал, как безумный. - А может быть, я обманул тебя? Я хочу выдать тебя отшельникам, а? Отшельники милосердны, да милосердны, но тебя они не простят! Может быть, они ждут за дверью?
  Это могло быть правдой.
  Странное чувство могучим потоком нахлынуло на Марата. Он шагнул вперед, протянул руку и схватил статуэтку. Бронза была холодной. Приятная тяжесть камня и металла наполнила душу восторгом. Было восхитительно держать предмет, который в любую секунду можно было сделать орудием убийства. Марат оценил взглядом маленький черный постамент. Если уголком этой подставки ударить в висок, старику конец.
  Это было неведомое доселе ощущение - желание лишить жизни другого человека. Штоколов отшатнулся от стола.
  - Я убью вас, - спокойно сказал Марат.
  С минуту не было слышно ничего, кроме тяжелого дыхания Штоколова. Наконец способность говорить вернулась к старику.
  - Я тебя недооценил, - он покашлял, прикрыв рот рукой. - Успокойся. Это всего лишь небольшая проверка. Я же должен знать, с кем имею дело.
  - Откройте дверь, - приказал Марат холодно.
  Старик выбрался из-за стола, шаркая, подошел к двери, настороженно оглянулся, словно ожидая удара в спину, и распахнул ее. Молодой человек заглянул внутрь. Там была совсем крошечная комната. В ней стояло одно черное кресло. И все.
  Марат вернулся к столу и бережно поставил статуэтку на прежнее место. Способность рассуждать вернулась к нему, и он устыдился своего порыва. Ведь он хотел не защититься, а именно убить. Хотел ударить, и услышать, как хрустнет проломленная кость, и увидеть, как кровь стекает на светло-синий пушистый ковер, образуя на нем броское алое пятно.
  Он не подозревал, что подобная страсть скрыта в его собственной душе.
  И не умел заглядывать в будущее.
  - Было бы забавно потерпеть поражение, находясь так близко к цели, да? - Штоколов уже обрел прежнюю уверенность. - Да еще из-за собственной неосторожности.
  Он приподнял поставленную Маратом статуэтку, подержал на весу несколько секунд, затем опустил.
  - Я и не думал, что она такая тяжёлая. - Старик взглянул на Марата с оттенком уважения. - А если бы в той комнате действительно находился отшельник? Ударил бы?
  - Да, - коротко ответил Марат, придвинул ближе один из стульев и сел, облокотившись на стол. - Оставим это. Так что вы хотели от меня?
  
  - Немногое, - сказал Штоколов. - Очень немногое.
  Марат уже достаточно хорошо знал его и понимал, что за этим невинным ответом может скрываться все что угодно. Привык он и к манере старика делать порой долгие паузы, столь долгие, что каждый раз можно было предположить, ему больше нечего сказать. Марат не подгонял его и терпеливо ждал.
  - Впрочем, сейчас ты все увидишь, - профессор приглашающим жестом указал на открытую дверь в маленькую комнату. Молодой человек снова заглянул туда, с недоверием, не заходя внутрь. Шутка старика насчет служителей Логоса оставила в душе неприятный осадок.
  Он видел перед собой небольшое помещение с довольно высоким потолком. Окна отсутствовали. В верхнюю часть стен по всему периметру комнаты были вмонтированы круглые лампы, которые давали мягкий, не режущий глаза свет. Прямо над креслом, чуть выше человеческого роста, висел, удерживаемый неведомой силой, вогнутый серо-голубой диск метров двух в диаметре. В одном месте на краю диска расположилось красное пятно овальной формы. Пол в комнате был очень темным, но кое-где на нем лежали яркие блики, - он казался сделанным из черного стекла.
  - Ну же, Марат! - нетерпеливо сказал Штоколов. - Ты уже слишком далеко зашел, чтобы колебаться.
  Преодолев внутреннее сопротивление, Марат ступил на этот пол, который выглядел чрезвычайно скользким, и удивился, почувствовав под ногой упругую, пружинящую поверхность. Он обошел комнату, осматриваясь. Здесь действительно ничего не было, кроме кресла и этой штуки наверху. Но ему чудилось, что за ним наблюдают, что чьи-то внимательные глаза - нет, тысячи глаз, миллионы глаз - жадно ловят каждое его движение. Он не ведал, где могут скрываться эти существа, следящие за ним, но чувствовал, что их любопытство не имеет границ. Они испытывали к нему большой интерес, и это был интерес ученого-экспериментатора к распятой под микроскопом лягушке.
  Это было неприятное ощущение. Первым порывом Марата было выйти из комнаты, но Штоколов уже проскользнул внутрь и встал у него на дороге.
  - Это так кажется, - произнес он негромко. - На самом деле их нет.
  - Вы уверены? - Марат все оглядывал комнату, словно что-то могло ускользнуть от его взора.
  - Конечно, уверен. Я же создал этот аппарат. - Старик указал на кресло. - Садись.
  Марат присел на край.
  - Да ты нормально садись, удобно, - старик стал бормотать что-то себе под нос, словно заклинания. - Сейчас ты увидишь, сейчас ты все увидишь...
  
  Марат откинулся на спинку кресла и стал разглядывать огромную тарелку у себя над головой. Штоколов тихо вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
  Сперва все оставалось, как и прежде. Но минуты через две Марату показалось, диск начал медленно поворачиваться. Он пару раз моргнул, желая убедиться, что это не обман зрения. Нет, диск действительно вращался, причем разгонялся больше и больше с каждой секундой. Красная отметина на краю двигалась по кругу все быстрее, пока не превратилась в яркое кольцо.
  Какая же должна была быть сила, чтобы вращать с подобной скоростью такую махину!
  Голова кружилась. По телу пробегала неприятная дрожь, и руки и ноги отказывались повиноваться. Марату казалось, его вдавливает в кресло, как будто вдруг многократно увеличилась сила тяжести. Он был совершенно беспомощен, а между тем блестящая тарелка на потолке стала опускаться, медленно, но уверенно. Этот громадный предмет неумолимо надвигался на человека, грозя раздавить его. Паника охватила Марата. В полном бессилии смотрел он наверх, навстречу неминуемой гибели, но диск вдруг стал уменьшаться в размерах, и через несколько секунд превратился в одну огненную точку. Все вокруг, кроме нее, стало черным.
  Исчезло пространство, и остановилось время. В голове Марата закопошилось множество мыслей, которые ему не принадлежали.
  - Сегодня сбегу с математики...
  - Что будет с детьми, когда её не станет?
  -...куплю машину...
  - Я убил человека...
  - Надо найти лошадь. И повозку.
  - Я так счастлива с ним!
  - У меня нет таких денег...
  - Степь, степь горит!
  "Проклятье, когда же это кончится!" - в отчаянии подумал Марат. Его изнеможенный разум откликался на все эти призывы сразу, за считанные секунды молодой человек проживал тысячу обрывков чужих жизней. Это было мучительно. Он теперь ничего не видел, только ощущал, как разрывается, распадается на отдельные клетки мозг, будучи не в состоянии управлять этим гигантским калейдоскопом. Физическая боль, испытываемая сейчас Маратом, казалась нестерпимой.
  Огненная точка, уплывшая куда-то далеко-далеко, появилась снова и начала расти. Она росла, пока не заполнила все поле видимости, и тут вдруг неожиданно обрела вещественную форму. Перед глазами Марата был теперь занавес из древней, ужасно ветхой и пыльной ткани темно-бордового цвета. Молодой человек смотрел на этот занавес, мог бы поклясться, что он реален, и даже закашлялся, вдохнув пыль. Но что-то вцепилось в материю сверху, снизу, со всех сторон, потащило, потянуло, ткань разорвалась с мучительным треском, и в тот же миг Марат понял, что чужие страдания, страсти и радости, столь яростно атаковавшие его минуту назад, исчезли, ушли в то небытие, откуда и появились.
  Он увидел улицу. И людей на улице.
  
  VI. Татьяна
  Марат в прошлом. Его возможности
  10 апреля 1995 года.
  Девочка с первого взгляда казалась симпатичной, да и со второго тоже. У нее было маленькое широкоскулое лицо и прямые темные волосы. Они были подстрижены довольно коротко, но челка уже отросла больше, чем надо. Кончики волос то и дело сползали на левый глаз, и девочка часто выдвигала вперед нижнюю губу и дула на них. Быстро мелькали и прятались зубки, ровные, с чуть желтоватым оттенком. Губы были тонкие, бледные. Она красила их нежно-розовой помадой.
  Впрочем, она бы с удовольствием красила и какой-нибудь другой, только у неё сейчас не было денег на помаду. Но это не портило её настроения.
  Взгляд зеленовато-серых глаз девочки, не торопясь, переходил с предмета на предмет. Аккуратные симметричные брови, широкие у переносицы, потихоньку сужались и на концах превращались в тоненькие ниточки. Нос был маленький, прямой, узенький. Кожа у нее была прозрачная, светлая - к такой коже идут украшения из белого металла. Она и носила серебряные серьги с переменчивым капризным камнем - то розовым, то зеленоватым александритом.
  Девочка была очень небольшого роста. её руки и ноги казались кукольными. Однако, она не производила впечатления хрупкости и скорее напоминала изящную, но прочную бронзовую статуэтку.
  На вид ей казалось лет семнадцать, и звали её Таня.
  
  Тане было весело. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая хотела стать взрослой, и вдруг появилась добрая волшебница и исполнила её желание. В душе девочка так и осталась ребёнком, но всем вокруг она кажется большой. И она про себя смеется и думает: как забавно прикидываться взрослой, и как бы удивились все вокруг, если бы узнали правду.
  Тёплый весенний воздух вкусом и запахом напоминал растаявшее мороженое. Земля, покрытая сухой прошлогодней травой, пружинила под ногами. Она тоже радовалась, радовалась тому, что вырвалась из-под снежного покрывала на волю и увидела свет и солнце. Земля так давно не видела солнца!
  Солнечные зайчики, мокрые, весело скакали из лужи в лужу. Таня обходила их подальше. Она ведь играет во взрослую женщину, а взрослые не ходят по лужам.
  Этот апрельский веселый день ей еще не омрачали ни заботы, ни неприятные воспоминания. Встречный молодой человек посмотрел на нее с откровенным интересом. Таня пока не научилась сдерживать улыбку, когда на нее смотрят, потому что она нравится. Она шла дальше и улыбалась. Вот забавно! Они все думают, она взрослая девушка, а на самом деле она маленькая, их всех дурачит, и никто об этом не догадывается.
  К своему дому Таня подходила в самом радужном настроении.
  
  Марат тоже на нее смотрел.
  В сущности, ему больше ничего не оставалось, молодой человек не сумел бы предпринять ничего другого, даже если бы очень захотел.
  Комната, в которой он находился пять минут назад, исчезла, исчезло кресло, где он сидел, исчез и он сам. Сейчас Марат словно бы видел сон, в котором сам не принимал участия. Ему дозволено было только наблюдать. Как ни странно, это нимало не удивило его, он воспринял подобное положение дел, как должное, и спокойно осматривался. Перед ним был город, и город этот с первого взгляда показался ему удивительным, слишком большим, слишком густонасёленным, слишком суетливым и беспокойным. Интуиция подсказала ему, что он находится всего лишь на тихой окраине, и он внутренне вздрогнул, представив, какая сутолока царит в оживленных частях города.
  Девочка, похоже, была его проводницей здесь. Она шла вдоль шоссе, и Марат следовал за нею, независимо от его желания. Он мог глазеть по сторонам, но не мог отдалиться от нее и пойти другой дорогой. Видимо, она и была тем человеком, которого выбрал профессор Штоколов, чтобы узнать некую запретную тайну.
  Марата посетило мимолётное удивление. При всем богатстве своего воображения он не представлял, что такого могла ведать девочка, чтобы Штоколов столь стремился отыскать её в бесконечности прошлого, словно золотую иглу в стоге сена. Единственное, что могло её отличить от тысяч таких же девочек - это бьющая через край жизнерадостность. Казалось, этот родник питает мощный источник, сокрытый в самой глубине её сердца, и он не иссякнет даже тогда, когда ею будет навеки утрачена свежесть юности.
  Но чем она могла привлечь внимание Штоколова? Несколько минут Марат размышлял над этим, потом махнул рукой, решив, что со временем все выяснится само собой. А Таня тем временем приехала на свой этаж и достала ключи.
  
  Таня жила с родителями, но сейчас их не было.
  Прежде квартира была неплохо обставлена, но уже лет пять то, что выходило из строя, не было возможности заменить. Это накладывало свой отпечаток.
  Родители жили в одной комнате, Таня - в другой. Комнату её заполняли всевозможные безделушки, подушечки, мягкие игрушки и вазочки. Все эти мелочи были по-своему милы, но их скопилось чересчур уж много. На письменном столе вольготно расположилось семейство фарфоровых гномов, из корзиночки, стоявшей на книжной полке, выглядывали веселые рожицы грибов с красными и желтыми шляпками, на диване пасся выводок сиреневых зайцев. Рядом с гномами кучкой лежала недорогая косметика, вперемешку с ручками и цветными карандашами. Работать за этим столом было невозможно.
  На широком подоконнике стояло с десяток цветочных горшков. Кактусы топорщили иглы, словно рассерженные ежи, огромные фиалки были сплошь покрыты бархатными цветками. Мини-оранжерея грозила разрастись, выбраться с подоконника и тоже потребовать себе места на столе, и без того загруженном.
  Любые попытки навести здесь порядок упирались в отсутствие места.
  И не то что бы Таня сильно любила такие вещи. Но их нередко дарили, а ей было их почему-то жалко. Ведь если она уберёт гномов в ящик, они не будут видеть мир.
  
  Таня сняла куртку, сапоги, надела домашние тапочки с помпонами и прошла в комнату. Сумку она поставила на стул. В сумке лежали тетради с лекциями. Близились экзамены, неумолимо приближались пределы, функции и интегралы, дисперсия и нормальное распределение, теория рядов и признаки сходимости - при мысли о них холодели руки и сердце постукивало резвее.
  Впрочем, сейчас девушка не думала об этом.
  Она села на кровать и стащила джинсы. Потом через голову стянула джемпер, яркий и пёстрый, оставшись в трусах и комбинации. Бретелька съехала с плеча, обнажив острую девичью грудь.
  Марат неожиданно смутился. Таня, естественно, не подозревала об его присутствии и вела себя так, как если бы была в квартире одна. Она встала и прошлась по комнате, по тонкому вытертому ковру, босыми ногами, подошла к полке, переставила с места на место безделушки. Узенькая бретелька так и болталась ниже плеча.
  Деревянная расписная чашечка, изящная, но бесполезная вещица, выскользнула из рук Тани и закатилась под письменный стол. Девушка опустилась на колени, нагнулась, доставая чашечку. Марат замер. Таня потянулась и зацепилась тонким кружевом о ключ, вставленный в нижний ящик стола. Раздался короткий, чуть слышный треск рвущейся материи.
  Ему никогда не доводилось слышать более музыкального звука.
  Расстроенная почти до слез Таня теребила края разрыва. Тряпка определенно восстановлению не подлежала.
  В этот момент раздался телефонный звонок.
  - Алло, - сказала Таня грустно.
  Потом голос её оживился.
  - Да, привет! Чего? А, ерунда, комбинацию порвала... Да. Да, пойдем. Через полчаса, отлично! Пока.
  Она опустила трубку на рычаг. К ней вернулось хорошее настроение, она замурлыкала песенку и бодро стащила с себя порванную комбинацию. Повертела в руках, выдвинула ящик с бельем и закинула её туда.
  Марат окончательно смутился и посмотрел в окно. Таня за его спиной надела тапочки, валяющиеся возле дивана, и пошлепала в кухню, не одеваясь. Зазвякала посуда.
  Марат остался в комнате, решив, что пора наконец поточнее выяснить границы своих возможностей. В этом мире он был существом бесплотным, со всеми вытекающими отсюда преимуществами и неудобствами. Без всяких затруднений ему удавалось перемещаться в пространстве - ни сила тяжести, ни материальные преграды не были помехой. Он поднимался к потолку, легко проходил сквозь стены и закрытые двери. Покрутившись в комнате, Марат осмелел и эксперимента ради сошел с балкона.
  В паре десятков метров под ним стелился влажный асфальт. На проводе, на расстоянии вытянутой руки от Марата, сидели две вороны, забавно крутили головами. На соседнем балконе сушилось белье, ветер тихонько шевелил цветные простыни.
  Марат стал удаляться от дома, но очень быстро увидел, что больше не двигается, а стоит на одном месте.
  Молодой человек предпринял вторую попытку, затем - третью. Увы! Он был точно привязан к Тане невидимой нитью. Это было единственное ограничение на свободу его перемещения, зато чрезвычайно существенное.
  Тела своего он не видел и не ощущал, и органы чувств работали совсем не так, как в реальном мире. Обоняние, осязание и вкус атрофировались полностью. Зато зрение и слух обогатились чрезвычайно.
  Расширился набор звуков, которые Марат мог воспринимать. Он слышал, например, как шелестит на ветру влажное полотенце, которое еле-еле колебалось. Он слышал гудение, производимое мушиными крыльями. Он слышал звуки удивительно высокие и удивительно низкие, и не всегда мог определить, что или кто издает их. Впрочем, к этой какофонии он привык удивительно быстро, словно к обычному уличному шуму. Зато зрение не переставало его поражать.
  Оно, похоже, распалось на несколько чувств, и к обычному зрению добавилась способность рассматривать предметы в ином излучении, в дополнительных частотах электромагнитного спектра. Марат не мог чувствовать температурные перепады, но он их видел. Он видел и в нескольких радиодиапазонах и возможно, в рентгеновском. Ему трудно было разобраться в этом. Когда он пытался воспользоваться столь удивительными возможностями, предметы начинали приобретать странные очертания, дрожали и расплывались, исчезали и появлялись вновь, на них вспыхивали и гасли ослепительные блики. К счастью для Марата, этих явлений оказалось легко избежать, иначе он не выдержал бы здесь и пяти минут. Он мог воспринимать окружающий мир в привычном для него видимом свете, словно закрыв глаза на те участки спектра, которые были ему не нужны, и пока он решил именно так и сделать, отложив освоение новых возможностей на потом.
  К слову сказать, Марат так никогда и не оценил по достоинству приобретение шестого, седьмого, восьмого чувства и толком не выучился ими пользоваться. Позже он иногда заглядывал в инфракрасный диапазон, но все же предпочитал обходиться без него.
  Марата сильно удручало то, что он совершенно не мог влиять на происходящее. Он не мог, например, сдвинуть с места даже пушинку. Впрочем, удивляться было нечему - ведь его в этой реальности не существовало. Все имеет свою оборотную сторону: бесплотность, позволяющая столь легко преодолевать любые преграды, превращалась зачастую в неудобство, с которым трудно было смириться. Но эта игра, увы, шла не по его правилам...
  Марат очень тонко чувствовал настроение своей проводницы - эмоции, не облеченные в слова. Разумеется, он пытался заговорить с девушкой. Но она не слышала его, не могла услышать. От этого оставался немного неприятный осадок, словно он подглядывал в замочную скважину.
  
  Его исследования здесь подходили к концу - Таня собиралась уходить, и он должен был следовать за ней. Уже полностью одетая и подкрашенная, она поворачивала замок на входной двери. Марат вплотную приблизился к ней - ему на миг показалось, что он может остаться запертым в квартире. Впрочем, уже через долю секунды он осознал, что это невозможно. Рассердившись на себя за этот невольный испуг, он нарочно подождал, пока девушка выйдет и закроет дверь на ключ, и только потом двинулся за ней.
  Он никогда не мог уловить этого переходного момента, когда он находился внутри материальной преграды. Словно бы он исчезал по одну сторону её и немедленно появлялся по другую.
  
  Таня и Валентина на улице
  Подружку Тани, жившую в соседнем доме, звали Валентина. Это была хорошенькая миниатюрная блондинка, пухленькая, похожая на ангела с картин старых мастеров. Девочки встретились на перекрестке, склонились друг к дружке, поцеловались и защебетали. Вместе они смотрелись прелестно - хрупкие, изящные, со свежими юными личиками, обе в обтягивающих брючках, одна беленькая, другая темненькая.
  Марат следовал за ними, явственно ощущая их приподнятое настроение. А чтобы ощутить его, не требовалось быть связанным с одной из них невидимыми таинственными узами. Все вокруг их радовало, все вызывало смех. Марат смотрел на девочек с оттенком зависти. Он был ненамного старше их, но о такой искрометной, бьющей через край радости позабыл уже давно.
  Вскоре он перестал вслушиваться в их разговор, поскольку смысла в нем было мало. Из быстрых реплик, то и дело прерываемых смешками, можно было понять только одно - им весело. Они снова и снова проходили по одним и тем же местам, мимо одних и тех же местных достопримечательностей - торговых палаток, лавочек во дворах, собачьей площадки и школьного стадиона. Им здесь не надоедало.
  Марат вновь задумался, зачем Штоколов послал его сюда. Он спрашивал себя снова и снова, и не находил ответа. Таня думала о том, как она красива, и как должна нравиться некоему воображаемому молодому человеку, который вот-вот должен посмотреть на нее - а когда этот предполагаемый обожатель обнаружит, что она еще и умна! - тут уж он погибнет окончательно. Он будет бродить за ней, словно тень, и смотреть преданными собачьими глазами, и ей будет жалко его - но она останется холодна.
  Если бы кто-нибудь сказал ей, что её мысли именно таковы, девушка бы отрицала возмущенно и совершенно искренне, но это было правдой.
  Марат усмехнулся. Ему становилось скучно.
  Впрочем, блуждания девочек не были бессмысленными, как это могло показаться на первый взгляд. Цель у них, безусловно, была, и целью этой был поиск Приключения.
  Приключение необходимо каждому человеку. Тот, кто не испытал его в жизни своей, с годами возводит в этот почетный ранг мелкие и незначительные события, которые успела заволочь дымка времени. В этом тумане маленькое кажется большим, а большое - огромным. У кого же было настоящее Приключение - тот счастлив, ибо ему есть, что вспомнить. Но Приключение стократ слаще, когда есть с кем разделить память о нем.
  Люди интуитивно понимают это, когда они очень молоды. Потом заботы застилают им глаза, жизнь становится скучной, и смысл её теряется. А все потому, что Приключения нет.
  Вот девочки и искали его, одно на двоих, сами не отдавая себе отчета в том, что ищут. Они были так увлечены, что не заметили, как начал хмуриться весенний день. Повеяло холодом, и широкие рваные облачные ленты пересекли небо. Однако солнце, до которого тучи еще не добрались, продолжало беспечно любоваться своим отражением в лужах. Полураскрывшиеся клейкие листочки на деревьях сверкали, словно металлические.
  Снова Анатолий
  В очередной раз проходя мимо палатки, подружки увидели пару молодых людей, изучающих витрину. Оценивающий взгляд одного из них скользнул по девочкам. Он подтолкнул локтем своего приятеля.
  - Смотри, очаровательные девчонки, - произнес парень, словно бы не обращаясь к ним, однако достаточно громко для того, чтобы они его услышали.
  Таня скосила глаза в сторону, Валентина хихикнула. Начиналась древняя игра.
  - Девушки, а куда вы идете?
  - Мы гуляем.
  - Так давайте гулять вместе.
  - А вы нас не обидите?
  - Ни-и, вы как могли подумать? - парень развел руками. - Вы посмотрите на нас, разве мы можем кого-нибудь обидеть?
  - Да кто ж вас знает?
  - Никогда! - решительно заявил молодой человек. - Мы никого и никогда не обижаем. Кстати, меня Кирилл зовут.
  Он для наглядности похлопал себя по груди.
  - А его вот Толя зовут. - Он снова подтолкнул приятеля локтем.
  - А сам Толя не может представиться? - пискнула Таня.
  Это была первая фраза, на которую она отважилась, - все предшествующие реплики принадлежали Валентине и Кириллу. Таня как-то растерялась от его напористости и не успевала подбирать бойкие ответы.
  Незримо присутствующий здесь Марат чувствовал её неуверенность и от души забавлялся.
  Второй парень вынул изо рта сигарету и посмотрел ей в лицо, холодно, спокойно, от чего у Тани вдруг пересохло во рту. А ну как скажет грубость? Ох, лучше бы она промолчала. Валька так легко и непринужденно умеет общаться, а вот у нее-то так не получается... Вот сейчас она услышит резкий ответ и сразу умрёт. От стыда. От того, что её не посчитали достойной знакомства.
  Сама она полагала, что думает несколько иначе.
  "Мальчик, должно быть, стесняется, и потому молчит. Надо бы помочь ему. Хотя двум таким опытным соблазнительницам, как они с Валентиной, не составляет труда вогнать в смущение молодого человека, все же не нужно этого делать..."
  Марату совсем весело стало. Ему раньше не приходило в голову, что люди постоянно умудряются думать не то, что думают.
  "Интересно, а за мной это тоже водится?"
  Прошло несколько секунд, которые показались Тане очень долгими.
  - Могу, - произнес Анатолий и наконец улыбнулся. У него был приятный голос, низкий, чуть глуховатый, и по этому голосу сразу чувствовалось, насколько уверен в себе его обладатель.
  Таня почувствовала себя словно после сдачи сложного экзамена. Дышать стало легче.
  - Толя не слишком разговорчив, - жизнерадостно сообщил Кирилл. - Зато я могу говорить за двоих. Даже за четверых могу.
  - Это мы уже поняли, - заявила Валентина.
  - Кстати, руки дамам положено не пожимать, а целовать. Вот так.
  Он взял Танину руку и коснулся губами её пальцев. Она тут же вспомнила, что ногти у нее не покрыты лаком, и пожалела об этом.
  Затем он поцеловал руку и Валентине, чуть ниже локтя.
  - Быстрый ты очень, - сказала девушка, притворно сердясь.
  - Live fast, die young! - парировал Кирилл, который всегда находил, что сказать, и с невинным видом захлопал глазами. У него были большие глаза красивого орехового цвета. Он вообще был красив. Единственное, что его портило - усмешка, которая изредка кривила его губы, снисходительная, и потому неприятная.
  Он был одет в черные джинсы и светло-синюю легкую куртку. Из-под куртки выглядывала огненная морда тигра, изображенного на черной футболке. Тигр скалил зубы. На шее молодого человека поблескивала толстая серебряная цепочка.
  В отличие от самоуверенного и словоохотливого Кирилла, в облике его приятеля не оказалось ничего, ни одной детали, которую можно было бы расценить как желание привлечь к себе внимание. Наоборот, он словно бы старался остаться в тени. Только когда Анатолий изредка вставлял слово, можно было предположить, кто главный в этой паре.
  - Давайте-ка закупимся и пойдем, - сказал он. - Девушки, вы что будете?
  Девочки приникли к мутному витринному стеклу, долго думали, перешептывались, нетерпеливый Кирилл их поддразнивал, критикуя их выбор. Наконец отважились на бутылку вина. Молодые люди купили еще водки для себя, в виде закуски - банку маринованных огурчиков, пакет чипсов и две плитки шоколада, и побрели искать, где приткнуться.
  Через некоторое время в дело вмешалась капризная апрельская погода. Похолодало еще раньше, но сейчас вдруг поднялся ветер, не теплый и ласковый, а ледяной и колючий, похожий на зимний. С неба полетели капли дождя, легкие, мелкие, словно просеянные сквозь сито.
  - Ну что ж, - сказал Кирилл, поеживаясь, - надо брать тачку и двигать. Я знаю одно место...
  - Мы никуда не поедем! - вдруг всполошились девушки. Пока они были здесь, в привычных местах, им казалось, можно прервать это Приключение, как только оно перестанет им нравиться. Но куда-то ехать - нет, к этому они еще не были готовы.
  Кирилл скорчил забавную гримасу.
  - И что же делать?
  - А вон смотрите-ка, - негромко произнес Анатолий, указывая на торец ближайшего дома. К стене примыкали ступеньки, ведущие вниз, к двери в подвал. И дверь эта - о, чудо! - была приоткрыта.
  
  В подвале
  Неожиданно для себя Марат начал волноваться.
  Он считал, что людей, которых он сейчас видит, уже давно не существует, и наблюдал за ними с любопытством, но без эмоций, словно смотрел фильм, старый и давно забытый, но ведь и героям фильма можно сопереживать. Он увлекся.
  Смущал его этот молчаливый сероглазый парень. Ему еще никогда - даже среди отшельников - не доводилось встречать человека, в каждом движении, в каждом жесте которого столь явственно ощущалась бы готовность пренебречь любыми ограничениями, любыми нормами морали, любым писаным и неписаным законом - если бы этот закон шел вразрез с его намерениями. Если у Анатолия и имелись какие-то нравственные устои - они были его собственные, им самим для себя выработанные. Воспрепятствуют ли они ему обидеть Таню, Марат не знал.
  Изредка, когда Таня не видела, Анатолий бросал на нее цепкие взгляды, в значении которых Марат ошибиться не мог, и предложение спуститься в подвал заставило его испугаться за девушку.
  "Не ходи, - попросил он Таню. - Не надо".
  Она, конечно, не услышала его. Впрочем, она не услышала бы, даже если бы он стоял рядом - слишком увлечена была шутками Кирилла. И неожиданно возникшее укрытие от дождя казалось весьма заманчивым приютом.
  "Вот глупая!" - Марат рассердился. Но никак вмешаться он не мог, оставалось только наблюдать.
  
  Подвал тускло освещала единственная лампочка. Прямо напротив входной двери в стене чернел почти правильный квадрат - пустота, путь в недра дома, в подземелье и неизвестность. Вдоль стен и посередине подвального помещения протягивались, изгибаясь, толстые трубы, в которых то журчала, то гудела вода.
  - Здесь и расположимся, - Анатолий вытащил из кармана рекламный проспект с компьютерной выставки - глянцевую простыню, сложенную во много раз. - Вот эту бумажку можно постелить.
  Он разорвал проспект пополам и протянул половину девочкам.
  - Это ты компьютерами занимаешься, да? - прощебетала Валентина. Она была в превосходном настроении. Кирилла она уже записала на свой счет, и сейчас пыталась мимоходом очаровать и Анатолия.
  - Немного, - коротко ответил парень, как-то умудрившись обозначить своё нежелание развивать эту тему. Валентина поняла и сразу отступила, прикрыв секундное смущение улыбкой. К тому же, на выручку пришел Кирилл, сам того не заметив. Он всегда прикрывал любую паузу в разговоре.
  - А прелестное место! - встрял он. - Очень тут романтично.
  Анатолий усмехнулся.
  - Даже непонятно, почему пустует этот райский уголок. Повезло нам.
  Он постелил остатки проспекта на одну из двух самых широких труб, ближе к изгибу, после которого труба уходила вверх, исчезая в потолке. Кирилл начал составлять покупки на этот импровизированный стол, не переставая громко восхищаться окружающей обстановкой. Девочки умирали от смеха. Но белокурая Валентина, словно невзначай, все ближе и ближе придвигалась к Кириллу, а он - к ней, словно разноименные полюса двух магнитов.
  Прозрачная жидкость перелилась из стекла в пластик, в первый раз, а когда это случилось во второй раз, Валентина была уже рядом с Кириллом, а не рядом с Таней. Разговор, в котором принимали участие только они двое, становился все более и более двусмысленным. И Таня незаметно начала чувствовать себя третьей лишней, хотя, в общем-то, их было не трое, а четверо.
  Ей было немного обидно, что предпочли не ее, а подругу, но она не показывала вида, и старалась казаться веселой и довольной, радостно улыбаясь шуткам, которые предназначались не ей. Анатолий все отмалчивался. Таня взглядывала порой на него, но заговорить не решалась. Она-то заметила, как он незаметно, но уверенно осадил Валентину и была (что тут говорить!) даже рада этому, но опасалась, что с нею будет то же самое. А рядом не было второго Кирилла, чтобы в случае чего замять неловкость. Первый же был слишком занят. Тане становилось одиноко.
  Между тем шло время, бутылки пустели. Жесткое выражение на лице Анатолия понемногу смягчалось, серые глаза застилала дымчатая поволока. Девочки пили вино, совсем немного, но сам дурманящий аромат Приключения пьянил их. Особенно Валентину. Она с визгом отталкивала руку Кирилла, а эта рука так и норовила забраться ей под кофточку.
  - Холодно же! - настаивал Кирилл.
  Радостно смеясь, Таня случайно повернула голову в сторону Анатолия, и в первый раз перехватила этот характерный внимательный взгляд, один из тех, которых Марат насчитал уже сотню.
  Таня страшно смутилась. Секунду она пыталась удержать на лице улыбку, но та предательски покинула ее. Анатолий не стал ей помогать, не произносил ни слова, и даже глаз отвести не удосужился. Таня деланно кашлянула в кулак, выигрывая время.
  - Ты не слишком разговорчив, верно? - она вспомнила слова Кирилла и повторила их, чтобы хоть что-то сказать.
  - Нет, - ответил он в обычной лаконичной манере. Потом посмотрел на Кирилла и Валентину, продолжавших шуточно бороться друг с другом, прислонился к трубе рядом с Таней и негромко добавил, почти шепнул ей на ухо:
  - Но мне нравится на тебя смотреть.
  Сердце Тани подпрыгнуло. Это была её маленькая победа, одержанная ею непонятно как, каким-то невероятным чудом. Она приоткрыла губы, лихорадочно соображая, что бы такое ответить, непринужденно и остроумно.
  Готовых штампов у нее еще не было.
  - Молчи, - тихо сказал Анатолий, - ничего не говори.
  От волнения она готова была провалиться сквозь землю, если бы уже не была под землей.
  Ее спасла Валентина. Она выскользнула, нет выпала из объятий Кирилла, и опрокинулась на Таню, обнимая ее.
  - Нам нужно выйти, - сообщила она заплетающимся языком.
  - Нет, нет, - заявил Кирилл. - Вы никуда отсюда не выйдете. Вы убежите.
  - Мы вернемся, - обещала Валентина, продолжая висеть на шее у Тани.
  - Куда это вы собрались? - поинтересовался Анатолий.
  Валентина неопределенно помахала рукой.
  - Ну не все же вам объяснять? Очень нужно.
  - Туда идите.
  Он положил одну руку на плечо Тане, другую - Валентине, властно развернул обеих девушек в сторону черной дыры в стене и подтолкнул.
  - Там страшно, - заявила Валентина.
  - Так я могу пойти с вами, - предложил Кирилл. - В чем сложность?
  - Нет, не надо, - испугалась Таня. - Мы сами.
  Она повела упирающуюся Валентину в указанном направлении. В коридоре было темно, хоть глаз коли.
  Как только они скрылись с глаз молодых людей, походка Валентины стала гораздо тверже, и Таня поняла, что подруга гораздо менее пьяна, чем кажется.
  -Во, попали, а! - возбужденно зашептала Валентина.
  - Что случилось?
  - Ты что, не поняла? Они нас так просто отсюда не выпустят. - Она перевела дыхание. - Тебя может еще и отпустят, а меня вряд ли.
  - Думаешь? - Таня сглотнула. - Что ж делать-то?
  - Сбежать как-то надо.
  - Куда бежать... не в подвал же?
  - Не знаю.
  Они быстро перешептывались, забившись в прямоугольную нишу в стене. Таня в глубине души жалела, что Валентина сорвалась с места именно в эту минуту, когда у нее наконец-то что-то начало складываться. Конечно, исчезнуть было необходимо, но... ну пожалуй, стоило чуть-чуть подождать.
  - А проскочить мимо них мы не сможем?
  - Нет, конечно. Ой, тсс... - пробормотала Валентина и вжалась в стену. - Идет кто-то. Кирилл, наверно. Ой, чего делать?
  Это был не Кирилл, а Анатолий. Чуть пошатнувшись, он прошел мимо Валентины и приблизился к Тане, почти вплотную.
  - Ну, чего вы тут застряли?
  - Да мы идем уже, идем! - увещевала Валентина.
   - В самом деле?
  Он загораживал Тане выход из коридора.
  - Ну да, конечно, - произнесла она чуть дрогнувшим голосом. В этот миг ей действительно стало страшно и очень-очень захотелось домой. Но было уже поздно.
  - А по мне, так и здесь неплохо, - выдохнул Анатолий и прижал девушку к стене, навалившись на нее всей тяжестью.
  Таня пыталась сопротивляться, но где там! Она прежде не представляла себе, насколько мужчина сильнее ее. Одной рукой он легко сжал оба запястья девушки, второй провел между её бедер, по шершавой ткани джинсов. Ладонь его скользнула снизу вверх и осталась там.
  Таня извивалась в его объятиях, но Анатолий, казалось, даже не замечал этого. Он плотнее прижался к ней, так что она уже не могла вздохнуть, и стиснул пальцы, сжимавшие её руки, чуть сильнее.
  - Не вертись, больно сделаю... - шикнул он беззлобно и коснулся её лица тёплыми губами. Она резко отвернула голову, ощутив на щеке его дыхание, вдохнув запах алкоголя и табачного дыма. Запах этот не показался ей неприятным, она не испытывала отвращения от близости Анатолия, но ощущала себя невыносимо униженной.
  Сейчас, через минуту, случится что-то страшное, что уничтожит ее, а на её месте появится другая, которая уже не будет ею, прежней, беззаботной, счастливой Таней. Она погибнет и возродится вновь, но собою не станет уже никогда. Девушка еще раз сделала попытку вырваться - безрезультатно.
  От жалости к себе прежней слезы потекли по её лицу, и на миг воцарилась такая тишина, что ей казалось, она слышит, как они падают на пол.
  Марат ощущал её эмоции как свои собственные, и её испуг стал его испугом, её боль - его болью. Вдобавок он мучился от иррационального, бессмысленного чувства вины - должен был помочь и не мог.
  Глупенькая девочка...
  "Не трогай ее, - мысленно сказал он Анатолию. - Не трогай ее, пожалуйста... Не насильничай. Ты и так мог бы все получить".
  Он понимал, что у парня еще меньше шансов услышать его, чем у Тани, но все-таки попросил...
  Пытка продолжалась чуть больше минуты.
  - Да отпусти же ее! - Валентина затрясла Анатолия за плечо. Все-таки она была верной подругой, несмотря на некоторое легкомыслие.
  - А что, тебе тоже хочется? - осведомился он, но неожиданно ослабил хватку. Таня всхлипнула. Он вздохнул и отпустил ее. Почти совсем, только одной рукой чуть придерживал за локоть.
  - Ну перестань, - сказал он. - Я ж еще ничего не сделал.
  Марату стало легче. Он испытал чувство, похожее на благодарность.
  - Ну пойдем назад! - с деланным энтузиазмом воскликнула Валентина.
  Таня шла рядом с Анатолием, который все сжимал её локоть, и мечтала только об одном - чтобы это Приключение, явно вышедшее из-под контроля, поскорее завершилось. Такова уж особенность настоящих Приключений - в тот момент, когда они происходят, не слишком-то они приятны.
  Но Приключение заканчиваться не собиралось - впереди поджидал еще один сюрприз.
  
  Кирилл стоял, прислонившись к трубе, и пытался налить водки в пластиковый стаканчик. Водка не лилась. Загадочно улыбаясь, молодой человек посмотрел на бутылку и наконец догадался открутить крышку.
  - Не знаю, чё вы там делали, - дурашливо сообщил он, вытаскивая из банки огурец, - но пока вы отсутствовали, дворник дверь запер.
  -Что? - резко спросил Анатолий.
  - Дверь, говорю, заперта теперь, непонятно? Бум тута жить...
  Анатолий отпустил руку Тани.
  - Стой здесь! - коротко распорядился он и подошел к двери. Толкнул раз, другой.
  - Да закрыто там, - заявил Кирилл. - Я уже проверил.
  - Ну так-растак... - Анатолий прислонился к двери спиной и хмыкнул. - Что ж ты молчал-то? Куда смотрел?
  - Что я ему сказал бы? - огрызнулся Кирилл. - Погодите, мы тут девушек насилуем?
  Анатолий цинично усмехнулся.
  Таня его ненавидела. В тот самый миг, когда она наконец поверила в свои силы, когда возомнила, что может очаровывать не хуже Валентины, не хуже сказочной принцессы, не хуже Анжелики - героини любимых ею романов, он разрушил все её иллюзии, показав оборотную сторону любви, словно говоря: "Смотри - вот этого ты хотела? К этому ты стремилась, и ради этого ты пришла сюда, в тёмное, уединенное место. Так чем же ты недовольна теперь?"
  Марат жалел ее, и раздражала её самоуверенная наивность, и смешно ему было, и он не переставал нервничать. В конце концов, хоть Анатолий и проявил сейчас великодушие, как знать, что дальше придет ему в голову?
  Отчаяние, вновь охватившее девочку при виде запертой двери, передалось ему, оно поглотило его разум. Он терял способность рассуждать. Он тоже возненавидел самоуверенного сероглазого парня, хотя еще минуту назад считал себя настолько ему признательным, что готов был кинуться ему на шею.
  Таня же лихорадочно искала спасения. Она была готова на любой сумасбродный поступок, лишь бы не видеть усмешки Анатолия. Случайно взгляд её остановился на единственной лампе дневного света, торчавшей в невысоком потолке. Совсем близко.
  Почти опустевшая бутылка, оставленная Кириллом, стояла у нее под рукой. Водки в ней осталось совсем чуть-чуть, на донышке. Впрочем, это было несущественно.
  "Сумасшедшая!" - крикнул Марат. - "Остановись!"
  Он осознал Танины намерения раньше, чем она сама.
  Таня осторожно взяла Валентину за рукав, чтобы потом не потерять друг друга в темноте - вот какая предусмотрительная! - цапнула бутылку за горлышко и кинула в лампочку.
  Попала. Там и правда было близко.
  Раздался звон разбитого стекла. Свет погас. Остатки водки выплеснулись, когда Таня размахивалась, и попали ей на лицо. Она машинально облизнула губы и содрогнулась - таким отвратительным показался ей этот вкус.
  И наступила тишина. Таня вела Валентину обратно, откуда они пришли, где раньше был темный проем в стене. Теперь проема не было видно, и вообще ничего не было видно.
  Валентина тянулась за ней совершенно безвольно, видимо, потрясена была таким решительным поступком.
  - Ну что, в жмурки играть будем? - насмешливо крикнул в темноту Анатолий.
  В руке его вспыхнула зажигалка. Она ничего не осветила, просто появилось во мраке красненькое яркое пятнышко.
  Марат впервые вспомнил о другом красном пятне, об огненной точке, которая привела его в эту эпоху. Где она, и собирается ли вести его обратно? И как, и когда это будет? Он не знал. Он был сейчас игрушкой в руках Штоколова, и ему вдруг стало страшно, уже за себя, не за девушку из далекого прошлого.
  - Эй, ну вы что? - раздался обиженный голос Кирилла, не вполне понявшего, что случилось. - Шутить придумали? Включите свет.
  - Проснись ты! - заявил Анатолий. - Как его теперь включишь? Она лампочку разбила.
  - Лампочку разбила? Ну-ну. Танечка, прелесть, объясни нам, зачем ты это сделала?
  - Щас... - сквозь зубы, не слышно даже для себя самой, прошипела Таня, продолжая отступать назад.
  - Это Толя тебя напугал? - не унимался Кирилл. - Не бойся. Иди лучше ко мне, я тебя не обижу.
  - Да заткнись, Кир! - раздраженно и громко сказал Анатолий. Огонёк в его руке погас. - Девчонки! Как вы отсюда выйдете?
  Девушки не шевелились.
  - Здесь все выходы решетками закрыты, - продолжал молодой человек. - Вы не пролезете, вы же не кошки.
  Валентина наклонилась к Тане.
  - Мы и правда не вылезем, - прошептала она чуть слышно.
  - Я к нему не пойду! - тоже шепотом отрезала Таня.
  - Идите сюда, - убеждал Анатолий. - Честное слово, мы ничего не сделаем. Нам тоже отсюда как-то выбраться надо. Не мы же дверь заперли.
  Язык у него совершенно не заплетался, и говорил он сейчас так рассудительно, словно не его это была идея - спускаться в подвал.
  Темнота молчала.
  С минуту Анатолий ждал.
  - Ладно, - сказал он наконец. - Раз уж вы так боитесь, сделаем так. Мы пойдем вперед, вот зажигалка гореть будет. А вы давайте за нами.
  Снова появился крохотный язычок пламени.
  - Что ты сделать хочешь? - осведомился Кирилл. - Дверь только одна.
  - Вентиляционные отверстия, - сообщил Анатолий. - Я примерно знаю, где они могут быть. Раньше много по подвалам лазил в таких домах. А тогда все эти дыры еще открыты были. И человек там мог пролезть.
  - Ну пошли! - оптимистично воскликнул Кирилл. - У нас небогатый выбор - либо умереть с голоду, либо попасть на зубы крысам. А здесь живут страшные крысы! Скользкие, жирные, с голыми хвостами и в проплешинах!
  Последнюю фразу он выкрикнул совсем громко.
  Таня вздрогнула от омерзения.
  - Может быть даже мутанты, - Анатолий засмеялся. - Кир, перестать орать.
  Он прошел совсем рядом с девушками, чуть не налетев на них. Огонек в его ладони давал слишком слабое освещение, чтобы можно было их заметить. Впрочем, может быть он их и заметил, но не подал вида.
  
  Анатолий сказал правду, он действительно неплохо ориентировался в подземном лабиринте. Впрочем, лабиринт был крайне прост. Вдоль всего дома тянулся длинный коридор, от которого отходили прямые короткие ответвления, ведущие в пустые помещения. Молодой человек уверенно завернул в одну из таких комнат. Там, в стене, более чем в полутора метрах над полом, действительно было довольно большое отверстие, забранное решеткой.
  Он чуть прикоснулся к ржавому железу.
  - Здесь ничего не выйдет. - Его слова отдались в пустом пространстве гулким эхом. - Пошли в следующую.
  Но только с третьего раза повезло.
  Стена, в которую была вделана очередная решётка, оказалась деформирована. Из нее торчали куски арматуры. Анатолий взялся руками за прутья, сильно дернул. Посыпались мелкие куски цемента и штукатурки.
  - Вот эту расшатать можно. - Он достал сигарету. - Только трудно это будет.
  
  Решётку ломали долго.
  Девушки так и не подходили близко, наполовину из осторожности, несколько запоздалой, наполовину из принципа, стояли в отдалении, в дверном проеме. Глаза привыкали к темноте. От стен веяло такой особенной сыростью и холодом - было здесь хоть и маленькое, и совсем не загадочное, но все-таки подземелье. Никто ничего не говорил, даже Кирилл. Слышно было, как на пол падают с тихим стуком камешки, сперва редко, потом все чаще и чаще.
  - А! - торжествующе выдохнул Анатолий. - Подается!
  Он рванул решетку на себя, но верхняя её часть еще прочно сидела в камне.
  - Давай, Кир!
  Потянули вдвоем, мешая друг другу. Железные прутья высвобождались из цемента с хрустом и дребезгом. Камни посыпались градом. Еще немного, и наконец решётка вырвалась из сковывавшего её бетона - выходила она как-то очень мучительно, словно сломанный зуб из кровоточащей десны, - и обрушилась на пол. Комната наполнилась звоном.
  - Всё!
  В воздухе густо поднялась цементная пыль, Кирилл закашлялся.
  - Всё! - крикнул и Анатолий, отряхивая руки. - Выходите.
  Таня стояла в нерешительности.
  - Пойдём! - сердито шепнула Валентина. - Я замёрзла тут!
  Она и правда тряслась от холода.
  Таня последовала за ней, все еще колеблясь.
  - Пусть она первая вылезает, - бросил Кирилл. - А то еще чего натворит...
  Он устал, у него испортилось настроение, он, похоже, сердился, но Тане сейчас безразлично было его мнение. Она хотела только одного - вон из подвала!
  Выбраться через довольно широкое отверстие было легко. Таня высунула голову и плечи и с удивлением обнаружила, что на улице очень тепло, гораздо теплее, чем там, внизу. Вообще по сравнению с подвалом здесь было так хорошо, что Таня замерла, на миг забыв, что ей нужно сделать.
  Ее решительно подтолкнули сзади. Она чуть выдвинулась вперед, опустила вниз руку, и рука коснулась земли. Если смотреть снаружи дома, этот кошачий лаз оказался совсем невысоко.
  Через несколько секунд она стояла и притопывала в нетерпении ножкой, ожидая подругу.
  Однако следующим вылез Анатолий, а не Валентина. Таня поджала губы и чуть отступила. Здесь, на улице, она уже не боялась, но все равно его появление было ей неприятно.
  Он выбрался быстро, гораздо быстрее, чем это удалось ей самой. Ловок он был, и Таня невольно это отметила. Но обида её оказалась настолько глубока, что любое его слово, любое движение вызывали в ней неприязнь. Она отвернулась и стала нарочито внимательно вглядываться в темный прямоугольник, надеясь увидеть наконец Валентину.
  Анатолий шагнул к ней.
  - Танюш! - на губах его заиграла лукавая, озорная улыбка.
  Белокурая растрепанная головка Валентины высунулась из черной дыры. Тонкие пальцы беспомощно шарили по грязной стене. Таня торопливо схватила её руку, помогая подруге выбраться.
  - Слышь, Танюш! Телефончик свой оставь. Ты мне нравишься.
  - Не оставлю! Ты что, совсем тронутый! - сердито крикнула Таня, продолжая тянуть Валентину. На нее напала страшная слабость. Подруга казалась ужасно, невыносимо тяжелой. И еще казалось, она сама никак не помогает Тане себя вытаскивать.
  Анатолий смотрел на них, не помогая. Валентина тяжело перевалилась через стенку, опустилась на землю и на миг застыла, сидя на корточках. Потом поднялась, поморгала, потерла кулаком глаз, словно доставая соринку.
  - Ну хоть мой запиши, - снова пристал Анатолий и снова улыбнулся. Было в этой улыбке столько обаяния, что даже у Марата на душе потеплело.
  Только на Таню это не подействовало.
  - Не буду! - со злостью сказала она, схватила подругу за руку и потянула за собой.
  - Пока-пока, - успела немного пришедшая в себя Валентина помахать Анатолию и выбиравшемуся из лаза Кириллу. Анатолий тоже ей добродушно помахал. Таня сцепила зубы и кинулась прямо через кусты, через заросли крапивы - вон отсюда скорее, забыть все это!
  Анатолий за ними не последовал, чего она так опасалась. Марат немного задержался возле него. Он вытащил из кармана пачку, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Обычное жёсткое выражение еще не вернулось на его лицо, и на губах лежала тень улыбки.
  - Спасибо, - поблагодарил Марат.
  Он бы может и еще чего-нибудь сказал, но невидимая цепь, приковавшая его к Тане, натянулась, дернула и потащила Марата за собой.
  
  - А может, стоило дать ему телефон? - осторожно спросила Валентина, когда девушки немного отдышались. Они были уже далеко от места событий. - Он такой... Интересный, во! Необычный.
  - Да я его ненавижу! - возмущенно ответила Таня.
  
  VII. Марат
  Обсуждение впечатлений с Штоколовым
  Май 2190 года
  Штоколов словно специально давал Марату досмотреть развязку этой маленькой драмы. Как только отзвучало эхо резких Таниных слов, Марат заметил, что окружающие его предметы начинают тускнеть. То был первый его день в этом странном мире, и он еще не выучился пользоваться инфракрасным зрением - поэтому в первый момент обвинил в исчезновении цвета сгустившиеся сумерки, но быстро понял, что приближение ночи тут ни при чем. Свет мерк, резкие грани расплывались, исчезала перспектива, и объемные вещи становились плоскими.
  У него пропала способность перемещаться в пространстве. Это испугало его, он повернулся вокруг и увидел, что вокруг него уже не реальные предметы, а панорама, плоская картина, да вдобавок еще и черно-белая. А потом точно кто-то взял тряпку и стал эту картину стирать. За ней появлялись сероватые стены и круглые лампы, утопленные в этих стенах.
  Марат сидел в кресле, вцепившись в подлокотники. Комната приняла обычные очертания. Профессор стоял над Маратом, скрестив на груди руки, и тревожно вглядывался в его лицо, словно пытаясь что-то прочитать на нем.
  Все следы двадцатого столетия исчезли.
  Молодой человек поднял голову. Ломило затылок. Вообще он чувствовал себя совершенно разбитым физически, словно после тяжелой работы.
  - Ну что? - с волнением спросил Штоколов.
  - Потрясающе, - пробормотал Марат, с трудом вставая. Взглянул на часы. Время в его родном мире, похоже, шло с той же скоростью, что и там где он только что был. Шесть часов он просидел в этом кресле.
  Но ему казалось, что прошли месяцы.
  Шатаясь как пьяный, он вышел в другую комнату, невежливо отстранив старого профессора. Здесь ничего не изменилось, даже облака за окном были такие же, как утром. Марат опустился на стул. В дверном проеме появился Штоколов, явно довольный произведенным эффектом.
  Молодой человек постепенно приходил в себя. Профессор терпеливо ждал.
  - Это великое изобретение, - выговорил наконец Марат. - Вы не можете это скрывать.
  Штоколов удивился.
  - А что же я должен с ним сделать?
  Марат понял, что сболтнул явную глупость.
  - А-а... Да, ничего. Ничего не сделаешь.
  - Ну почему же? - Штоколов беззвучно рассмеялся и прошел к своему креслу. Самодовольство переполняло его. - С этим много чего можно сделать. Очень много.
  - Не понимаю я...
  - Чего не понимаешь? - живо спросил Штоколов.
  - Зачем вам эта девушка?
  Старик посерьезнел.
  - А вот с девушкой промахнулись мы с тобой, Марат. Самую малость промахнулись. Я, конечно, надеялся на лучшее, но ожидал гораздо худшего.
  - Так вам другой человек нужен был? - сообразил Марат.
  - Другой, - вздохнул Штоколов. - Но попали настолько близко, что сейчас страшно переигрывать. Можно вообще все потерять. А начинать поиск сначала слишком долго.
  Марат потер рукой висок. Старик ответил на его вопрос, почти понятно, и он рискнул задать следующий. Впрочем, он был почти уверен.
  - Это он вам нужен, да? Парень этот, Анатолий. Кто он?
  Профессор отрицательно покачал головой.
  - Когда-нибудь ты все узнаешь. Но не сейчас. Сейчас еще рано. - Он рассеянно провел ладонью по поверхности стола. - Может быть, я ошибаюсь.
  - Хорошо, - покладисто согласился Марат. Он очень устал, и с него на сегодня было достаточно впечатлений. - А теперь что?
  - Как что? - удивлённо спросил Штоколов. - Твой гонорар, конечно.
  Он взял со стола стопку листов и протянул Марату.
  Марат взял их и посмотрел на первый лист. Да, это был его почерк. Не отличишь.
  Он начал читать. Написано было слишком... сухо, что ли? На подробный план похоже. Не увлекательно.
  - Я бы чуть поправил, - заметил он. - Чтобы легче читалось.
  Штоколов рассмеялся.
  - Ты ответственный, оказывается.
  - Не знаю, но ведь... это будет мой текст.
  Штоколов махнул рукой.
  - Правь на здоровье. Это плата за твою работу. Делай с ней, что хочешь.
  - Спасибо.
  - Там приложен список, откуда это взято. Отправляйся сегодня в Мраморный архив. Найди это всё и помаши перед работодателями. А я жду тебя завтра.
  Он поднялся.
  - Я покажу тебе выход.
  Марат опять не запомнил, как они шли. Но через несколько минут старик привел его в длинный широкий коридор.
  - Туда. - Он указал направление, словно было из чего выбирать. - К самому центральному входу.
  Марат рассеянно посмотрел по сторонам и вдруг понял, что удивляло его в Обители с самого начала.
  - Кто присматривает за всем этим? - он неопределенно повел рукой вокруг. - Чисто, порядок идеальный, пыли нет...
  - А, это... - небрежно заметил старик. - Хранители... Ну, ты их увидишь. Только не говори с ними.
  - Кто они такие? Как они выглядят?
  - Как выглядят? Да странно выглядят. В общем, любое существо, которое ты увидишь в здании Обители, можешь считать хранителем. Кроме меня, конечно.
  - Они тоже сквозь стены ходят?
  Старик чуть улыбнулся.
  - Да, здесь я могу делать кое-что забавное... Он мне позволяет, - добавил он загадочно.
  Марат не стал больше задавать вопросов. Штоколов протянул руку на прощание. Пожатие его было крепким, но сама рука холодна как лед. Старик кивнул, повернулся и через несколько секунд исчез за поворотом.
  "Удивительно, как он здесь ориентируется?" - подумал Марат. Ему самому Обитель казалась лабиринтом, выйти из которого невозможно. К тому же сейчас, когда он остался один, эти стены стали почти физически давить на него. Он быстро пошел в направлении, указанном Штоколовым, словно опасаясь, что в любую минуту преграда может вырасти перед ним.
  На стенах коридора кое-где висели картины. Марат не особенно их разглядывал, но одна из них все же врезалась ему в память. На крутом морском берегу стояла на коленях женщина в белой одежде. Ветер трепал её длинные волосы. Она была бы красива, если бы лицо её не исказилось от отчаяния. Перед ней стояли двое мужчин. Один из них, с кинжалом в руке, наклонялся к ней. Второй просто стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на женщину холодно, вроде бы даже с отвращением.
  Было ясно, что сейчас её убьют и труп сбросят в море.
  Рубашка на спине взмокла от пота.
  Еще несколько десятков шагов, и Марат вышел в холл со статуями. Двери раскрылись, выпуская его на улицу.
  
  Встреча с Кристин
  Молодой человек вздохнул с облегчением. После прохлады и полумрака, царивших в здании, весенний ветер обдал его жаром. Марат вытащил из кармана сигареты. Руки чуть дрожали.
  Он выругал себя за это. Сейчас, выбравшись из Обители, он сразу настолько осмелел, что мог сердиться на себя за недавний страх. А что уж там такого было, в этом здании? Да в сущности, ничего.
  "Если б я не так устал, - сказал он самому себе с лукавством, - вернулся бы назад и еще на ту картину посмотрел. Да только устал я".
  И он пошел через поле в сторону телепорта, по черной горячей дороге, огибавшей редкие перелески. Но у подножия холма, ступив на дорожку, ведущую вверх, он забыл и про страх, и про усталость, потому что увидел то, что совершенно поразило его.
  Площадка перед телепортом не была пустой.
  В нескольких десятках шагов от Марата стоял узкий, удлиненный, бескрылый летательный аппарат, попросту говоря, машина. Он такие и не видел-то никогда, кроме как на картинке, и никогда бы не осмелился предположить, что они еще сохранились.
  Вытянутый синий корпус поблескивал металлом.
  Там же стояла молодая женщина, спиной прислонившись к боку машины. Глаза её были закрыты. Она подставляла лицо лучам солнца.
  Марат подошел ближе, разглядывая девушку и машину. Их появление здесь показалось ему настолько странным, что он подумал, уж не мираж ли это.
  У женщины были широкие скулы, тонкие брови и нежная, изящная линия подбородка. Руки она скрестила на груди. Фигура её казалась идеальной; во всяком случае, Марат не обнаружил никаких изъянов. Черное, длинное и узкое платье с разрезом облегало её тело, как перчатка. Женщина была блондинкой. Светлые волосы спереди были коротко подстрижены, сзади слегка вились, прикрывая стройную шею.
  Звук шагов Марата насторожил ее. Она открыла глаза и испуганно отшатнулась, вжавшись в бок автомобиля.
  Марат остановился в нескольких шагах от нее.
  - Чего вы испугались? - мягко спросил он. - Я не кусаюсь.
  Молодая женщина растерянно огляделась по сторонам.
  - Ничего. - её руки опустились вниз, коснувшись блестящего корпуса машины. - Просто я никогда никого не встречала здесь... случайно. Здесь очень пустынно.
  - Это точно. - Выигрывая время, Марат снова закурил. У него еще шумело в голове, и он не мог сообразить, о чем следует говорить с ней. А говорить надо.
  Он не хотел, чтобы она села в свою машину и улетела.
  Женщина внимательно следила за его движениями и вдруг сама помогла ему.
  - А вы, - спросила она, - что вы делаете здесь? Ведь нельзя просто так войти в Обитель...
  Она осеклась.
  - Не знаю, - пожал плечами Марат и небрежно улыбнулся. - Вошел и все. Меня старик один чудной привел.
  - А-а... - она тоже улыбнулась и явно расслабилась. - Понимаю. Он мне про вас говорил. Вас зовут Марат.
  - Кто говорил?
  - Дед. - Девушка стрельнула глазами в сторону Обители. Вообще она была умопомрачительно хороша. - Профессор Штоколов.
  - Дед?! - поразился Марат. Старик казался ему каким-то не очень реальным существом, у которого вряд ли могут быть родственники.
  - Ну вообще он мне не дед. - Она сдвинула узкие темные брови. - Прапрадед, если быть точной. Но я всегда называла его дедом.
  - Как же вы сюда попали? - с любопытством спросил Марат. Молодая женщина удивленно посмотрела на него.
  - Прилетела. Я люблю бывать здесь. Привыкла.
  Она протянула руку.
  - Меня зовут Кристин.
  Марат пожал её ладонь. У нее были длинные прохладные пальцы. На ногтях поблескивал темно-серый лак с металлическим отливом.
  Бывают же такие женщины!
  - Редкая игрушка. - Марат постучал по крыше автомобиля.
  Лицо Кристин на долю секунды омрачилось.
  - О, да. - Она провела рукой по гладкому металлу. - Мне её подарили. Я не так часто ею пользуюсь.
  "Удивительный подарок", - подумал Марат, но промолчал.
  Тень озабоченности стерлась с её лица. Солнце заиграло в волосах цвета осенних ольховых листьев. Она метнула лукавый взгляд на Марата, и он решил про себя, что никуда она без него не улетит. По крайней мере, сейчас.
  Так и случилось.
  - Садитесь. Я вас подвезу.
  Машина стремительно набрала высоту. Внутри автомобиля пахло кожей. Далеко внизу остался луг с желтым дурманом.
  - А вы не боитесь бывать здесь? - спросил Марат.
  Кристин медленно повернула голову и задумчиво посмотрела на него.
  - Нет. У телепорта находиться безопасно. Но за камень нога моя не ступала. И не будет этого никогда.
  - И не советую, - слетело с губ Марата. Она словно не заметила его слов.
  - Может быть, я и могла бы войти туда с дедом. Но я никогда не просила об этом. Бывают вещи, о которых лучше не знать.
  Она держалась очень прямо. Голова была чуть наклонена вперед, сзади на шее дрожали изящные завитки волос. Марат с трудом оторвал взгляд от нее. Во рту пересохло.
  Он вспомнил о Тане и улыбнулся. Эта женщина не похожа на нее. Она неизмеримо старше, не столько годами, сколько чувствами своими. Она мудра как змея, и бесстыдна как кошка. Она знает, что ему нужно от нее, не может не знать.
  - Вы когда-нибудь себя обманывали, Кристин?
  Молодая женщина покосилась на него.
  - Нет, к сожалению. Почему вы спрашиваете?
  - Да так просто. - Он закинул руки за голову.
  Несколько минут прошло в молчании.
  - Ну спрашивайте дальше, - вдруг сказала Кристин.
  - О чем?
  - Ведь вы наверняка хотите еще чего-нибудь узнать.
  Марат отрицательно покачал головой.
  - Наоборот, хочу знать как можно меньше. Вы как принцесса из сказки. Не разочаровывайте меня.
  Его слова позабавили ее.
  - Что ж, если вы побольше меня узнаете, я вас так сразу и разочарую?
  Марат поймал её взгляд.
  - Конечно.
  У нее были широко расставленные серо-зеленые глаза.
  - Это вы написали ту историю про римлян? - Кристин сменила тему.
  - Я. Вы и об этом знаете?
  Она снова посмотрела на него. Смешинки прыгнули в её зрачках.
  - Знаю. А о чём история?
  - О войнах, власти и интригах. Время было такое, - рассеянно заметил он, глядя на её тонкие руки, лежащие на рычагах управления.
  Кристин грациозно повела плечами. её грудь поднялась и вновь опустилась.
  - Время всегда одинаковое, - сказала она.
  Марат поискал слова, которые можно было бы произнести.
  - Тиберий любил свою первую жену. Агриппину.
  - И что с ней случилось?
  - Его заставили оставить её.
  - И потом он больше не любил никого? - Кристин вопросительно подняла брови.
  Все это были только слова. На самом деле они говорили совсем о другом, и оба знали, о чем.
  "Вы нравитесь мне, Кристин. Я хочу быть с вами. Вы останетесь довольны, Кристин".
  "Вот как?"
  "Вы поразительно красивы. Скиньте платье, Кристин. Я взял бы вас, даже если бы вы сопротивлялись. Потому что вы уже согласны, Кристин, я знаю".
  "Я не буду сопротивляться, Марат. Я согласна. Я сама приду к вам".
  Он тряхнул головой. Вряд ли он обрел способность читать мысли после приключений в Обители. То его воображение выдает желаемое за действительное.
  Кристин уверенно вела машину. Она была не просто красива, в ней чувствовалась - Марат долго подбирал слово - порода. И гордость еще у нее была, безмерная гордость, которая может поднять человека на недосягаемую высоту, а может и бросить в самую грязь, обучив предварительно самым отвратительным порокам.
  - Так вы нашли этого человека? - небрежно спросила она.
  - Какого? - не понял Марат. Мысли его были далеко.
  - Того, что дед искал.
  - Не совсем. - Он покачал головой. - Искали мужчину, а нашли женщину. Но старик пока и тем доволен. А вам много известно о его опытах?
  - Нет, - ответила Кристин. - Немного, и не хочу знать больше. Многие знания - многие печали.
  "Штоколов бережет ее, - подумалось Марату. - Задействовал в своих сомнительных экспериментах человека постороннего, меня, то есть, а её не трогает. Ну что ж, это говорит в его пользу".
  Небо, совсем близкое, приобрело нежно-фиолетовый оттенок. Внизу раскинулась зеленая безлюдная равнина. Невысокие холмы бугрились один за другим, похожие на застывшие волны. На их вершинах замерли в неподвижности деревья, все абсолютно одинаковые, - их кроны были выпуклыми, точно купола парашютов, и прямые сучья, подпирающие массу листвы, стягивались к одной точке у самых корней, подобно стропам.
  Мгновение тянулось бесконечно, Марат рассматривал его так и эдак, он вертел его в руках, как безделушку. Он видел со стороны фиолетовое небо, и машину под ним, и Кристин, и себя самого - и все это было запаяно в твердый прозрачный стеклянный куб, в котором чудесным образом остановился ход времени.
  Но рано или поздно чье-то неосторожное движение, чье-то слово должно было расколоть эту волшебную капсулу.
  Женщина рядом с ним влекла его к себе все сильнее, как нераскрытая тайна. Марат не выдержал, и первый нарушил хрупкое равновесие.
  - Вы божественны, Кристин, - дерзко заявил он. - Вы купались в молоке Венеры.
  Задержавшиеся секунды поскакали с неумолимой быстротой.
  Она рассмеялась.
  - Вы торопитесь.
  - Я говорю правду. - Он решительно повернулся к ней, закинул локоть на спинку кресла и продолжал. - Вы любимица солнца и фея заката. Ваши волосы из золотой пряжи. В ваших глазах плещется море. Вы бездна и свет в бездне. Вы сами не знаете, как вы прекрасны, Кристин.
  Он уже сам не знал, что говорил. Старая как мир игра увлекла его. Даже необычное имя Кристин будоражило его воображение.
  - Я не верю вам, - ответила Кристин, шаловливо склонив голову набок. - Чего-то вам от меня нужно. Потому вы льстите мне.
  Она указала рукой вниз.
  - Вон на склоне телепорт.
  - Выкидываете меня из машины? - осведомился Марат.
  - Совершенно верно.
  Не так уж она торопилась отдаться ему, как Марату хотелось бы. Он разочарованно вздохнул. Кристин, поглощённая управлением, этого не заметила.
  Они уже довольно далеко отлетели от Обители Разума. Здания не было видно, оно давно исчезло за горизонтом. Машина шла на посадку. Земля приближалась. Внизу простиралось неровное поле, изрезанное небольшими оврагами, поросшее редкими, тонкими и низкорослыми осинами. Заходящее солнце изливало вокруг себя густой тяжелый золотой свет. Такой тяжелый он был, что совсем не задерживался в высоте, подобно яркому дневному свету, пронизывающему каждую молекулу атмосферы, а тяжело бухался прямо на поле и оставался лежать здесь, постепенно становясь темнее и тусклее.
  Машина зависла в полуметре над землей. Марат открыл дверцу и спрыгнул вниз. Под ногами хлюпнула вода. Роскошный автомобиль странно смотрелся посреди дикого поля. И кому только пришло в голову установить здесь телепорт? Здесь же ничего нет. Или было прежде?
  Он оперся рукой о сверкающий бок машины.
  - Я еще увижу вас, Кристин?
  - Вы будете бывать в Обители Разума? - она вопросительно смотрела на него.
  - Ну теперь непременно, - обещал Марат. Ему очень не хотелось её отпускать, но она явно заторопилась, словно вспомнив о чем-то. её зеленоватые глаза рассеянно рассматривали далекие холмы за его спиной.
  - Тогда мы встретимся пока там. - Она чуть задержалась на слове "пока", словно обещая, что для этой цели может быть и какое-то другое место.
  Ее обещающая интонация понравилась Марату. Он обрадовался.
  - До встречи. - Он отступил от машины и захлопнул дверь. Губы Кристин улыбнулись сквозь стекло. Молодая женщина помахала ему рукой и отвернулась. Машина поднялась в воздух.
  Марат с сожалением проводил взглядом удаляющийся летательный аппарат, вошел в кабину телепортации и набрал номер.
  
  Мраморный архив
  "Иная, лучшая, потребна мне свобода"
  А.С. Пушкин, "Из Пиндемонти".
  Архивы довольно часто находились в необычных местах. Во всяком случае, в таких, каких Марат прежде не видел. Мраморный архив был примечателен тем, что находился в сооружении, построенном ещё до Великого Разрушения. Обычно городки, созданные по плану Тарцини, располагались далеко от погибших старинных поселений. Но Мраморный архив находился в посёлке, построенном на месте старого.
  Впрочем, от старого не осталось ничего, кроме здания архива, и ещё пары ржавых металлических полос, бесконечных, пересекавших посёлок с запада на восток, и терявшихся в зеленеющей степи. Эти полосы проходили как раз мимо архива, который некогда, очень, очень давно, был вокзалом.
  Само здание было, на первый взгляд, не особенно интересным и не так уж выделялось среди окружающих построек. Двухэтажное, без единого украшения, сплошь из прямых линий. Второй этаж выступал над первым, опираясь на гладкие квадратные колонны. Ничего лишнего. Если бы Марат не знал, что это старинное здание, он бы равнодушно прошёл мимо, но поскольку он об этом знал, то находил в нём своеобразную прелесть.
  Внутри архив был отделан серыми и коричневатыми мраморными плитками, за что и получил своё название.
  Когда-то здесь были залы ожидания, довольно просторные. Теперь там плотно стояли металлические стеллажи с книгами, журналами, иногда и рукописями, иногда иными носителями информации, которые сейчас были абсолютно бесполезны, по крайней мере, Марату так казалось. Служители, бродившие по этим залам много лет, неплохо здесь ориентировались, хотя и были неприветливы.
  Марат не без труда разыскал материалы из списка Штоколова, проглядел их и начал вносить правки во вручённый ему текст. Справился с этим быстро, а следовало бы продолжать имитацию бурной деятельности. Он подошёл к полкам, взял наугад книжку, вернулся на место и раскрыл её.
  Со страницы на него смотрел кот, похожий на Аристотеля. Над котом возвышалось большущее, на всю картинку, дерево с раскидистыми ветвями. Дерево опутывала толстая цепь. Собственно, на этой цепи и стоял кот, щурил зелёные глаза.
  Рядом располагалось множество странных созданий: русалка, ухмыляющаяся старуха в бочке, сужающейся книзу, целая толпа ратников, вылезающих из моря и ещё куча других существ.
  По воздуху летел старец с длинной бородой, и кто-то за эту бороду держался.
  - Занятно... - пробормотал Марат и перевернул страницу в надежде найти толкование этой картинке.
  "У Лукоморья дуб зелёный,
  Златая цепь на дубе том.
  И днём, и ночью кот учёный
  Всё ходит по цепи кругом".
  Учёный кот. Ну точно Аристотель.
  Слова казались Марату знакомыми, хотя он был уверен, что раньше ничего подобного не читал. Он посмотрел автора. Вот его имя он точно слышал. Ещё в детстве. Это был Великий Поэт, память о котором пережила Великое Разрушение.
  И вот Марат встретил его - здесь.
  Марат ощутил прикосновение к вечному, и священный трепет охватил его. Он закрыл глаза. Такие мгновения опьяняли. Ради них и бродил он раньше по заброшенным поселениям, собирая картину мира, разрушенную, из осколков. И вот важный кусочек встал на своё место, и сердце Марата встрепенулось от радости.
  Через минуту он вернулся на землю и медленно, с наслаждением, пролистал книгу.
  На цветной вклейке было изображение памятника. Яркая, жизнерадостная картинка: голубое небо, зелёные деревья, за ними розовые дома. На переднем плане сам памятник: кудрявый человек в плаще, со склонённой головой, задумчивый, всепонимающий. И букеты цветов у постамента.
  Идиллическая картинка, в неё хотелось попасть. В этом городе должно было быть чудесно.
  Ха, а как же Великое Разрушение? Откуда оно? Почему тот мир рухнул?
  Марат отодвинул открытый том, поставил локти на стол, опустил подбородок на скрещенные руки и задумался.
  Если бы он стал в ранней юности отшельником, то знал бы сейчас больше. Нельзя сказать, что он об этом пути не думал. Но что-то в нём с самого начала противилось этому выбору.
  У отшельников царила железная дисциплина и полное повиновение наставникам; их подвергали испытаниям душевным и телесным, однако отталкивало его не это. Жизнь и так была нелёгкой, и не столь уж многого пришлось бы лишиться. Но его мысли в заоблачные выси уносило, а в отшельниках была приземлённость какая-то, он это чувствовал.
  Любое человеческое сообщество, сколь бы прекрасные идеи в его основе не лежали, со временем либо рассыпается, либо тяжелеет, костенеет, теряет веру в себя самоё и оставляет лишь церемонию, которую исполняют, не понимая и не постигая её сути. Смысл размывается от попыток передать его большому числу людей и постепенно исчезает, оставляя пустую оболочку.
  Марат же не был в сообществе. Он был один и свободен.
  Заплатить своей призрачной свободой помыслов за образование? Это было бы разумное решение, но он не смог его принять. Да никто и не настаивал.
  Но теперь... теперь у него есть возможность прикоснуться к сокровищам древнего знания... Хаотического. Запутанного. Противоречивого. Вот так, без подготовки! Без многолетнего обучения. Ну надо же! Он тихо засмеялся.
  Ласкающим движением коснулся книжной страницы. Придвинул к себе том и начал читать.
  
  ***
  Воображаемый разговор с Тиберием
  Пусть век солдата быстротечен,
  Но вечен Рим, но вечен Рим.
  
  Археологический фольклор
  Вечером он стоял на том же месте, где впервые встретил отшельника. Совсем недавно это было, однако с того дня, казалось ему, прошли годы. Множество впечатлений на время позволили ему позабыть о грозном мече, что висел над ним, но сейчас тяжелые мысли вновь к нему вернулись, разом, все сразу, словно они роились над этим пригорком.
  Марат поежился. Отшельники не имеют власти над телепортами. Они не могут следить за его перемещениями. И все же он боялся их.
  Молодой человек понимал, что попал в какое-то подводное течение внутри могучей организации отшельников. Он не мог оценить ни насколько сильно это течение, ни чем оно вызвано. Малейший шаг его мог отразиться в мутных зеркалах - недобрых глазах Бернгарда, - и вернуться к нему роковым ударом.
  Неисповедимы пути служителей Логоса, непонятны их дела простым смертным.
  "Сволочи!" - откровенно и зло подумал Марат.
  Говорят, Ярослав не жесток, умён и справедлив. Но вряд ли его, Марата, удостоили бы чести предстать перед очами Ярослава.
  Он устало прикрыл глаза.
  - Столько веков прошло, а ничего, в сущности, не изменилось, - прозвучал в его ушах низкий мужской голос.
  Марат не открыл глаз и снова увидел его. Тиберий стоял на пологом берегу неторопливой реки. Это был Рейн.
  - Это твой первый поход в Германию? - осведомился Марат, прикинув, что Тиберию сейчас года тридцать три, не больше.
  - Первый, - лаконично ответил тот, проследив взглядом за палкой, уносимой серыми водами Рейна на север. Было пасмурно, собирался дождь.
  - Что не изменилось? - спросил Марат.
  - Жизнь не изменилась. - Тиберий щелкнул в воздухе пальцами. - Всегда кто-то силён, кто-то слаб, кто-то кого-то боится... Надо делать так, чтобы тебя боялись.
  Марат вздохнул. Отшельники никого не боятся, кроме памяти Тарцини, и, может быть, самих себя. (У него не было никаких оснований предполагать, что служители Логоса могут испытывать друг к другу неприязнь, но чутьё подсказывало, что это вполне вероятно.)
  Вслух же Марат произнес:
  - И как этого добиться? Всех душить и в Тибре топить?
  Суровые черты Тиберия исказила неприятная усмешка. Массивная нижняя челюсть выдвинулась вперед.
  - Может, и стоит кое-кого, - ответил он.
  Его циничная откровенность рассердила Марата.
  - Чего ты хочешь? - спросил он будущего императора. - Я облёк твои кости плотью, я поселил тебя в памяти потомков твоих - я воскресил тебя. Чего тебе еще надо? Оставь меня в покое, не являйся ко мне.
  - Ты не воскресил меня, а придумал, - возразил Тиберий. - Но тем не менее я существую. У тебя неплохо вышло.
  - Спасибо на добром слове, - язвительно ответил Марат. - Вышло бы похуже, было бы хлопот меньше.
  - А, - Тиберий небрежно махнул рукой. - Я никому ничего хорошего не делал. Почему же ты должен явиться исключением? И все-таки я собираюсь предупредить тебя.
  Римский полководец шагнул ближе к Марату и в упор посмотрел на него. Он был чуть выше ростом и шире в плечах. Марат инстинктивно отступил.
  - Не люби женщину с зелёными глазами, - сказал Тиберий. - Это не даст тебе счастья.
  - Что? - опешил Марат.
  Но его собеседника уже не было. Марат стоял на узкой дорожке и под ногами похрустывал сухой гравий. Темнело. Несколько старых каштанов стояли перед ним и помахивали тысячью зеленых семипалых ручек.
  "Я с ума схожу". - Он достал сигареты. Ему даже и не хотелось курить, но привычная последовательность действий помогала собраться с мыслями.
  Женщина с зелёными глазами. Кристин? У нее-то глаза прозрачные и яркие, как морские брызги в лучах полуденного солнца.
  А Тиберию, вероятно, доставляет удовольствие брать на себя роль предсказателя. Он сам им верил.
  Марат смотрел на каштаны. За ними таились тени, которые терпеливо дожидались сгущения сумерек. Тогда им можно будет выйти на свободу и побродить у домов, осуждающе созерцая желтые квадраты окон.
  Им не было дела до сомнений человека.
  Он сделал последнюю затяжку и отбросил окурок. Огонек описал в воздухе дугу и исчез. Марат пошел домой.
  Аристотель был крайне недоволен.
  - Не знаю, как ты, - холодно сообщил он, чуть приподняв голову, - а я предпочитаю трёхразовое питание.
  Хозяин пихнул его ногой. Наглый кот лежал на проходе, и обойти его не было никакой возможности. Аристотель перекатился с одного бока на другой, развернулся и поскакал к миске, уверенный, что Марат следует за ним.
  
  Пока Аристотель трапезничал, Марат прочитал на память строчки про кота учёного.
  Маленький хищник зачистил миску, после этого уселся поудобнее и воззрился на Марата.
  - Ты решил стать чтецом? - осведомился он. - Любоваться закатом времён и рассказывать поэмы Пушкина? Тоже дело.
  - Не понимаю, почему эти стихи кажутся мне знакомыми? - пояснил Марат.
  Кот потёр лапой мордочку. Такой симпатяга. И не скажешь, что вредитель.
  - А почему бы и нет? Такая поэзия растворена в сущем.
  - А если все тексты будут уничтожены?
  - Она всё равно вернётся.
  - А ты знаешь эти стихи?
  - Знаю, я ж ходячий справочник.
  - А почему мне не рассказывал?
  - Ты не спрашивал. И пользоваться мной толком не умеешь. Я ещё и не то знаю.
  - Ну расскажи мне.
  - Я не умею рассказывать. Я умею только отвечать на вопросы и ловить мышей.
  
  ***
  Лахезис. Часть 3
  Лахезис дремала в своей тюрьме. Сейчас её сон не был столь крепок, как раньше. Где-то поблизости была сплетена сеть из бубенцов, и порой они тоненько звенели, пробуждая её...
  Нет, не так. У Лахезис же нет слуха.
  Где-то поблизости была сплетена сеть из фонариков, и порой они ярко вспыхивали, пробуждая её...
  Нет, не так. У Лахезис и зрения нет.
  Где-то поблизости была сплетена сеть из гусиных пёрышек, и порой они прикасались к ней, пробуждая её...
  Нет, опять не так. У Лахезис и осязания нет.
  Где-то поблизости, или вдалеке, или вообще нигде была сплетена сеть из пустоты, которая ловила разум человеческий и приносила его к Лахезис. На миллионную долю секунды соприкасались два чуждых сознания, и человек ускользал, ничего не запомнив, но лишившись малой доли... чего?
  Предприимчивости, настойчивости, любознательности? Всего сразу?
  Потихоньку, не стремясь к этому, но и не сожалея, Лахезис вытягивала жизненную силу из рода человеческого.
  Разумеется, если бы вновь появился человек, призвавший её, было бы проще, но и телепортов вполне хватало, чтобы она бодрствовала и искала пути к освобождению.
  Незадолго до смерти Тарцини она была, казалось ей, совсем близка к желанной цели. Настолько близка, что даже предупредила своего земного покровителя, что может покинуть его - настолько велико было её уважение к нему.
  - Я не стал бы тебя удерживать, даже если бы мог, - сказал он ей. - Я силён и без твоей поддержки. Но мне будет тебя не хватать.
  Однако смысл его слов стал понятен Лахезис только после его гибели, столь неожиданной для нее. Ей его не хватало. Совсем чуть-чуть, но она поняла, что это значит.
  - Вот что ещё, - добавил он тогда. - Предупреди меня, перед тем как уйдёшь. Сейчас моя транспортная система работает с твоей помощью, нужно будет немного времени, чтобы это поменять.
  И Лахезис обещала. Но после его смерти ей уже некого было предупреждать. Работа её замедлилась, однако продвигалась вперёд, медленно, но неуклонно.
  
  2171 год.
  Многие годы после смерти Тарцини Штоколов продолжал учить служителей Логоса.
  Больше ничего ему и не оставалось. Он был никому не нужен.
  Смерть Тарцини остановила все исследовательские проекты. Не менялось ничего. Точнее, менялось только в худшую сторону - то, что было создано при Тарцини, рушилось, сперва понемногу, потом быстрее и быстрее.
  Штоколов наблюдал за развитием событий с беспокойством и горечью. Созданная Тарцини руководящая каста выродилась меньше чем за пару десятков лет.
  Тарцини задумывал, что люди, посвятившие себя Логосу, должны отрешиться от страстей и низменных желаний, должны стать ситом, отделяющим зёрна знаний от плевел, мельницей и печью, чтобы изготовить хлеб из этих зёрен, а затем - вновь людьми, которые пойдут и раздадут хлеб голодным.
  Но отшельники в конечном итоге стали жёрновом, тем самым, который вешают на шею, чтобы потопить во глубине морской (* "...кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жёрнов на шею и потопили в глубине морской." Евангелие от Матфея.).
  Конечно, в том была вина самого Тарцини. Он слишком полагался на свою гипнотическую власть и не успел подумать о том, что будет, когда эти узы разорвутся. Полностью сбылись опасения Марка - кто же будет управлять от имени Логоса?
  В то время к отшельникам прибилось много хитрых людишек, понявших, что быть служителем Логоса выгодно, недальновидных мелких карьеристов, ищущих себе удобного места. Получив хоть кусочек власти, эти люди начинали глушить вокруг себя ростки любой деятельности, любой тяги к знанию - потому что сами они ничего не знали и действовать, тем более взяв на себя какую-то ответственность, не хотели.
  Тогда стала набирать силу идея о том, что именно наука вызвала Великое Разрушение. Она пустила корни, выбросила многочисленные побеги и расцвела.
  
  Положение Штоколова стало странным и шатким.
  Еще в прежние времена у него никогда не было желания стать служителем Логоса, поскольку не верил он в Логоса. В Тарцини верил, в человека. А в Логоса - нет.
  Тем не менее, он обучал отшельников, не будучи отшельником сам. Во времена Тарцини это было неважно, а потом об этом просто все забыли.
  Таких как он было не очень много, причём большая часть этих людей, преподававших естественные и гуманитарные предметы, была отстранена значительно раньше, ещё в первые годы после смерти Тарцини, и их обязанности были возложены на служителей Логоса.
  Штоколов же задержался столь долго лишь потому что преподавал математику.
  Математика - изумительный предмет. Она не зависит от политики, идеологии и религии. Она не опирается на мнение большинства или мнение меньшинства. В ней чёрное есть чёрное, а белое есть белое. Ей безразличны настроения толпы и капризы моды. Ни одно голосование не приравняет два плюс два к семи. Ни один правитель не заставит пересечься параллельные прямые. Ни одно проклятие священнослужителя не сделает неверным закон двойного отрицания. Математика есть твёрдая почва, опора в зыбком мире неопределённостей и многосмысленностей, оазис в пустыне хаоса.
  Математика вне суеты. Она всегда права.
  И Штоколов долго, очень долго удерживался на этой твёрдой почве, чувствуя себя в безопасности, но безнадёжно глядя, как прихотливо перекатываются в разных направлениях волны страстей, иногда возвышенных, чаще низменных, однако равно разрушительных.
  
  Итак, с самого начала Штоколова не отстранили от преподавания, а потом его просто не замечали, полагая, что таких как он уже и нет. Но ему самому пришлось привлечь к себе внимание при весьма печальных для него обстоятельствах.
  Штоколов пережил жену и двоих детей. Внук, сын дочери, жил с семьёй в другом поселении.
  В 2171 году в том городке случилась вспышка эпидемии.
  Новое поколение отшельников боролось с распространением болезней просто, объявляя жёсткий карантин и предавая оставшихся в зоне эпидемии воле Логоса. Штоколов попытался обратиться к вышестоящему руководству с предложением организовать медицинскую помощь, но добился лишь одного - руководство осознало, что неким влиянием в Сфере пользуется человек, не являющийся отшельником.
  Как и большая часть жителей, семья внука погибла, остались трое детей - пятнадцати, пяти и трёх лет. Штоколов забрал их к себе, смутно представляя, что с ними делать. Детьми он давно не занимался.
  Боль и обида терзали его. Поселение можно было спасти, он был уверен в этом. Только сейчас он осознал, в сколь бесчеловечный механизм превратилась Сфера, пока он, Григорий Штоколов, предавался созерцанию прекрасных абстракций.
  Косность, властолюбие, утрата нравственного чувства - на этом сейчас стояла Сфера.
  Какая ужасная пустая оболочка! Куда исчезли благородные идеалы за такой короткий срок? Штоколов к ним не стремился, но доподлинно знал, что они были. Где они?
  Он только ясно сейчас заметил подмену, и его переполнили горе, страх и гнев.
  Но размышлять было некогда, он был очень занят семейными делами. Только ему удалось их устроить, как его пригласили на беседу.
  То был отшельник из новых, человек, занимавший некий важный пост в учебном заведении, Штоколов не знал, какой именно, он никогда не интересовался такими вопросами. Странно, они множество раз встречались в стенах этого здания, но никогда друг на друга не обращали внимания, не кивали приветственно, даже не смотрели, словно для каждого из них другой был пустым местом.
  Однако сейчас всё изменилось. Штоколов был замечен.
  Разговор был недолог и неприятен.
  - Вы пытались влиять на решения Сферы, - заявил собеседник Штоколова.
  - Я пытался спасти свою семью, - хмуро поправил Штоколов. - Мне это не удалось, к сожалению.
  - И вы не служитель Логоса, - последовало обвиняющее замечание.
  - Нет. Я не чувствовал к этому призвания. А в моём возрасте было бы уже странно что-то менять.
  - Что ж... - продолжал равнодушный голос. - Это сейчас не имеет особенного значения. В любом случае мы собирались сократить учебную программу. Хорошо, что вы напомнили об этом.
  Штоколов опешил.
  - Сократить? Но... она же нужна...
  - Нужна кому? Зачем нам это? Как вы думаете, - он произнёс раздельно, - за-чем? Нам следует смирить гордыню и ждать пришествия Логоса. А лишнее знание приводит к гордыне.
  - В своё время сам Тарцини дал мне это поручение, - возразил Штоколов.
  - Значит, тогда это было нужно. А теперь - нет.
  - Но Тарцини не запрещал научную деятельность. Он считал её важной. Он строил Обитель Разума для исследований.
  - И что стало с Обителью Разума? - язвительно поинтересовался его собеседник.
  Дальнейшая часть разговора была еще короче.
  
  Итак, его выкинули вон.
  Он вернулся в свой кабинет. Многие годы провёл он здесь, много лиц промелькнуло перед ним. Он помнил их смутно. Он пел гимны красоте науки, и ему даже было не важно, слышит ли его кто-нибудь.
  Много ли вещей накопилось за эти годы?
  Оказалось, что совсем мало.
  На стенах висели плакаты, но они не принадлежали ему. Доска была не его. Мел - тоже. Штоколов положил в портфель несколько книг.
  И что стало с Обителью Разума? Эта фраза навязчиво звучала у него в голове, словно музыка. Что-о ста-а-ало с Оби-и-и-телью Разума? Первые слова были протяжны и задумчивы. На слове "разума" было ударение, здесь гремели медные литавры, гудел контрабас, и черноспинный дирижёр страстно воздевал вверх руки.
  Штоколову, конечно, не доводилось видеть вживую подобных концертов. Неожиданные образы порой приходят человеку в голову.
  В самом деле, что сейчас с Обителью Разума? А почему бы не.. Мысль прервалась, он пока не додумал её, но обязательно додумает потом, правда?
  Он уже почти собрался. Так странно покидать навсегда место, которое столько лет было его вторым домом.
  Выдвинув ящик стола, он собирал последние записи.
  
  В дверях послышался шорох. Штоколов выпрямился, повернул голову.
  В дверях стоял человек. Средних лет, с густыми тёмными волосами, уже начавшими седеть, стройный, высокий, явно уверенный в себе. Выражение его лица было доброжелательным, однако в облике чувствовалась властность.
  Это ещё кто? Штоколов в первый раз его видел и хорошего не ждал.
  - Добрый день, - вежливо поздоровался вошедший. - Вы Григорий Штоколов?
  - Да, я.
  - У меня есть разговор.
  Штоколов недружелюбно посмотрел на него.
  - Я уже наговорился сегодня со служителями Логоса. Что вам нужно?
  Это была вопиющая грубость, которая могла дорого обойтись, но нежданный собеседник сохранил полное спокойствие. Он прошёлся по кабинету, посмотрел на доску, исписанную формулами, на кафедру, на ряды столов.
  - Меня зовут Ярослав. Ярослав Искатель. Я хотел бы поговорить с вами о... - он чуть понизил голос, - о телепортах.
  Где-то Штоколов слышал это имя. Но он уже внутренне перешагнул какой-то порог и не хотел разговаривать с отшельниками. У него зрел другой замысел.
  Если бы Ярослав пришёл хоть днём раньше, всё могло бы быть иначе.
  - О телепортах? Я ничего не знаю, - тупо сказал Штоколов.
  Ярослав покачал головой.
  - Мне кажется, вы должны знать. Хоть что-нибудь.
  - Я ничего не знаю, - упрямо повторил Штоколов.
  Ярослав снова посмотрел на формулы. По лицу его не было ясно, понимает ли он их.
  - Знаете, я мог бы заставить вас рассказать всё, что угодно.
  - Вот именно, что всё, что угодно, - ответил Штоколов. - Но вам же нужно не что угодно, а правда, не так ли?
  - Да.
  - Я ничего не знаю, - отрёкся в третий раз Штоколов.
  Ярослав ещё раз посмотрел на доску.
  - Здесь ошибка, - заметил он. - Производная от косинуса равна минус синус, а не синус. Всего хорошего.
  Повернулся и вышел.
  Штоколов глядел ему вслед. Он нарочно внёс эту детскую ошибку, посмотреть, заметят ли её слушатели. Ему вдруг стало обидно. Захотелось догнать Ярослава и объяснить, что ошибка сделана специально, для проверки.
  Но он, конечно же, этого не сделал.
  
  
  ***
  В Обители Разума. Рутина
  Марат, конечно же, вернулся в Обитель.
  Он был там на следующий же день, как и хотел Штоколов. Старик, вероятно, обрадовался, но ничем не выдал этого. Немногословный и деловитый, он провел Марата в комнату с креслом и включил свою аппаратуру. Марат снова увидел Таню.
  И через день повторилось то же самое. И дальше. Странная жизнь у него началась.
  Ощущения при переходе в прошлое, в чужой для него мир, оставались столь же неприятными, но проходили гораздо быстрее, чем в первый раз. Штоколов говорил, так и должно быть, когда постоянный контакт установлен.
  Теперь его гораздо больше смущало и пугало то, что происходило при возвращении. Жутко было наблюдать, как реальность вокруг тебя превращается в плоскую картинку, тускнеет и исчезает совсем, словно на глазах истлевает, а за ней обнаруживаются высокие серые стены без окон.
  - На карцер похоже, - сказал однажды Марат, рассеянно озирая это помещение. Просто так сболтнул, чтобы не молчать.
  Старик с усмешкой покосился на него.
  - А это и есть карцер.
  Марат удивленно поднял брови.
  - Да, да... - кивнул Штоколов. - В Обители довольно много помещений для содержания заключенных. Тарцини порой проводил эксперименты над людьми. И над нелюдьми тоже. В любом случае, ему требовалось, чтобы материал был под рукой.
  Марата передернуло, и профессор заметил это.
  - Конечно, страшно, - охотно согласился он. - А ты как думал?
  Молодой человек промолчал. Обитель никогда не переставала страшить его, и он до сих пор делал усилие, чтобы заставить себя переступить порог этого величественного здания. Но все же он успел немного забыть мрачные рассказы, которые слышал всю жизнь, с самого детства. И вспоминать сейчас, в самом сердце Обители, эти истории про опыты, проводимые когда-то здесь, про издевательство над человеческой природой, про созданных здесь двухголовых и многоруких существ и циклопов, про живые камни и упырей-роботов, про обратный ход времени, который, якобы, имел место в некоторых закоулках Обители, ему совсем не хотелось.
  Старик посмотрел на него неодобрительно.
  - Не хочешь слушать? А зря. Предупрежден - значит вооружен.
  - А это правда? - спросил Марат невпопад, задумавшись. Он имел в виду все то, что приходилось ему прежде слышать, и Штоколов его понял.
  - Все, что рассказывают про Обитель, может быть правдой, - ответил он спокойно. - Но вряд ли тебе стоит боятся её больше, чем служителей Логоса.
  Марат тоже так думал.
  Он, наконец, увидел хранителей, от общения с которыми предостерегал его Штоколов. Это были удивительные существа, похожие на мыльные пузыри на длинных гибких ножках. Их можно было встретить бродящих по коридорам, бесшумно скользящих по полутёмным залам, то взмывающих к потолку, то медленно спускающихся вниз. То были кровяные тельца Обители, поддерживающие порядок в её внутренних лабиринтах.
  Штоколов исправно выполнял свою часть договора, передавая молодому человеку тексты о Тарцини. Марат правил их вечерами, сидя в архивах. Всё-таки ему было очень любопытно, где старик их берёт.
  Сам Бернгард больше не снисходил до встречи с ним - так думал Марат.
  На деле же Бернгард, так и не понявший своего заблуждения, опасался насторожить Ярослава излишним вниманием к Марату. Он чуть ли не под лупой изучал тексты и недоумевал. В них должно было содержаться что-то, что должно было повредить ему, Бернгарду - но что?
  Бернгард, естественно, не обнаружил между Ярославом и Маратом никаких контактов, но он не мог быть уверенным, что их не было.
  Ох, и потешался бы Ярослав, узнав, как он озадачил своего соперника!
  А вот Марат, наверно, потешался бы меньше, даже если бы выяснил, что вызвало интерес к нему со стороны Бернгарда. Слишком уж много неприятностей свалилось на него из-за этой шутки. Спокойная, бездумная жизнь кончилась, кончилась, похоже навсегда, и все вокруг стало зыбким и опасным.
  Порою ему казалось, что и реальный мир может исчезнуть, истлеть, обрушиться на глазах, и он останется один в запертой пустой комнате. Пару раз ему снилось это, он просыпался в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем.
  Страх этот бесил его, и он срывал досаду, прикрикивая на ни в чём неповинного Аристотеля. Кот стоически сносил нападки Марата. То ли он по-своему сочувствовал хозяину, то ли уловил, что эти вспышки приносят ему внеочередную порцию еды.
  Так проходили недели. Штоколова стало беспокоить отсутствие Анатолия в Таниной жизни.
  - Ну не зря же мы на нее вышли, - бормотал он, расхаживая взад и вперед по комнате. - Она должна его встретить. Вопрос: где и когда?
  Главным было - когда? Время в обоих мирах шло одинаково. Если бы встреча Тани с Анатолием состоялась через десять лет, то и профессору пришлось бы ожидать её десять лет. Он не хотел ждать. И так слишком много лет было потрачено впустую. К тому же, он мог умереть, не дождавшись.
  Штоколов говорил словно бы для Марата, но больше все-таки для себя. Марат не вмешивался в ход его рассуждений. Не так уж много он знал о намерениях Штоколова, чтобы давать ему советы. Хотя он не мог не признаться себе, что расстаться с девушкой ему было бы жаль. За короткое время он привязался к ней.
  
  Таня, конечно, была более ребенком, чем женщиной. Она любила свои детские игрушки, сказки, и много мечтала.
  Теперь, когда прошло несколько недель, Таня уже по-другому вспоминала историю в подвале. О чувстве унижения, испытанном ею тогда, ей удалось почти забыть, и она вновь считала себя роковой соблазнительницей. Она почти убедила себя, что сама, сознательно, толкнула Анатолия на его выходку. Да и Валентина не уставала ей это доказывать. Маленькая блондиночка великодушно отошла на второй план, уступив Тане все лавры, чему немало подивился Марат. У подруг только и разговоров было, что о Таниной неотразимой привлекательности и её же беспощадной суровости.
  - Он ничего не мог с собой поделать, понимаешь? - настаивала Валентина. - Нет, напрасно ты его прогнала.
  - Ему не нужно меня видеть, - отвечала Таня рассудительным тоном, в котором проскальзывала тень сожаления. - Этого никогда не случится. И так будет лучше.
  - Вообще да, ты не могла остаться, после того что случилось, - после некоторого раздумья соглашалась Валентина. - Из гордости. Но он тебя найдет, вот увидишь.
  - Нет, я этого не хочу.
  Но разговор повторялся снова и снова, и в глубине души Таня начала ждать этой встречи. Она уже уверилась в том, что встреча непременно состоится, и ломала голову, просчитывая возможные варианты своего поведения. Как это случится? Когда и где? Если бы знать... Десятки мыслимых и немыслимых ситуаций прокручивались в её воображении, и она терялась, не зная, как ей хотелось бы поступить.
  Скорее всего, она просто пройдет мимо. А если он будет преследовать ее? Что ж, тогда она скажет ему, что обиды никогда не простит, и пусть он оставит её в покое. Навсегда.
  На этом месте становилось как-то неинтересно. А если все будет по-другому? Вдруг она окажется в опасности? Если бы Анатолий спас ее, стоило бы его простить?
  Таня начала размышлять, в какой опасности могла бы оказаться.
  Вообще слишком много начала она думать об Анатолии... Он стал постоянным гостем её мыслей, точнее сказать, не он, а его воображаемый двойник, выдуманное существо, имеющее мало общего с реальным человеком, с которым Таня и не могла толком познакомиться за короткое время их общения. Именно этого двойника она знала сейчас под именем Анатолия, и он все больше нравился ей, хотя в фантазиях своих она уже тысячу раз отвергла его.
  Марат качал головой. Надежды Штоколова, как он видел, имеют под собой реальную почву, но он не знал, радоваться этому или огорчаться.
  
  VIII. Кристин
   Детство. Павел
  2170-е и 2180-е годы
  Столь заинтересовавшая Марата Кристин была родной правнучкой Штоколова.
  Скорее всего, это обстоятельство само по себе и не повлияло бы сильно на её судьбу, если бы по воле случая она и два её брата не остались без других родственников. Кристин не помнила ни мать, ни отца - она видела их в последний раз, когда ей было чуть меньше трех лет.
  Она и братья оказались у Штоколова, и, вероятно, им повезло. Если бы не Штоколов, они, скорее всего, попали бы в приют для сирот, созданный отшельниками, где культивировалось непрестанное служение Логосу. Ни игр, ни детских забав, ни смеха - юные воспитанники такого рода учреждений были полностью лишены детства. То был полумонастырь, полутюрьма. Их ожидали бы ночные бдения, изнурение плоти, скудная пища, однообразный, тяжелый и бессмысленный труд - все было направлено на воспитание абсолютного послушания членам Сферы. Штоколов избавил правнуков от этой участи. Да, им повезло - во всяком случае, двум младшим детям.
  Он позволил им поселиться в его доме, заполненном всякой дребеденью - старинными полуистлевшими книгами, поломанными предметами из металла и пластика, резной мебелью, пыльными циновками, карнавальными масками из ткани и фарфора и другими странными и бесполезными вещами. Пока дети были совсем маленькие, он с ними почти не общался, хотя был по-своему добр к ним. Все же Кристин и младший брат ее, Леон, сильно боялись его сурового вида, и всегда старались играть тихо-тихо, чтобы ненароком не потревожить покой старого профессора. Он договорился с соседкой, чтобы она присматривала за детьми. Позже они стали посещать ближайшую школу, где учили читать, считать, слушаться отшельников и ждать пробуждения Логоса.
  
  Дом у Штоколова оказался необычный, как и всё, что было связано с этим человеком.
  Он был цилиндрической формы, двухэтажный, с очень высокими потолками. Редкий посетитель, вошедший в дом, попадал в просторную круглую прихожую. В нескольких шагах от входной двери стояла пара резных ажурных ширм, отделявших эту часть помещения. В центре прихожей была винтовая лестница, деревянная, выраставшая из пола, словно дуб. На уровне второго этажа дуб раскидывал ветви-мостики, ведшие на огороженную балюстрадой кольцевую галерею. В полусферическом потолке прихожей были решётчатые окна, в хорошую погоду в дом десятками проникали солнечные зайчики, внося в строгую обстановку некое легкомыслие.
  Из-за этих окон сверху дом выглядел не как диск, а как широкое кольцо, как много позже заметила уже выросшая Кристин.
  Полы были покрыты тяжёлым дубовым паркетом с редкими вкраплениями смальты и плоских металлических украшений - цветов, математических символов, букв разных алфавитов. В детстве Кристин потратила немало времени, пытаясь разгадать их смысл.
  На втором этаже располагались три спальни и кабинет Штоколова.
  На первом этаже была столовая, кухня, ванная, пара нежилых комнат. В одной жил старший брат Павел, вторая была заполнена разными необычными вещами. Эта вторая комната находилась прямо под кабинетом. В полу кабинета был люк, через который могла спускаться в нижнюю комнату рука-робот. Так Штоколов мог забирать снизу нужные ему предметы и класть их на место.
  Ещё из кабинета Штоколова можно было подняться на крышу, где была обустроена маленькая обсерватория.
  Во все комнаты можно было попасть из прихожей, некоторые из них еще соединялись между собой дверями.
  Стены везде были неброские, песочного цвета, кое-где висели гравюры.
  
  
  Поселение, в котором жил Штоколов, было довольно большим. Дом стоял на самой окраине, и с крыльца открывался великолепный вид на поля. С этой стороны их не пытались ничем засевать - рабочих рук не хватало. Прямо напротив крыльца садилось по вечерам солнце, и было оно здесь вечно усталое, потускневшее, и выглядящее так, словно уходит навсегда. Западная часть неба полыхала, а Леон и Кристин бегали по полю и играли в прятки.
  Другой брат, Павел, был на десять лет старше Кристин. В дом Штоколова он попал уже почти юношей, замкнутым, скрытным и мечтательным. Он научился уважать старика и не мог не испытывать благодарности за то, что тот приютил их в своем доме - но дом этот тяготил его. Близкой души не было в нем.
  Конечно, Павел любил брата и сестру, но они были еще слишком малы. Штоколов же редко снисходил до разговора с ним. Это был чужой человек - всегда сосредоточенный, молчаливый и погруженный в свои размышления. Павел боялся его почти так же, как и младшие дети, неизвестно почему - старик никогда и ни на что не выказывал раздражения или гнева.
  Наверное, в глубине души чувствовал Павел затаённую обиду. Он был юн, он нуждался в поддержке - но единственный человек, на которого он мог рассчитывать, замкнулся, точно устрица в своей раковине. Дни и ночи юноши проходили в вечном одиночестве. Леон и Кристин не ощущали такой тоски - они были вместе. У них были свои тайны, свои ребячьи радости и огорчения - у Павла не было ничего. Он был уже почти взрослым, и должен был что-то делать - и что-то делал, - но однообразный труд не радовал. Павел не сблизился ни с кем из жителей поселения, хотя и был неизменно вежлив и покладист. Его считали странным, как и Штоколова. Но старик и не нуждался ни в чьем обществе, а Павел страдал. Он должен был найти что-то, чтобы заполнить пустоту в душе. И нашёл.
  2173 год
  Однажды Павел пришел домой странно возбуждённый. Чёрные глаза блестели. Губы шевелились, точно он повторял про себя какую-то речь, он то улыбался, то, наоборот, мрачнел. Леон и Кристин - им было тогда лет по шесть-семь - почувствовали неладное и убежали в запущенный сад. Павел некоторое время стоял и наблюдал за ними сквозь запыленное стекло, потом, вздохнув, повернулся и направился к кабинету Штоколова.
  - Войдите! - услышал он краткий ответ на свой стук.
  "Я больше не боюсь", - напомнил он себе и вошел.
  Старик сидел в мягком кресле, покрытом искусственной медвежьей шкурой. Вдоль стен с пола до потолка возвышались стеллажи из серебристого металла, заполненные книгами, дисками, кубиками памяти, матрицами, журналами, голограммами и иными всевозможными носителями информации. Для большинства из них уже не существовало устройств, способных их считать. На полках лежал слой пыли. Но стол перед Штоколовым был пуст и чист. Столешница из полированного камня отражала свет, пробивавшийся в комнату сквозь мутное стекло. На столешнице, воздев вверх фарфоровые ручки, приплясывал тряпичный паяц. На лице куклы почти стерлись краски, остались только глаза, которые были большими и печальными. Павел внутренне вздрогнул и снова напомнил себе, что не боится. Его всегда пугало умение профессора управлять вещами, хотя он и знал, что старик просто забавляется с каким-то древним устройством, скорее даже - со старинной детской игрушкой. Сейчас таких уже не было - ну конечно же, конечно.
  Юноша сжал зубы.
  "Он опять хочет запугать меня, - раздраженно подумал он. - Запугать, запутать, заставить молчать. Но на этот раз я выскажусь".
  Штоколов чуть заметно взмахнул рукой, и паяц безвольно упал на стол.
  - Проходи, садись, - старик сделал приглашающий жест. - Ты хочешь что-то сказать мне?
  Павел подвинул ближе стул и сел напротив профессора. Слова, которые он готовил заранее, покинули его, и он замешкался, цепляясь за их обрывки. Потом вздохнул и стал говорить так, как приходило на ум сейчас, но все-таки еще старался вспомнить те, заготовленные фразы, потому что они были очень красивы и убедительны.
  - Да, хочу... - он сжал руки. - Дело в том, что я уже взрослый. Мне пора чем-то заняться.
  Старик удивлено поднял брови.
  - Ты же начал работать с прошлой весны. Что ты делаешь?
  - Я в полях. Делаю, что мне говорят.
  - Ну и тебе недостаточно этого занятия?
  Павел не понимал, сердится старик или насмехается. Но он был настроен решительно и не позволил себе смутиться или смешаться.
  - Нет.
  - Вот как. - Штоколов покачал головой. - А всем вокруг достаточно, знаешь ли...
  - Я не все, - как можно спокойнее ответил Павел. Потом с затаённым упреком добавил, - И вы тоже.
  Старик пропустил последнее замечание мимо ушей.
  - И что же ты собираешься, друг мой, делать?
  - Я готовлюсь стать отшельником.
  Тра-та-та-та! Главное сказано! Он был убеждён, убеждён в том, что его решение не понравится Штоколову. Он не знал, почему был так уверен в этом. Но старик не захочет отпускать его, он желает, чтобы Павел всю жизнь провел в этом доме, днем пропалывал картошку, каждый вечер, до смерти, смотрел с крыльца на огненные закаты, ел, спал, ничего не узнал, ничего не увидел...
  Он заставлял себя успокоиться. Не захочет отпускать? Но у старика нет никаких прав не отпускать Павла.
  Штоколов сплел пальцы рук в замок. Лицо его, казалось, совершенно утратило подвижность. Секунды тянулись медленно, медленно. Тишина завораживала. Павел подавил порыв броситься вон из кабинета и ждал, ждал. Долго ли еще ждать?
  Старик, наконец, нарушил молчание. Тон его голоса был холоден.
  - У меня были другие намерения относительно тебя.
  Павел рассердился.
  - Какие намерения? Вы даже никогда не говорили со мной!
  Штоколов надолго замолчал.
  - Да, мне следовало говорить с тобой, - произнес он наконец с непривычной мягкостью. - Я не заметил, что ты уже вырос, друг мой. Вы все казались такими детьми. И я все думал, что рано еще говорить. А теперь вижу, уже поздно. Но быть может, не стоит спешить, Павел? Ты еще совсем молод. Ты можешь передумать. Отшельником становятся навсегда, ты ведь знаешь об этом?
  - Знаю, - решительно сказал Павел. - Я готов к этому.
  - Подожди еще немного, - проговорил старик. - Ты не станешь счастливее. Я бы многое мог рассказать об отшельниках, но мы ведь почти незнакомы с тобой. Я ошибался, Павел. Дай мне возможность исправить эту ошибку. Давай узнаем друг друга.
  - Я знал, что вы будете против, - сказал Павел. Слова прадеда тронули юношу. Но он принял решение раньше, и вошел в эту комнату с единственной целью - выполнить его. Он не желал ничего слушать, заставлял себя не слушать.
  Штоколов убеждал его долго, но безрезультатно. Наконец, он убедился в тщетности своих стараний.
  - Пусть будет так, - произнес он наконец. - Тем не менее, приходи сюда, когда захочешь. Это твой дом. И твои брат и сестра остаются здесь, не забывай о них.
  И Павел встал со смутным чувством сожаления о глубочайшей утрате. Рука дружбы была протянута ему слишком поздно.
  Вскоре он покинул поселение. Его ожидали нелёгкие испытания, как и всякого, готовящегося вступить в Сферу. Чудовищное напряжение сил, душевных и физических, не заставило его сожалеть о принятом решении. Сомнения больше не возвращались к нему, но он о них все же помнил.
  После ухода Павла Штоколов стал уделять больше внимания детям. Особенно Кристин. Он приносил интересные игрушки - кукол с мягким, точно живым телом, с нежным розоватым румянцем на щечках, одетых в шелковые белые и голубые платья, приносил блестящие глянцевые журналы с красивыми картинками. Кристин нравились эти вещи, но она очень остро ощущала их иллюзорность. Они были совсем из другого мира, не из того, в котором жила она. Поэтому девочка не так уж часто играла с ними, предпочитая бегать по окрестностям с младшим братом.
  Леон был само добродушие. Если он и ощущал, что сестре достается больше внимания, то никогда не выказывал обиды. Они прекрасно проводили время вместе. Работой их не утруждали, учение не отнимало много сил и времени. Иногда старик что-то им рассказывал. Когда Кристин стала чуть постарше, она заметила, что он всегда ненадолго задумывается, перед тем как заговорить, словно прикидывает, предназначены ли его соображения для их ушей.
  Она хорошо понимала необычность своей семьи - все остальные были совсем другие. Еще совсем юной Кристин научилась ловко скрывать своё отличие от жителей поселка. Она всегда была мила и вежлива. С неизменным вниманием выслушивала разговоры о птичьем дворе, расположении грядок в огороде, сломанном или вновь починенном инвентаре, погоде, грозящей погубить посевы и тысячах других хозяйственных дел. Разумеется, эти вещи не могли не интересовать её и Леона - ведь от них зависела и их жизнь, но Леон никогда не мог на них сосредоточиться. Ему казалось, что есть дела, которые необходимо делать, но совсем не нужно долго и многократно обсуждать. Он вечно говорил с соседями о странном - его и считали странным, да и брат был такой же, недаром он подался в отшельники. Что поделать, у парня и дед сумасшедший - зато сестра такая милая. Вот уж не повезло девочке!
  Соседи жалели Кристин, но сама она в глубине души радовалась и гордилась, что семья у нее именно такая. Люди, которых она видела вне дома, казались ей слишком ограниченными, и это тяготило ее.
  Порою появлялся Павел. Сперва он исчез надолго, но после того как смог вступить в Сферу, стал заглядывать регулярно, хоть и не слишком часто. Он сильно изменился за короткое время. Из нервного хрупкого мальчика он превратился в молодого мужчину, энергичного и уверенного в себе.
  Все всегда радовались его приходу. Леон и Кристин, тогда еще дети, радостно визжа, повисали на нем. Даже Штоколов сдержанно улыбался. Его отношения с Павлом стали более похожими на нормальные отношения деда и внука. Семья обедала, потом старик с Павлом оставались в комнате, служившей столовой, и долго что-то обсуждали.
  Кристин с младшим братом играли на веранде и могли слышать взрослых. А беседы их порою принимали довольно бурный характер, хотя никогда не переходили в ссору.
  Некоторые из разговоров деда и Павла явно не годились для того, чтобы их слышали дети, но порой им все равно удавалось узнать лишнее. Один из этих разговоров лучше всего запомнился Кристин. Леона в тот момент не было, его отправили что-то принести из поселка. Кристин ждала его на улице, а потом ей пришла в голову озорная мысль. Она тихо вернулась в дом, встала на четвереньки и незаметно вползла в комнату, где сидели взрослые. Там она тихо-тихо пробралась за диван, стоявший у стены, и там притаилась. Ни Павел, ни дед её не заметили.
  Несколько минут она лежала, радуясь ловкости своего манёвра, и представляя, как Леон будет её разыскивать, потом от нечего делать стала прислушиваться к доносившимся до нее словам.
  Старшие говорили уже довольно давно, на тему, волновавшую их обоих. Кристин знала, что дед сидит в своем любимом кресле, а брат - на том самом диване, под которым она спряталась.
  
  Павел и Штоколов
  2177 год
  До девочки донеслась реплика Павла.
  - Как известно, отшельники делают много хорошего.
  - А то, что не столь хорошо, не так уж известно, не так ли? - в голосе старика прозвучала ирония.
  Павел пожал плечами.
  - Во что бы мир без них превратился? В горстку разрозненных поселений? Они хоть как-то объединяют людей.
  - Нет! - Штоколов даже привстал в кресле. - Они разъединяют людей!
  Павел вздохнул и махнул рукой.
  - Твоя неприязнь к ним мне известна.
  Старик опустился обратно и продолжал уже спокойно.
  - Отшельники управляют человечеством. Тебе это прекрасно известно, и именно поэтому ты ведь захотел стать отшельником - не так ли, друг мой? - Он усмехнулся. - К сожалению, они чрезвычайно недальновидные руководители. Они слишком убеждены в том, что ничего не требуется делать, кроме как поддерживать в людях веру в пришествие Логоса. Они погубили науку. Они заставили нас забыть историю. Мы живем только в настоящем. У нас нет ни прошлого, ни будущего.
  Отшельники уничтожили стремление к новому знанию - основное качество, отличающее человека от животного. Посмотри на наши поселения - ты находишь в них хотя бы проблеск интереса к чему-либо дальше своего поля? Нет. Всем известно, что обо всем остальном заботятся они. В то же время сами служители Логоса заняты лишь тем, что интригуют друг против друга, не так ли? Их занимает только собственное положение в Сфере.
  Но, видишь ли... - он запнулся. - Все это, в сущности, со временем может измениться, и было бы не столь страшно, если бы не...
  Павел слушал внимательно. Он ждал продолжения, но его не последовало. Тогда он заговорил сам.
  - Если они и погубили науку, то не раньше, чем наука погубила старый мир.
  - Старый мир погубила не наука, а жажда потребления. Ресурсы планеты истощены. Нужно искать новые. - Штоколов вздохнул и наконец произнес то, ради чего, видимо, и затеял этот разговор. - Система жизнеобеспечения, созданная Тарцини, рассчитана примерно на сто лет. Из них шестьдесят уже прошло.
  Павел в первый раз за все время разговора заметно напрягся.
  - Откуда тебе это известно?
  Штоколов снова невесело усмехнулся.
   - Я еще когда ты затеял это, говорил тебе - ты многого не знаешь.
  - Хорошо! - вспылил Павел. - Я многого не знаю! Так расскажи же мне, неразумному!
  На долю секунды самообладание изменило ему, и он стал похож на себя прежнего. Сразу бросилось в глаза, что он еще очень молод.
  Его собеседник помолчал несколько секунд.
  - Павел, - медленно проговорил он наконец, - если я не рассказываю о своем прошлом, то это совсем не потому, что я пытаюсь придать себе значимость. Я всего лишь старик, который никому не интересен. Но мое прошлое может представлять опасность сейчас, и особенно для тебя. Видишь ли, много лет назад я знал Александра Тарцини... и работал на него.
  Павел подался вперед.
  - Этого не может быть! - прошептал он ошеломленно.
  - Может, - бесстрастно произнёс Штоколов. - Я слишком много помню и не хочу вызывать к себе интерес. Ко мне не обращались уже очень много лет, но в Сфере могут вспомнить о моём существовании, если обстоятельства сложатся неудачно. Моё имя было известно, к счастью, в узких кругах.
  Потрясённый Павел некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
  - А это точные сведения насчет сроков? - спросил он наконец. - Ты уверен?
  - Абсолютно.
  - Но с этим надо что-то делать!
  - И что же с этим делать? - ядовито поинтересовался Штоколов. - Может, попросить слова на совете тринадцати? Павел, я не жалею, что рассказал об этом, но мне не хотелось бы, чтобы это знание погубило тебя. Будь осторожен.
  Павел помолчал.
  - Буду, - пообещал он наконец. - Да, ты много знаешь о Сфере - и такого, что я сам лишь недавно стал замечать. Скажи мне...
  Он не договорил. Кристин услышала, как хлопнула входная дверь - то вернулся Леон. Разговор сразу перешел на другое. Ей удалось выскользнуть из комнаты незамеченной. Девочка не все поняла в разговоре, но он оставил в ней смутное чувство тревоги. О том, что ей довелось услышать, Кристин не рассказала тогда никому, даже младшему брату. Чёрное облако тихо скользнуло по небосклону её детства, только что казавшемуся безоблачным.
  
  И все же то было лучшее время в жизни Кристин. Дед был добр к ней, братья её любили, заботы не обременяли, и оставалось вволю времени, чтобы играть и мечтать. Так и прошло несколько лет.
  Она и Леон уже имели какие-то обязанности, но все-таки по сравнению с другими жителями городка они оба находились на особом положении. Это все из-за деда, конечно. Побаивались его соседи. Хотя жил старик очень тихо и старался не привлекать к себе внимания - все же невольно он вызывал у окружающих его людей такое естественное чувство трепета перед непонятным. Его могли бы даже счесть колдуном - но к счастью, всем было прекрасно известно, что никаких колдунов, ведьм и иных сверхъестественных существ нет, а есть только Логос.
  Леон и Кристин никогда не злоупотребляли этим негласными привилегиями. Чувство самосохранения подсказывало, что чем меньше они отличаются от других, тем лучше.
  Кристин была уже почти девушкой. Но расставаться с детством ей не хотелось. Она не ожидала ничего хорошего от взрослой жизни, не мечтала о любви, о счастье, вообще ни о чем не мечтала. Единственным осознанным желанием её было повернуть время вспять.
  Чем старше она становилась, тем чаще вспоминала тот случайно подслушанный разговор, и тем больше понимала в нем. Там, в будущем, был тупик, глухая черная стена, перед которой ожидал весь род человеческий - и её тоже, и братьев - медленный, бессмысленный, мучительный конец, вырождение. А деда тогда, наверно, уже не будет. Странно, как это может быть мир без деда? Ах, да, и мира людей ведь тоже не будет...
  Днем она почему-то совсем не вспоминала об этом. Мысли приходили очень-очень поздно, когда тьма заволакивала лес, и поля, и её маленький город.
  "И почему только я оказалась тогда в комнате, - думала она, ворочаясь с боку на бок бессонными ночами. - Лучше бы я ничего не знала".
  Кристин удивляли в эти ночные часы и дед, и Павел, да и она сама - как все они могут жить, разговаривать, пить, есть, даже смеяться - зная об этом?
  "Мы все обречены, - твердил безжалостный голос разума. - Мы вымираем. Наша история заканчивается.
  Множества удивительных и прекрасных вещей, которыми наслаждались люди прошлого, уже давно нет. Замолчала музыка, выцвела живопись, исчезло кино, не стало литературы, большинство занятий потеряло смысл. Стало преступно рожать детей - жизнь новых поколений будет все более и более похожа на жизнь диких животных. Стало бессмысленно любить. Бессмысленно творить. Да и переживем ли мы хоть одну зиму, когда отключатся энергоснабжение и телепорты?"
  Подушка была мокрой от слез. Она вставала, отводила от лица влажные пряди, смотрела в окно. Погода была под стать её настроению. Безумно выл ветер. Серые перья облаков стремительно проносились над черным полем, редкие тонкие деревья клонились к земле. Старинное небьющееся стекло надежно защищало Кристин от разбушевавшейся стихии. Но настанет день, когда эта тонкая, но прочная прозрачная стена расколется, и заменить её будет нечем.
  По спине пробегала дрожь. Кристин касалась ладонями невидимой преграды, и руки её были такими ледяными, что стекло казалось теплым.
  Потом она возвращалась в постель и засыпала, и утром уже не думала об этом. Это было счастьем. Вернуться к этим мыслям еще и утром - значило сойти с ума.
  
  Аэромобиль в подарок
  2184 год
  Однажды Штоколов преподнес Кристин сюрприз. Впрочем, не только ей, но и обоим братьям.
  В тот день к ним зашел Павел. Старик находился в довольно странном настроении. У него был таинственный, даже какой-то лукавый вид. Это заметили все. Кристин и Леон молчали, надеясь, что все раскроется позже. Они знали, что деду известно много тайн, в которых он не собирался их посвящать, но раз уж он дал им возможность почувствовать, что что-то происходит - наверно, скоро все же выяснится, в чем дело.
  Павел же к тому времени прошел уже немало ступеней посвящения, и занимал не такую маленькую должность в отшельнической иерархии. Он привык действовать решительно, и сразу взял быка за рога.
  - Что происходит, а? - поинтересовался он, откидываясь в кресле и вертя в руках сигару. У старика имелся порядочный их запас, которым сам он не пользовался.
  - Ничего такого не происходит, - безмятежно ответил Штоколов. - С чего ты взял? Давай-ка я шторы задвину - а то кто из местных увидит курящего отшельника - нехорошо получится.
  Павел усмехнулся.
  - Курение - не такое уж прегрешение. На Остров за него не отправят, по крайней мере. Да и вообще эти мелкие ограничения - в основном для неофитов. Ответь лучше - что ты задумал?
  Старик все же задернул штору.
  - Что задумал? - переспросил он, и во взгляде его появился лукавый блеск. - Ну, раз уж ты сам спросил, я, пожалуй, скажу. Я довольно старый человек, как ты знаешь...
  Павел исподлобья покосился на него и изобразил всем своим видом покорность судьбе. Вышло забавно. Кристин хихикнула.
  - Угу. И что?
  - Мне известно, что некоторым немощным людям в особых случаях отшельники выдают разрешение пользоваться для облегчения передвижения старинными устройствами, которых сейчас не производят. Самодвижущиеся кресла, летающие подушки и иные подобные изобретения. Очень удобно, очень. Но обязательно нужно получить разрешение. А то могут прийти к заключению, что этот аппарат мешает пробуждению Логоса...
  - У тебя летающая подушка есть? - осторожно спросил Павел.
  На лице старика появилось странное выражение. Он ненадолго задумался.
  - Да, немного похоже, - ответил он наконец. - Пойдем, я тебе покажу. И вы, ребята, тоже посмотрите.
  - Ну пойдем, - Павел поднялся и отложил сигару, которую так и не раскурил. - Ох, не к добру это все...
  За домом, в зарослях кустов, ветви на которых никогда не срезали, сколько Кристин себя помнила, были широкие двери, ведущие, видимо, в подвал. Когда-то, еще в детстве, Кристин и Леон гадали, что спрятано за ними. Им тогда представлялось, что нечто волшебное. Они нередко прятались в кустах и подбирались к этим дверям, небольшим металлическим воротам без ручки, с одним-единственным круглым отверстием для ключа и ушками для висячего замка. Замка не было, но ворота всё равно не открывались. Тайна будоражила их фантазию. С годами они перестали говорить о дверях и даже думать, потому что уже перестали верить в чудеса. Уже и не хотелось, чтобы двери раскрывалась, потому что было ясно, что за ними не более чем куча хлама, увидеть который - означает с болью проститься с самой большой загадкой своего детства.
  Кристин думала об этом, и руки у нее холодели от волнения.
  - Странно, - задумчиво сказал Павел, - отводя ветви от стены дома. - Очень давно я мечтал узнать, что там спрятано.
  - Сейчас увидишь, - загадочно ответил старик, доставая из кармана блестящий металлический стержень - ключ.
  - Да. Но сейчас я научился опасаться исполнения желаний. - Павел сломал несколько мешавших проходу веток. - Пролезайте сюда.
  Прижимаясь к стене дома, Штоколов подобрался к воротам и вставил ключ в скважину.
  Раздалось тихое, еле слышное жужжание и створки раздвинулись. Кристин, трепещущая от прикосновения к тайне, зажмурила глаза... Ей казалось, она сейчас услышит шелест крыльев вылетающей жар-птицы, но слышала только шум листвы и голоса деда и братьев.
  - Темно там, - сказал Павел. - Нужен фонарь.
  Они стояли перед открывшимся проемом и смотрели в темноту, но никто не входил.
  - Надо просто войти, - будничным тоном ответил старик. - Свет включается автоматически.
  И он сделал шаг внутрь, в подвал.
  Все нерешительно последовали за ним. И свет зажегся.
  В подвале был серый цементный пол, гладкие серые стены. А в самом центре подвала стоял аэромобиль.
  По внешнему виду он напоминал автомобили, столь популярные в течение многих лет, начиная еще с двадцатого века и вплоть до Великого Разрушения. Только колес у него не было. Он был довольно большой - два кресла впереди и два сзади, и еще багажник. Аэромобиль сверкал даже в тусклом свете ламп, буквально слепил глаза.
  Корпус его имел великолепный, яркий, густой, глубокий синий цвет, точно небо, в котором аэромобиль был призван летать.
  Машина была абсолютно новая, будто только что сошла с конвейера...
  Это была самая замечательная вещь, которую доводилось видеть Кристин. Она буквально очаровала девушку. Она была прекрасна.
  Блаженное оцепенение Кристин, да и Леона тоже, прервал Павел, к которому наконец вернулся дар речи.
  - Ты хочешь, чтобы я выбил разрешение на это, как на инвалидную коляску?! - шёпотом возопил молодой отшельник.
  - Ну и что? Она такая... усовершенствованная немного. Тебе же не придется предъявлять это транспортное средство.
  - Ну и авантюра! - резко бросил Павел и коснулся зеркального бока чудесного летательного аппарата. Дверь немедленно съехала, словно стекла, в днище машины. Из салона пахнуло чем-то новым, необычным - пьянящей смесью ароматов искусно выделанной кожи, мускатного ореха и кедра. И все это было искусственным.
  Приключением, вот чем запахло, поняла Кристин. Опасным приключением.
  Павел отдернул руку. Но дверь уже исчезла, приглашая заглянуть внутрь машины.
  - На каком топливе это работает? - спросил Павел, снова касаясь блестящего металла, гладкого пластика - уже не в силах противостоять искушению, но еще пытаясь сопротивляться. - На бензине?
  Старик искренне рассмеялся, без обычной едкости, легко и весело, и смех снял напряжение. Все вдруг почувствовали себя свободно. Леон и Кристин тоже полезли к машине, стали её рассматривать, трогать, играть дверями.
  - На каком таком бензине, Павел? - продолжая посмеиваться, спросил Штоколов. - Бензин из чего делали, а?
  - Не надо выставлять меня глупее, чем я есть, - отозвался Павел, тоже чуть расслабившись. - Из нефти.
  - А нефть была израсходована гораздо раньше изобретения подобных устройств, - вдохновенно сообщил старик. - Тогда летали лишь на самолетах и вертолетах. То были неуклюжие машины, громоздкие, шумные, сложные в эксплуатации, для них обычно требовались специальные площадки, взлётные полосы и...
  - Ладно, - невежливо перебил Павел. - Экскурс в историю авиации послушаем потом. На чем же эта штука летает?
  - На солнечной энергии.
  - И сейчас она будет работать? - с сомнением проговорил Павел. - Здесь маловато света.
  - Того количества, что мы сейчас впустили, будет достаточно, чтобы вывести машину из подвала. А дальше - никаких преград. Получаса зарядки было бы достаточно, чтобы потом месяц передвигаться в подземных катакомбах. - Старик с нежностью посмотрел на аэромобиль. - Могу сказать без преувеличения - это шедевр. Шедевр инженерной мысли, вершина технических достижений Номо Sapiens. Ах, дети, если бы у наших предков было чуть больше здравого смысла, если бы лет двести назад моральный уровень человечества хоть в малой степени соответствовал развитию науки и технологии, если бы каждый человек не делал целью своей потребление ненужных вещей, а стремился к мудрости и свету знания - какой прекрасной могла бы быть жизнь сейчас! Увы.. Всю нашу историю плодами величайших научных открытий стремились воспользоваться для собственного обогащения люди невежественные и самовлюблённые - и, ослепленные жаждой власти и наживы, они погубили нас всех!
  Леон даже рот разинул от удивления. Он еще ни разу не слышал, чтобы дед высказывался столь откровенно.
  - А почему это вершина, дедушка? - спросил он, когда Штоколов закончил. - Есть же еще телепорты.
  - Телепорты? - рассеянно переспросил Штоколов с таким видом, словно забыл об их существовании. - Ну да, ты прав, конечно. Но не все там чисто с этими телепортами...
  Кристин промолчала. Леон, конечно, хотел что-то еще спросить, но Павел счел за благо вмешаться.
  - Не будем предаваться сожалениям о прошлом, пожалуй... - предложил он, метнув сердитый взгляд на деда. - Давайте посмотрим поближе на этот аппарат, раз уж он у нас появился.
  Штоколов коснулся двери. Она растаяла, и старик сел в аэромобиль. Дверь закрылась.
  Машина бесшумно поднялась над полом на полметра, развернулась плавно, дав всем отойти в сторону, и легко двинулась к воротам. её блестящее синее тело устремилось в этот светлый проем. Затрещали кусты. Машина полностью выскользнула из подвала, пошла вертикально вверх и исчезла из вида. Все это заняло не более трех секунд.
  Молодые люди тоже бросились к выходу из подвала. Растительность, которую не трогали годами, была смята и поломана. Аэромобиль завис над головами братьев и сестры у второго этажа дома.
  - Ух ты! - восторженно прошептал Леон.
  - Невероятно... - тихо пробормотал Павел.
  Кристин ничего не сказала. Она вдруг перенеслась в сказку и боялась неосторожным словом спугнуть происходящие чудеса и вернуться в реальность.
  Аэромобиль двинулся вперед и пошел на снижение. Он опускался на цветущий луг за домом.
  
  - Я всем вам покажу, как им управлять, - говорил Штоколов чуть позже. - Боюсь, на Земле больше не осталось таких машин. Как ты считаешь, Павел?
  Молодой отшельник покачал головой.
  - Никогда не видел. В Антарктиде, там где производство батарей, используются плавающие платформы. Но они не такие, как эта машина. Может быть такие и есть, но я об этом ничего не знаю.
  Штоколов распрямил пальцы рук и снова согнул их. Хрустнули суставы.
  -Ты сможешь добыть разрешение на аэромобиль?
  Павел вздохнул.
  - Ну допустим, добуду. Но как ты намерен его использовать? Если начать летать по всему свету - рано или поздно его все-таки сочтут мешающим пришествию Логоса и конфискуют. А нас всех - ну хорошо, если на Остров не отправят. Это слишком заметная вещь.
  Штоколов покачал головой.
  - Риск невелик. Во-первых, пользоваться им имеет смысл, только чтобы попасть в места, где нет поблизости телепортов, а стало быть и отшельников. Во-вторых, у него есть режим маскировки. Снизу аэромобиля практически не будет видно - он сольется с фоном неба. Да и люди сейчас нелюбопытны. - Он тоже вздохнул. - Я не знаю, какое применение может быть найдено сейчас этой машине. Но нужно, чтобы вы знали о её существовании. Она не может просто стоять в подвале.
  
  Водить аэромобиль научились все. Впрочем, это было несложно. Новый способ передвижения позволял смотреть на мир совсем иначе. Городки, в которых жили люди, были очень зависимы от телепортов. Через телепорт доставляли бесценные батареи и иные вещи, через него же являлись мудрые отшельники, рассказывающие о Логосе. Через них приходила помощь, когда город в ней нуждался. Телепорты были центрами тяготения, сердцем поселения, и уйти от них было невозможно. Там, в отдалении, был дикий лес, темнота, смерть.
  Так казалось. Но сейчас Кристин думала, что это не совсем так.
  - Раньше же не было телепортов, - говорил Штоколов. - Я еще это помню. Их создал Тарцини - но цена за них оказалась слишком велика, лучше был он их не создавал.
  - Какая цена?
  - Наша сила, девочка. Наша энергия. Наша целеустремленность. Наша удача. Мы отдаем это, входя в телепорт. И если один человек может и не замечать маленькой потери, но для расы в целом утрата оказалась роковой.
  Губы Кристин дрогнули.
  - Но если они перестанут работать теперь, то мы все, тогда...
  - Вот то-то и оно, - кивнул Штоколов. - Это яд, без которого мы теперь не можем существовать. Но не думай много об этом сейчас. Пока есть жизнь, есть и надежда, девочка.
  
  Беспокойство Павла и его исчезновение
  2185 год
  Жизнь потекла своим чередом. После появления аэромобиля от Кристин и Леона практически перестали что-то скрывать. Да они и были уже почти взрослые.
  Павел не так давно получил право доступа на Остров и порой говорил о нем. Правда, скупо и не очень охотно, словно через силу, но все же говорил, хотя у него никто ничего не пытался выспрашивать.
  - Странное это место. Странное и страшное.
  - Да, - кивал старик. Ну конечно, наверно странное, и наверно страшное - а как же иначе?
  - Ты не представляешь, как там живут люди, я все думаю - лучше бы их убивали сразу, чем подвергать таким страданиям.
  - Ты еще не привык? Неужели тебя это трогает? - не без язвительности осведомился Штоколов. Когда он бывал в мрачном настроении, то вспоминал, что Павел тогда решил стать отшельником, ушел, не поверил ему...
  - Да, меня это еще трогает, - рассердился Павел.
  - Извини.
  - Ничего. Но я не понимаю, для чего нужен Остров.
  
  И еще как-то Павел сказал:
  - Мне кажется, на Острове что-то происходит...
  - Что там может происходить? - пожал плечами старик.
  - Не знаю. Но там что-то делают.
  - Понятно, что там делают. Дурман. Ты хочешь сказать, его вывозят за пределы Острова?
  - Возможно... Я не знаю, что они вывозят. Но вывозят - и порой в большом количестве, свертки, упакованные в бумагу. Зато на Остров завозят брёвна, не раз замечал.
  - Брёвна... Свёртки... - Штоколов наклонился вперед, - Павел, не любопытствуй! Не лезь в дела Острова. Это чересчур опасно.
  - Да, все опасно, - вздохнул Павел. - И конца-краю этому не видно.
  
  На самом деле на Острове делали обычную писчую бумагу - по распоряжению Ярослава. Сейчас это было единственное подобное производство в мире, и оно полностью покрывало все потребности планеты. Но Павел, конечно, не знал этого.
  Маленькая фабрика была строго засекречена. Ярослав не мог позволить, чтобы кто-то, кроме доверенных, преданных ему людей узнал об её существовании. Никому не разрешалось вмешиваться в производственные процессы на планете, благословлённые самим Тарцини. Никому.
  Лет двадцать назад на Земле работало несколько таких заводиков. Но почему-то всех их практически одновременно постигла печальная участь. Один был почти полностью снесен во время разлива реки, другой располагался в городке, покинутом жителями из-за эпидемии, третий сгорел. Ярослав понял, что надо исправлять положение, и открыл фабрику на Острове.
  А Павел все-таки подобрался к ней, вопреки советам деда. И хотя он действовал осторожно, охрана заводика заметила интерес молодого отшельника.
  Следует сказать, что отшельников на Острове недолюбливали, по понятным причинам - все жители этого мрачного места оказались там по воле Совета. И те, кто молол древесные волокна, отливал и просушивал бумажные листы в раскаленных крошечных цехах, не имели ни малейшего представления, кто дает им за их тяжкий труд кусок хлеба. Подручные Ярослава действовали через посредников.
  И Павел жестоко поплатился за своё любопытство - настал день, когда он не вернулся с Острова.
  Его, конечно, искали. А может, и не так уж сильно искали. Это был не первый случай гибели отшельника на Острове. Ярослав, которому, конечно, донесли о случившемся, вероятно, принял Павла за шпиона. Бернгард тогда еще не появился на горизонте, но тайных врагов у Ярослава хватало всегда.
  И Павла не стало. Он больше не приходил, не секретничал с дедом, не смеялся, не курил сигару. Дед молчал. Леон тоже. Кристин сама пыталась узнать о судьбе старшего брата в Сфере. Отшельник, который разговаривал с ней, не был зол, не был равнодушен, это оказался настоящий, искренний, убежденный отшельник, он находится в мыслях где-то далеко, не здесь...
  - Тот, кто избрал этот путь, более не принадлежит семье, вы ведь знаете...
  Она навсегда запомнила эту фразу. Это было все, что удалось тогда узнать о Павле.
  Леон становится отшельником
  2186 год
  Он не так уж часто появлялся у Штоколова, но как оказалось, очень много значил для всех обитателей дома. Все они не переставали думать о нем, даже много месяцев спустя после его исчезновения. Однако ничего не говорили. Говорить было бессмысленно. Но когда что-то невысказанное накапливается в душах - это подобно тому, как будто накапливается электричество в атмосфере.
  Разразилась новая гроза, и причиной её стал мягкий, покорный, послушный Леон. Этот юноша, безусловно, оказался тихим омутом.
  Леон всегда был излишне мечтателен, но могло показаться, он почти доволен своей участью. Он не метался, не тосковал, как когда-то Павел, всегда спокойно выполнял то, что ему поручали, был терпелив, добр и уступчив. Но исчезновение брата сильно повлияло на него. Кристин иногда думала, что прежде Леон просто спал. Но потеря причинила ему боль, и от этой боли он проснулся.
  Проснувшись, Леон стал искать, чем ему заняться, и это не заняло много времени. Из прежних снов он запомнил одно - впереди пропасть. Он возмечтал избавить род человеческий от падения в нее. Конечно, столь грандиозные планы могли закончиться только одним. Молодому человеку, который хотел чего-то узнать, или чего-то добиться, был только один путь в мире Леона - стать служителем Логоса. Нет, был, конечно еще путь прямо на Остров, но чтобы туда попасть, нужно было уж очень сильно отличиться...
  И однажды Леон объявил о своем намерении пойти по стопам Павла. Кристин к тому времени уже предчувствовала недоброе, но не могла ничего поделать, и ожидала бури с мрачной покорностью.
  Если с уходом Павла Штоколов смирился относительно спокойно - Павел тогда был почти посторонний человек, - то решение младшего внука он воспринял совсем по-другому.
  - Ты с ума сошел, Леон? Логос погубил твоего брата, и погубит тебя!
  Леон покачал головой, возражая, и смущенно улыбнулся. Кстати, у него была очень необычная, запоминающаяся внешность. Темно-каштановые волосы завивались крупными кольцами. Глаза, очень большие, темные, но не черные, напоминали спелые вишни. Кожа очень гладкая и смуглая, черты лица неправильные, даже немного асимметричные, но внутренний свет доброты придавал им своеобразную красоту.
  - Павел разочаровался в Сфере. Но я уже знаю, что это такое. Я иду в Сферу с открытыми глазами! И если таких как я станет много, все изменится! Мы знаем, что нашему миру приходит конец. И все же мы сидим и ничего не делаем. Когда я стану отшельником, то постараюсь приложить все силы для спасения нашего общего будущего.
  Кристин прикрыла глаза. Ей пугали эти прекрасные, но трудновыполнимые намерения, она уже пыталась возражать, но юноша был глух к её уговорам. Волей-неволей пришлось выслушать все, что было сказано и дедом, и Леоном. К счастью, разговор длился минут пять, не больше.
  - Убирайся! И я не желаю больше тебя видеть! - Штоколов не кричал, говорил негромко, почти шепотом, но каждое слово сочилось ядом. Кристин в первый раз видела старика в таком гневе. Ненависть к Сфере, давно взлелеянная и тщательно скрываемая, прорвалась наружу.
  - Я хотел уйти по-другому, - растерянно произнес Леон и посмотрел на сестру, ища поддержки. Кристин чуть заметно пожала плечами. Она не одобряла эту затею. Но отменить ее, похоже, было уже поздно.
  - Добро пожаловать в реальность, - пробормотала она очень тихо. Никто её не расслышал.
  Леон повернулся и вышел из дома. В никуда. Даже не взял с собой ничего. Не успел собраться.
  Девушка и старик застыли, глядя друг на друга. Слишком уж быстро все случилось.
  - Вот мы и остались с тобой вдвоем. - Штоколов коснулся щеки Кристин и пошел в свою комнату. Медленно, медленно, по-стариковски шаркая... Кристин закусила губы и тихо уткнулась головой в деревянную стену. Слез не было. Но отчаяние разрывало её сердце.
  
  Теперь они жили еще более замкнуто, чем раньше. Кристин совсем не хотелось разговаривать об обоих братьях с жителями поселка. Старик стал исчезать надолго, иногда на целый день, а порой и на несколько дней. Он ничего не объяснял, лишь предупреждал о своем отсутствии.
  Единственной радостью Кристин был тогда аэромобиль. Она поднималась высоко-высоко, и наслаждалась самой безумной скоростью, которую только способна была развить великолепная машина. Земной шар лениво вращался под днищем аэромобиля. Кристин видела дикие леса, поля, реки и даже иногда - ох, надо же! - разрушенные города. Но приближаться к ним она не хотела. Эти гигантские памятники человеческой гордыне, пришедшие в запустение, разбросанные по планете черепки рухнувшей цивилизации - что ей в них?
  Она думала о другом. Может быть, Павел все-таки жив... Может быть, ей удалось бы найти его, а потом вместе уговорить деда простить Леона... Она так мечтала об этом. А аэромобиль все мчался вперед, послушный её воле.
  Ей казалось, она управляет аэромобилем. А может, было наоборот? Она любовалась волшебной машиной, и все больше стремилась ей соответствовать. Машина была красива искусственной, хромированной, блестящей, утонченной красотой. И Кристин хотелось быть такой же.
  Она в то время много листала старинные журналы. Там были фотографии женщин, выглядевших совсем не так, как сейчас. Яркие ткани, элегантные фасоны, блеск, ушедший в прошлое. Как же попасть в это прошлое, если настоящее столь печально?
  Когда-то в детстве дед подарил ей игрушку - генератор ароматов. Стоило нажать несколько кнопок - и в хрустальный флакон выплескивалась благоухающая прозрачная жидкость, золотистая или розовая, зеленоватая или сиреневая. Сейчас она вернулась к этому развлечению. Некоторые ароматы нравились ей, иные - нет. Но она продолжала забавляться с этой игрушкой, и достигала все большего мастерства - создавала стойкие, таинственные, замечательные запахи, цветочные, древесные, иные, необычные, которым даже названия сейчас не было. Когда-то давно может и было название, а теперь забылось.
  
  Штоколов показывает Кристин Обитель Разума
  Май 2187 года
  Ее очень привлекала возможность погрузиться в выдуманный, пустынный и бессмысленно красивый мир, но Штоколов все-таки вырвал Кристин из её фантазий.
  - Хочешь, покажу тебе, где я бываю? - спросил он однажды.
  - Очень хочу.
  - Только будь осторожна. Тебе нельзя будет пойти со мной. Ты лишь отвезешь меня до...
  - До чего, дедушка?
  - До границы, - ответил он непонятно.
  На следующее утро они сели в машину. Кристин вела аэромобиль невысоко над лесом, слушаясь указаний деда, и наконец опустилась где-то в поле у одинокого телепорта. В низине маячило большое старинное здание. Оно не производило впечатления заброшенности, как давно покинутые строения.
  - Мне пора. - Старик чуть заметно усмехнулся. - Только не вздумай ходить за мной, Кристин. Понимаешь?
  - Ладно, - пробормотала Кристин, осматриваясь. - А что это за место?
  Штоколов выглядел удивленным.
  - Ты что, до сих пор не поняла? Да ты живешь в своих грёзах! Понимаю, что там веселее, но все же лучше проснись, Кристин! А теперь - до вечера.
  Он уверенно зашагал прочь по черной ленте дороги, туда, вниз. Кристин смотрела ему вслед, растерянно...
  - Это Обитель Разума... - прошептала она с благоговением.
  Впрочем, открытие потрясло её не так, как позже - Марата, все-таки дед был человеком необычным, и она об этом знала.
  С тех пор она порой прилетала к границе Обители и рассматривала её издали, но никогда не пыталась нарушить запрет и спуститься в долину.
  Конечно, она пробовала выяснить у Штоколова, что он там делает.
  - Я ищу.
  - Что?
  - Силу, чтобы остановить служителей Логоса.
  - Хочешь, я помогу тебе?
  Штоколов ненадолго задумался, потом покачал головой.
  - Нет. Для тебя это слишком опасно. Я не хочу рисковать тобой. Вдруг он не примет тебя...
  - Кто? - с волнением спросила Кристин.
  - Страж Обители.
  - Он человек?
  - Нет, моя девочка, он не человек. Если б я сам знал, кто он!
  
  Бернгард. Насилие
  Сентябрь 2187 года
  Ей изредка удавалось увидеть Леона. Он не появлялся в доме, но порой передавал ей записки с предложением встретиться. Обычно не в их городке.
  Когда они были вместе, то забывали обо всем. Говорили о детстве, иногда вспоминали Павла. Но, как правило, избегали болезненных тем. Эти короткие встречи были праздником, и им не хотелось его омрачать.
  Вот только не всегда это удавалось.
  Однажды они встречались в тех краях, где проходило послушничество Леона. Кристин уже не раз бывала там. Территория Сферы была окружена забором, но они не заходили туда и разговаривали в небольшом парке перед главным входом. Здесь росли каштаны и липы.
  Болтали о каких-то забавных пустяках. Вдруг выражение лица Леона изменилось. Весёлое оживление исчезло, и он напряженно смотрел на что-то за спиной Кристин.
  Кристин, немного испугавшись, обернулась.
  К ним подходил отшельник.
  Это был худой и бледный человек средних лет, чуть сутулый, с глазами, лишенными блеска. Суровые черты лица отшельника были малоподвижны. Руки он скрестил на груди, и белизна их резко контрастировала с темной тканью плаща. Губы неодобрительно кривились. Казалось, он всем своим видом осуждает радость, которую минуту назад испытывал Леон. Впрочем, одно присутствие этого человека убивало всякую мысль о весёлости.
  - Это моя сестра. Кристин. - Леон заметно волновался. - Бернгард, мой наставник.
  - Хорошо. - Бернгард равнодушно посмотрел на Кристин. - Леон, мне придется прервать тебя. Необходимо принести на кухню воды из колодца. Сейчас.
  - Да, Бернгард.
  - Иди.
  Сердце Кристин сжалось. Бедный Леон, зачем он ушел, почему она не смогла отговорить его от этой идеи - стать отшельником? Чтобы им помыкал мрачный человек с недобрым взглядом? Куда лучше было бы остаться с ней и дедом и жить в мире грёз - пока не наступит конец. И тогда умереть - всем вместе.
  - Ваш брат стремится стать хорошим служителем Логоса, - прервал её мысли Бернгард. Леон уже ушел, незаметно кивнув ей.
  - Да, - отозвалась Кристин. Она очень удивилась любезности отшельника. Не предполагала, что он заговорит с ней.
  - Это трудная работа, но он прекрасно справляется.
  - У меня был еще другой брат, - неожиданно для самой себя сказала Кристин. - Он тоже был отшельником. Но он пропал на Острове.
  - Мне известно, о ком вы говорите. Но вы не знаете наверняка, что он погиб.
  Она внутренне вздрогнула.
  - Но ведь он исчез!
  - Надейтесь на Логоса. Все в его руках.
  Радость Кристин померкла. Что-то подобное она уже слышала.
  - Да это мне известно. Благодарю вас.
  Она повернулась, чтобы уйти.
  - Подождите, - произнес ей вслед глуховатый голос. - Неужели вы думаете, что служителям Логоса не подвластно больше, чем простым людям?
  Кристин снова посмотрела на отшельника.
  - Я не понимаю, - сказала она напрямик. - Если вы что-то знаете о Павле, расскажите мне. Если вы не можете рассказать, не давайте мне ложных надежд.
  - О, да, да. - Отшельник приблизился к ней - слишком близко. - Вы считаете, что очень умны, не так ли? И мало верите в пробуждение Логоса.
  - Я верю в пробуждение Логоса, - проговорила Кристин и чуть отступила. Ей была неприятна близость постороннего человека. А про Логоса - что еще можно сказать незнакомому отшельнику?
  - Идите за мной, - приказал отшельник и быстро двинулся по заросшей травой тропе.
  Кристин пошла следом. Она все же надеялась. Вдруг этому странному типу что-то известно о Павле? Иначе зачем бы звать ее?
  Кристин стала волноваться. В груди противно замирало, по спине полз озноб. Руки холодели и подрагивали. Она не знала, куда их девать. Они ужасно мешали. Горло перехватило, и стало трудно дышать.
  Отшельник довел её до небольшой, ниже человеческого роста, дверцы в стене, окружавшей поселение служителей Логоса.
  - Вам предстоит пройти... испытание. - Он равнодушно посмотрел на Кристин, поворачивая ключ в замке. - Испытание трудное. Но вы можете уйти немедленно. Тогда вы навсегда потеряете надежду узнать что-то о вашем брате.
  - Нет!- воскликнула Кристин шепотом. - Я согласна.
  - Подумайте сейчас, - скучающим тоном, точно исполняя надоевшую обязанность, продолжал отшельник. - Если вы сейчас войдёте, уже нельзя будет отказаться. И вам некого будет винить, кроме себя.
  - Я хочу знать, что случилось с моим братом, - сказала Кристин.
  - То есть ваш ответ - да?
  Кристин молча кивнула.
  За дверью была комната без окон, с белёными стенами и каменным полом. Вторая дверь, в противоположной стене, была закрыта. На стенах висели металлические предметы, некоторые древние и ржавые, некоторые новенькие и тускло поблёскивавшие в просочившемся в комнату свете.
  Бернгард ввел Кристин в эту комнату и закрыл за собой дверь. Стало совсем темно, как в погребе.
  Кристин застыла неподвижно. Но её спутник, казалось, совершенно свободно чувствовал себя в темноте. Он легко и быстро двигался по комнате и брал что-то со стен. Кристин слышала его шаги и звяканье металла. Страх с новой силой охватил ее. Что он собирается делать с нею? Она поддалась порыву, совсем не подумав - надо было попытаться хоть немного узнать о предстоящем испытании. Все рассказы о жестокости служителей Логоса, которые ей приходилось слышать прежде, всплыли в памяти. Однако она понимала, что уйти уже поздно. Уходить надо было раньше, до того, как она переступила порог этой комнаты.
  - Снимайте одежду, - равнодушно распорядился невидимый голос.
  Неужели? её привели сюда только для этого? Отшельник! Чувств, которые нахлынули на нее, было слишком много - потрясение, разочарование, досада и... облегчение. Она не слишком цеплялась за свою девственность - в её мире не придавали этому особого значения. Если этот мужчина просто хочет взять её - хорошо, пускай... Это не так уж страшно. Может быть, ему все-таки известна правда о судьбе Павла? И он расскажет ей? Что ж, это будет честный обмен.
  Но она еще медлила.
  Отшельник из темноты обжег её быстрым ударом - плетью.
  - Снимай! - прошипел он.
  О, Логос! Напуганная Кристин торопливо раздевалась, и этот человек успел еще несколько раз хлестнуть ее. Наконец вся одежда упала вниз, на пол.
  - Протяни руки! - последовал следующий приказ.
  Она стояла обнажённая, босыми ступнями на камне, и холод от камня поднимался по голеням, по бедрам, по ягодицам, по животу и спине, и добрался до груди, до самого сердца. Сердце заледенело. Руки она послушно протянула, чтобы избежать ударов, которыми готов был осыпать её отшельник.
  На запястьях сомкнулись железные кольца. её мучитель дернул за короткую цепь, и Кристин упала на колени. Он быстро схватил её за волосы, развернул и толкнул в грудь. Теперь она лежала на спине, на полу, подогнув колени, и прижав к груди скованные руки.
  Он наклонился и развел её бёдра в стороны - с такой силой, что ей показалось, он готов разорвать ее.
  Она в первый раз закричала, извиваясь в стальных объятиях. Голос велел закинуть руки за голову. Кристин не подчинилась сразу, и отшельник отпустил её бедра и вновь хлестнул плетью несколько раз - по чему придется. Попало по боку, по ягодице, и последний удар пришелся прямо между ног. Кристин корчилась и кричала. Боль была такая, что она почти лишилась сознания.
  Но это было только начало. Ей все-таки пришлось закинуть руки, и отшельник опрокинулся на нее. Лежать было неудобно и холодно. Железо, сковавшее руки, врезалось в запястье.
  В Кристин рывками вонзался инородный твердый предмет, точно кинжал. Движение этого предмета отзывалось ужасной болью. её тело сжималось и не принимало его. Это еще больше разъяряло отшельника. Он давил на нее все сильнее и сильнее, и прижимал её к полу. Кристин ударялась о камень, чувствуя, что спина уже покрыта ссадинами.
  Продолжая пронзать ее, он мял её соски, сжимал изо всей силы и порой царапал ногтями. Потом отпустил и навалился сверху всей тяжестью. Ей казалось, он раздавит ее. Плащ отшельник скинул, под плащом оказалось подобие власяницы, сотканной, казалось, из металлических проволочек. Эти проволочки раздирали её грудь и живот, пока отшельник ёрзал на ней.
  Все пересохло внутри, и все более и более мучительными становились для нее движения отшельника. Она мечтала умереть. Но пытка не кончалась. С каждым разом все резче врезался он в её тело.
  За все время отшельник не издал ни звука, кроме нескольких коротких приказов. Но вот он еще убыстрил свои удары - если это было возможно, - и издал торжествующий звериный крик.
  -А-а-а....
  И остановился, рухнул прямо на Кристин. Ей было нечем дышать. Мышцы сводило судорогами.
  Она потеряла счёт времени.
  Способность понимать, что происходит вокруг, вернулась к ней, когда в комнату проник свет. Отшельник встал и открыл дверь. Кристин смотрела сквозь полузакрытые веки, содрогаясь, и ожидая, что будет дальше.
  Он вернулся и смотрел на нее, уже успев накинуть плащ.
  - Вот оно, единение с Логосом, - проговорил он глухим шепотом. - А ведь иногда испытание длится и дольше, много дольше. Но не хотелось бы испортить... такую красоту. Служители Логоса не слепые, нет, не слепые. - Он усмехнулся. - Но вы не должны рассказывать о нашей встрече. Никогда. Никому. Вы понимаете? Наши действия оценят неправильно, и вы первая пострадаете от этого.
  Кристин молча закивала. Она не могла бы ничего сказать, даже если бы захотела - горло сдавило, и она словно разучилась владеть речью.
  - Чудесно, - произнес отшельник. - Если же что-нибудь станет мне известно, я немедленно сообщу вам... как и обещал. - С этими словами он повернулся и исчез из её поля зрения. Она услышала, как лязгнула дверь - не та, через которую они вошли, а другая. Та осталась открытой. Кристин была одна.
  Задыхаясь, она долго лежала на полу, обессиленная и разбитая. Она хотела бы заплакать, но слезы не лились, точно их выжгло. Наконец Кристин нашла в себе силы встать, собрала разбросанные по полу вещи, с трудом оделась и выскользнула из комнаты.
  На улице было еще светло, и она опасалась кого-нибудь встретить. Но вокруг было пустынно. Она брела через липовую рощу и все думала, жива она или нет. Ей казалось, что нет. Она добралась до телепорта, хотела вернуться домой, но в последний момент передумала, и набрала код кабины, что стояла перед Обителью Разума.
  Сюда-то точно никто не мог забрести.
  Кристин улеглась в траву, на холме, и долго лежала там и смотрела на Обитель. Обитель была великолепна. Она развалилась у реки, подставляя вечернему солнцу бока - сверкающие грани. Порой здание становилось серым, как скала, потом вновь светлело. Метаморфозы завораживали.
  Кристин наблюдала за ними, и то забывала о своем унижении, то вспоминала. Но это событие странным образом отодвинулось очень далеко, в прошлую жизнь. Она осознавала, что все это происходило именно с нею, но с нею не такой как сейчас, а с совершено другой. Потому что она - менялась. Она умерла и воскресла.
  И когда солнце коснулось краем дальнего леса, и Кристин поднялась, собираясь домой, то превращение завершилось.
  Кристин стала такой, какой увидел её Марат впервые у телепорта перед Обителью Разума - безупречной, изящной, любезной, равнодушной и скрытной. Эта маска, которая превратилась в её "я", давала силы жить дальше. Искренность и непосредственность полностью исчезли из души ее.
  Если бы она вдруг начала всем говорить, что думает постоянно...О! Где бы она тогда оказалась - очень быстро! Прежде она постоянно страдала от необходимости все время сдерживаться. А теперь - уже не будет страдать. Она осознала это и ощутила смутную радость освобождения.
  И еще в тот вечер она перестала думать о будущем, и научилась жить одним днём.
  
  IX. Татьяна
  Москва летом
  Июль 1995 года
  Во всех временах лето вступало в свои права. У Тани закончилась сессия, и неизменная подруга Валентина предложила поехать отдохнуть с компанией её брата.
  Марат, обречённый всюду таскаться за Таней, вздохнул с облегчением - ему до смерти надоел мегаполис.
  Но пока они оба бродили по городу, заканчивая какие-то настоящие и выдуманные дела.
  Москва была раскалена до предела. её широкие проспекты и узкие переулки были столь же безлюдны и полны зноем, как улицы среднеазиатских городов. В торцах старых домов зияли крошечные черные окна, за которыми, казалось, томились заточенные восточные красавицы. На листьях деревьев лежала сухая пыль. Солнце стояло в зените, ни деревья, ни дома почти не давали тени. Все краски сливались в общем слепящем сиянии.
  Жара изгнала человека с улиц и завладела городом. Кариатиды, поддерживающие балконы, блаженно купались в ярком свете. Москва была отдана во власть автомобилям - они шныряли здесь, как хозяева, они тащились по широким магистралям нескончаемым потоком, и Марат, оказавшись где-нибудь на Садовом кольце, украдкой вздыхал от сознания собственного одиночества среди тысяч металлических тварей, не страдающих от духоты. Он не привык к ним и никак не мог уйти от впечатления, что они одушевлённые и не слишком доброжелательные к человеку.
  Высокие здания обступали молодого человека со всех сторон. Их массивные стены давили на него. Марат чувствовал себя запертым в огромной каменной клетке, точнее, в лабиринте, не имеющем выхода. Город заглотнул его - еще не рождённую душу, - не поморщившись, да что там, даже не заметив, и теперь медленно перемалывал гигантскими челюстями. Это был единый могучий организм, он с легкостью преобразовывал инородные частицы в собственные кровяные тельца, и они послушно двигались по артериям-улицам, считая себя свободными и не замечая, что являются всего лишь крошечной частью целого.
  Марат наблюдал за этими согласованными перемещениями как бы со стороны. Москва пыталась завладеть и им, хотя от него не было никакой пользы. Но слишком многое в большом городе пугало и отталкивало его. Он привык к открытым пространствам, к простору, к пьянящему ветру и неяркой и нежной, ласкающей глаз, пестроте полей. Здесь же не было тишины и спокойствия, обычных для мира Марата: город кипел. Это ощущалось даже в безлюдных переулках - за каждым из сотни окон таилась своя страсть и своя тоска. Воздух был вял, тяжел и переполнен невысказанными словами.
  На вокзалах и рынках, несмотря на жару, была сутолока. Перетекали один в другой запахи жареных кур, бензина, роз из цветочного ларька, пота, краски, табачного дыма, дорогой и дешевой парфюмерии. Двигались людские потоки, смешивались один с другим и вновь расходились на перекрестках. Машины стояли в пробках, гудели, ревели моторами, заглушая русскую и иную речь. Марат цепким взглядом выхватывал из толпы отдельные лица, старательно изучал их - на них лежала печать озабоченности или ожесточения.
  "Как они живут здесь?" - думал он удивленно, озираясь по сторонам. От этой безумной суеты, казалось ему, безмолвно кричит само Время. Оно не выносило подобного насилия над собой, Время с большой буквы. Оно незаметно отступало с шумных проспектов, исчезало из городских квартир, оставляя вместо себя подделку, грубый суррогат, которого всегда не хватало. Впрочем, большинство жителей города не замечало этой подмены, а если кто вдруг настораживался, то возникающее ощущение тщетности всех своих усилий оказывалось столь болезненным, что любопытствующий старался немедленно отбросить подобные мысли.
  
  ***
  
  - Что стало с городом? - поинтересовался как-то Марат у Штоколова.
  - Таких городов больше нет, ты знаешь, - ответил профессор равнодушно.
  - Жаль.
  - Нисколько. - Старик прикрыл глаза, словно вспоминая. - Города сильно пострадали во время Великого Разрушения. Я в них уже не жил. Часть из них, те что были на побережьях, ушла под воду, но те, что не были затоплены, выжили бы, как выживали всегда. Роковым ударом для них стало не это. Когда Тарцини обрел могущество, он запретил селиться в них. И сеть телепортов не подходит близко к тем местам, где находились города. Он желал начать новую историю с нового листа.
  - Мне все это известно, - сказал Марат. - Но новая история не лучше старой.
  - Не лучше и не хуже, - согласился Штоколов. - Беда-то не в городах, а в людях. А людей он изменить не смог. Их сам Логос лучше не сделал бы, даже если бы он существовал. От себя не убежишь.
  Марат промолчал.
  
  ***
  В поезде
  Наконец, наступил день отъезда.
  Ехали вшестером - четыре парня и две девушки. Таня была знакома только с Валентиной и её братом Колькой. Остальных участников похода она не знала даже по именам.
  И тогда-то, в поезде, уезжающем из Москвы в Осташков, и случилась встреча, о которой столь мечтал старик Штоколов...
  
  Поезд вот-вот должен был отправиться. Колька уже познакомил Таню с двумя своими приятелями - Саней Чеботаревым и Димкой Верещагиным. Оба они ей очень понравились.
  Димка похож на кота Матроскина, сразу подумалось Тане. И она не ошиблась. Он действительно был такой же хозяйственный и рассудительный. К тому же он был маленького роста - и почему-то это делало его еще больше похожим на кота. Не уличного - тощего, грязного и голодного, - а домашнего, пушистого, такого, который сидит по вечерам в мягком кресле и урчит, словно маленький трансформатор - ур-р-р, ур-р-р...
  Впоследствии, уже по приезде на место, Димка первым заботился о завтраке и ужине, и не уставал скорбеть по поводу постоянного отсутствия обеда. Именно благодаря ему продукты были рассчитаны так, чтобы их хватило на три недели. Димка вообще любил поесть. И еще любил, чтобы все вокруг были довольны. Из-за своего покладистого характера он порой впутывался в авантюры, к которым сам не имел ни малейшей склонности.
  Саня Чеботарев был внешне полной противоположностью Димке. Высокий, худой, с прямыми болтающимися темно-русыми волосами, он поставил перед собой цель - и упрямо шел к ней, жертвуя едой, сном и любыми удобствами. Цель его заключалась в том, чтобы наловить рыбы. Он уже начал было произносить монологи о спиннингах, сетях, угрях, щуках, наживке, и прикидывать, на какой улов он может на этот раз рассчитывать, когда появился последний участник похода.
  Таня от неожиданности выронила билеты. Валентина была не меньше ошарашена.
  Впрочем, Анатолий тоже удивился. Но быстро нашелся.
  - А, старые знакомые? Рад встрече.
  - Зд-д-равствуй, - запинаясь, пробормотала Таня, поднимая билеты с пола. А Валентина тоже быстро опомнилась и заулыбалась превесело.
  - Привет, привет!
  И даже рукой помахала.
  - А, вы уже знакомы? - обрадовался Саня, не заметив возникшего напряжения. - Ну здорово! Вот приедем, будем рыбу ловить.
  - О, ужас, - Валентина капризно надула губки, - я уже слышать не могу о рыбе. Нет, правда!
  И так все и сошло просто и тихо. И поехали. Никто не сошел с поезда, никто не устроил шума. Тане сперва все ломала голову, стоил ли вспоминать о той, первой встрече, но вскоре ехать стало очень весело, и она махнула на все рукой.
  Саня все раздумывал о рыбалке. Он с таким упоением о ней рассказывал, что заслушался даже Марат.
  - Незнакомое место... Кто знает, где там рыба стоит. Местные знают, конечно. Но никто ведь не расскажет. Ну ничего. Мы на тихом бережку встанем и денька два подкормим рыбку. Я вот кашу везу... - Он мечтательно посмотрел перед собой. - Щучка, она, любезная, в тростничках стоит. На озерах, говорят, полно тростинков.
  - Разве щуки кашу едят? - с удивлением спросила Таня.
  - Не-ет, щуки-то кашу не едят, мы кашей малька подзовем, а крупная рыба туда же пойдет, на мелкоту охотиться. Вот тут-то мы её и изловим. - Он улыбнулся, предвкушая радостную минуту. - Хищника хорошо на малька ловить.
  Марат продолжал вслушиваться в его разглагольствования и даже забыл, что его самого в этом поезде не существует, вообще-то. Он тоже умел ловить рыбу и пару раз ловил себя на том, что пытается препираться с Саней, а также уличать его во вранье - когда тот начинал нести ну совершеннейшую околесицу. Но Саня его, конечно, не слышал.
  Нет, все-таки быть виртуальным существом неудобно.
  Незаметно наступила ночь.
  Поезд не слишком торопится, постукивает колесами, в черном окне мелькают бело-желтые огни, невидимые железнодорожные платформы, ели, осины, маленькие спящие домики пробегают в темноте мимо и в темноте остаются. На несколько минут поезд замирает в тусклом свете вокзала. Все вокзалы отличаются друг от друга лишь названиями маленьких городков - желтые стены, арки-окошечки, лавки на платформе. В окошечках виден зал ожидания - давно сломанные часы под потолком и несколько рядов стульев. На стульях спят, используя рюкзак в качестве подушки, и без конца играют в карты. Потом выходят на улицу, долго слоняются по платформе и курят. Здесь Время отдыхает, никто не беспокоит его...
  А в общем вагоне продолжался интересный разговор.
  - Сколько, ты говоришь, сом весит? - спрашивал Анатолий.
  У Сани глаза загорелись фанатичным огнем.
  - До трехсот килограммов весит сом. Вот бы такого поймать! - Он неосторожно повысил голос.
  С боковушки возмущенно закричали:
  - Эй, да потише вы там! Совесть потеряли совсем!
  Саня перешел на шепот.
  - Прикинь, триста килограммов! Это пять метров в длину... Представляешь, хлоп! - и такое чудо изловить!
  - С ума сойти! - с изумлением прошептал Колька.
  Анатолий приглушённо расхохотался.
  - Ничего себе - хлоп! Да такое чудо тебя самого - хлоп! - и проглотит. Вместе с лодкой и спиннингом.
  - А что ты думаешь, - Саня наклонился над столом, - бывали случаи, когда сомы коров утаскивали.
  Марат попытался толкнуть Саню под локоть, чтоб тот унялся, - безуспешно, разумеется.
  - Прямо из хлева? - продолжал веселиться Анатолий.
  - Почему из хлева? - Когда разговор шел о рыбе, у Сани пропадало чувство юмора. - Корова зашла в реку водички попить, и тут вдруг - раз! - и сом. И нет коровы.
  - Неужели правда? - пробормотал совершенно обалдевший Колька.
  - Больше никогда в жизни купаться не пойду, - сказала Таня. - Не хочу, чтобы меня сом сожрал.
  Саня обиделся за сома.
  - Ну и зря. Они безобидные создания. Питаются, в основном, падалью. Живут в глубоких омутах.
  - Да-а, - протянула Таня, сдерживая смех, - а кто корову съел?
  - Не верь ты ему, - не унимался Анатолий. - Это не сом, это наверно акула была. Она еще снималась в фильме "Челюсти".
  - Смейтесь, смейтесь, - беззлобно сказал Саня. - Вот поймаю, и будете завидовать.
  - Еще бы! Прославишься. Станешь первым в мире человеком, которого вместе с лодкой проглотил сом.
  - А как ты будешь их ловить? - спросил Колька.
  Саня погрузился в описание крючков, блёсен, наживок и поплавков.
  Анатолий пошел курить.
  Таня положила голову на скрещенные на столе руки и вдруг заснула. Ей почему-то снилось, как пятиметровый сом с огромными усами плавает у берегов широкой-широкой реки где-то в тропиках, ухмыляется огромной зубастой пастью и отправляет в эту пасть бананы, которые усами срывает с невысоких прибрежных пальм.
  
  -Да проснёшься ты, или нет? Вставай, сколько можно?
  "Это мне, что ли?" - подумала Таня, и хотела приоткрыть глаза. Потом сообразила, что безопаснее будет этого не делать. Может быть, тогда её оставят в покое.
  - Димка! Где карта, балбес?
  - М-м-м...
  - Вставай!
  Таня рискнула приоткрыть один глаз. Она лежала на нижней полке, под головой у нее была сумка. В вагоне было светло. Над ней стоял Анатолий и тщетно пытался вернуть к жизни Димку Верещагина. Ему уже удалось разбудить всех пассажиров, которые к тому моменту еще спали. Кроме Димки.
  Наконец, он заворочался.
  - М-м-м... Чего тебе надо? Зачем ты меня мучаешь? Что я тебе сделал? Отвяжись...
  - Что ты мне сделал? Да я всю ночь не спал, пока ты дрых. Где карта?
  - Зачем тебе карта в такую рань? - застонал Димка и стал медленно сползать с полки. Сперва в поле видимости появился один носок, потом второй, потом джинсы, потом серый свитер и над ним - всклокоченные темные волосы.
  Таня осторожно стала осматриваться. Колька дремал, уронив голову на стол. Саня сидел рядом и смотрел в окно.
  - Да брось ты, Толь, - сказал он. - Потом посмотрим.
  Анатолий посмотрел на него ошалевшими глазами.
  - Так ты же сам сказал, что тебе позарез нужна карта!
  - Я так сказал?
  - Ну да, ты пять минут назад заявил, что тебе нужна карта, чтобы посмотреть, где лучше ловится жерех.
  - Серьёзно, что ли? Ничего не помню.
  - Тьфу! - сказал Анатолий и полез на полку, освобожденную Димкой.
  Через несколько минут Димка вернулся, умытый и причесанный.
  - Толь, а зачем тебе карта?
  - Угу.
  - Что ты говоришь?
  - Да сплю я...
  - Это мне нужна была карта, - грустно сказал Саня. - Только я не помню, зачем она была мне нужна.
  На минуту все замолчали.
  В вагоне суетился народ. Паковал вещи, бегал за кипятком, кто-то искал в сумке полотенце, кто-то куда-то дел рюкзак, какие-то дети с визгом лезли на верхнюю полку. Таня пошла умываться.
  Предвкушая конец пути, поезд весело постукивал колесами - тук-тук, тук-тук, тук-тук... Димка возмущался.
  - Почему нам чаю не дают? Всегда в поездах давали чай. В таких стаканах с железными подстаканниками. И два куска сахара в бумажной обертке.
  - Сейчас тебе, чай... - бормотал Анатолий сверху. - В общий вагон. Кофе со сливками. Может, тебе и в электричку надо чай подавать?
  - Неплохо бы, - сказал Димка мечтательно. - Еще хорошо бы к чаю пирожные. Булочки с кремом. Тань, ты умеешь делать булочки с кремом?
  - Не знаю. Надо попробовать.
  - Как моя мама их готовит! Это же мечта, это поэма! Понимаешь, она делает такое полужидкое тесто, а потом ложкой выкладывает на противень, а потом ставит в духовку, и они через полчаса поднимаются. Они выходят такие, - он сделал руками такой жест, будто скатывал снежок, - кругленькие, а внутри пустые. А потом их разрезают, и внутрь кладут крем. Сами булочки совсем без сахара, а крем сладкий. Вкусно. - Он помолчал. - Надо было с собой взять десятка два хотя бы.
  - Так и взял бы, - сказал проснувшийся Колька.
  - Не сообразил. - Димка был явно недоволен собственной непредусмотрительностью.
  - Ничего, - сказала Таня. - Все равно сейчас бы от них ничего не осталось.
  Тем временем исчез за окном бесконечный лес, и вместо него появились серо-белые пятиэтажки и бревенчатые симпатичные домики. Поезд въехал в город Осташков.
  Вылезли из поезда, перетащили вещи к автовокзалу. Перед автовокзалом стояла кирпичная водокачка, похожая на древнюю сторожевую башню.
  - Удочки бы не поломать в автобусе, - озабоченно сказал Саня. Он был настолько уверен в том, что все люди думают исключительно о рыбалке, что заражал окружающих своей уверенностью, и они действительно начинали думать о рыбалке.
  Подъехал автобус. Через полчаса Осташков, да и все другие города, стали казаться далекими и почти нереальными. И мир повернулся другой гранью.
  
  ***
  Зачем Штоколову Анатолий?
  Штоколов ликовал.
  - Я не промахнулся! - негромко, но торжествующе восклицал он. - Я его нашёл! О, небеса! О, Логос! Я его нашёл!
  Марат с сожалением прогнал мирные мысли о рыбалке. Он так до сих пор и не знал, что такое было известно Анатолию, ради чего Штоколов столь упорно разыскивал его в бездне ушедшего времени. И сейчас он решил, что настал удачный момент спросить об этом.
  - Зачем он вам нужен?
  Радость столь опьянила Штоколова, что он частично отбросил скрытность. А может, просто счел, что уже пора немного приподнять завесу тайны.
  - Видишь ли, Марат, - произнес он полушепотом, хотя никто и не мог их услышать, - этот молодой человек, Анатолий, владел секретом абсолютной власти над людьми.
  Марат невольно рассмеялся.
  - Шутите?
  Старик покачал головой.
  - Вовсе нет. Почему ты так решил?
  Марат пожал плечами.
  - Насколько я успел его узнать, если бы он таким секретом владел, он бы им и воспользовался. Причем немедленно.
  Штоколов вздохнул.
  - Почему он им не воспользовался, мне неизвестно. Но совершенно точно, что он знал, как заставить весь мир себе повиноваться. И он оставил записи, как это сделать. Использовал это знание совсем другой человек, много позже.
  Марат понял, что старик говорит серьёзно. И безумная догадка мелькнула у него в голове.
  - Тарцини?!
  - Марат, заметь - я не говорил этого, - тихо отозвался старик. - Но ты и сам все понял.
  - Где эти записи? - выдохнул Марат.
  - Они были у меня в руках когда-то. Но они не полные. В них нет некоторых деталей.
  Молодой человек задумчиво потер рукой висок.
  - И вы ищете эти подробности? Правдоподобно...
  - Более чем, - старик усмехнулся. - Ты что ж, мне не доверяешь?
  - Приходится доверять, - Марат пожал плечами. - Больше ничего мне не остаётся. Но...
  - Остальное - позже, - решительно произнес Штоколов. - Я еще не все выяснил.
  
  Марат вышел из Обители. Он думал о том, что может случиться, если профессор преуспеет в своих изысканиях. И вовсе не был уверен, что желает старику удачи.
  Одному Логосу известно, как Штоколов мог бы это знание использовать. Он ненавидит отшельников и, очевидно, постарается уничтожить Сферу. Марат смотрел на отдалённые холмы невидящими глазами... Ближайший сподвижник Тарцини попытается уничтожить Сферу, некогда Тарцини созданную; вот так всё повернулось, потому что это уже не та Сфера. Со времени Великого Разрушения прошло много десятилетий, сменилось несколько поколений, и произошла страшная подмена, подмена внутренней сути отшельников, не заметная простому человеку, занятому выживанием. Да, Штоколов, чувствующий эту подмену остро и ясно, будет избавляться от власти отшельников. Но цена? Возвращение буквально из небытия страшного знания, которым владел Александр Тарцини...
  "А если оно достанется мне?" - внутри все сжалось, по плечам и спине поползли ледяные мурашки. Марат не хотел владеть этой силой. Он хотел покоя.
  ***
  На озере
  Палатки стояли на дне соснового колодца. Колодец был до краев наполнен медовым воздухом. Под ногами похрустывала смесь из песка, шишек, солнечных зайчиков и опавшей хвои.
  Часам к двум в колодец лениво заглядывало солнце. Торопиться ему было незачем. Здесь никто никуда не торопился. Солнце рассматривало палатки, тоненькими пальчиками трогало веревки, поблескивало на мисках, кружках и лезвиях топоров и нагревало надувные матрасы до температуры раскалённых сковородок. Песок на берегу тоже накалялся так, что по нему было невозможно ходить.
  Озеро плескалось буквально в двух шагах от палаток. Оно было серебристым как ртуть. По нему бежали волны: то большие, то маленькие, то мелкая рябь, а то и вообще никаких волн не было. Только гладкая зеркальная поверхность. Вдалеке водная гладь касалась темной, почти черной полоски леса. И куда-то за лес, неведомо куда, простиралось плоское небо. По небу нехотя передвигались пухлые облака, сверху пушистые и бесформенные, снизу гладкие, точно срезанные. Как будто они лежали на невидимой глазу прозрачной ровной поверхности.
  Облака были похожи на стаи толстых пегасов. Ветер гонял их над озером, тщетно пытаясь собрать в кучу. Но пегасы - то ли непослушные, то ли слишком глупые - все время разбредались в разные стороны.
  Подступы к берегам огромных плесов и маленьких озер заросли тростником. Тростник перегораживал протоки из одного озера в другое. Лодки проплывали здесь с трудом, весла путались в высоких стеблях. Извивались маленькие речки от озера к озеру, поворачивали налево, направо, петляли всеми возможными способами. Тихо качался тростник, качались травы на берегах, переплетались ажурной сеткой. И сосны тоже качались и перешептывались. Дни тянулись неторопливо, похожие один на другой, сливались друг с другом и превращались в одно сплошное солнце, сосны, песок и воду.
  Анатолий оказывал Тане явные знаки внимания. Он все время был рядом, и она была этим очень довольна. А вот Марат - не очень. И отнюдь не потому, что ему не нравился Анатолий. Несмотря на всю свою резкость, этот парень Марату даже был симпатичен. Но он точно знал, что с его будущим связано что-то... непостижимое. Страшное. Трагическое. И он очень не хотел, чтобы это грядущее событие задело Таню. Он желал ей счастья.
  Его положение здесь начинало тяготить его больше, чем обычно. Он не мог оставаться равнодушным зрителем. Перед ним были живые люди, которых впереди ждали какие-то беды. А он был здесь, но не мог предупредить хоть намёком.
  Но пока ничего такого не происходило. У Сани только были сплошные огорчения. Рыбы в озере было много. Явно много. Громко и весело плескалась крупная рыба, и по воде разбегались широкие круги. Но почему-то щуки, лещи, жерехи и сомы не шли на Санину удочку. Зато в огромных количествах попадалась рыбёшка мелкая. Сотни маленьких нахальных ёршиков сплывались к месту стоянки со всего озера и с упоением пожирали драгоценных червей.
  И конечно, все над ним потешались. Просто анекдоты про него рассказывали, полёживая на самом солнцепёке и глядя на озеро.
  - Прикинь, поплавок вниз ушел, Саня делает профессиональную такую подсечку, а на крючке сидит матёрый ершара длиной аж целых восемь сантиметров!
  Тут один из белых пегасов лениво перевалился пухлым телом на другой бок - там, на лазурном пастбище - и закрыл собой солнце. На землю упала тень.
  Сверкающее озеро сразу почернело. Но веселье не прекращалось.
  - Что ж он, совсем поплавок утопил?
  - Ну да! Можно было подумать, акула какая-то клюнула.
  Саня не терял надежды.
  - Вот будет побольше ершей, щуки сюда приплывут, охотиться будут.
  - Куда ж больше-то? Чтобы они по ночам в палатку залезали?
  Саня обиженно пожимал плечами и обращал взгляд на поплавки.
  
  Ночи были тёмные. Анатолий порой показывал на далёкие огоньки в вышине - хвалился знанием звёздного неба.
  - Какая звёздочка больше всего нравится, а? - спрашивал он, обнимая Таню за плечи.
  - Вон та. - Таня указала на самую яркую искорку у себя над головой.
  - А вот мне нравишься ты. А это Вега.
  - А ты откуда знаешь?
  - Да я их все знаю. Видишь, рядом маленький ромбик из четырех звёздочек? Это созвездие Лиры. Вега в этом созвездии главная.
  Они брели через поле к лесу. Земля на поле была неровной. Из земли торчали подрезанные колкие стебли.
  Полная луна сияла в небе и отражала тысячи человеческих взглядов. С каждым, живущим на земле, она была лично знакома и любила доверительно заглядывать в глаза. Ей нравились художники и поэты, воспевающие её красоту, ибо она была тщеславна, и не зря она кокетничала, накидывая на себя то молочно-белое, то лимонно-золотистое сияние. Медленно плыла луна над лесом и была прекрасна необыкновенно, упиваясь вызываемым ею восхищением. У луны сейчас можно было просить что угодно, ибо любила она простор и одинокого путника, и не любила тесных городов с запылённым небом.
  Но Таня и Анатолий этого не знали и ничего не стали просить у небожительницы.
  Они знакомились друг с другом, и хрупкое драгоценное доверие возникало между ними.
  Таня, в сущности, только расставалась с безоблачным детством. Она могла бы и ещё немного там побыть, однако и в её мирок властно вторгалась жестокая эпоха. Таня чувствовала это по постоянной озабоченности папы с мамой. Но ей самой будущее представлялось в светлых красках, стоит только приложить немного усилий - и всё будет хорошо. Таня выглядывала из своего уголка в широкий мир с интересом, но без опасений.
  Она часто стеснялась своей неискушённости, неопытности и наивности, но с Анатолием почему-то это её не смущало.
  - Хочу найти работу, - рассказывала Таня. - Хочу помогать родителям. Они мне не жалуются, конечно, но я же вижу, что с деньгами плохо.
  - А кем ты хочешь работать?
  - Не знаю, - вздохнула Таня. - Если честно, я даже не представляю себе, что делают люди на работе. Ты ведь работаешь?
  - Да.
  - А что делаешь?
  - Настраиваю компьютеры. Устанавливаю программы. Железки внутри меняю. Для бухгалтерии, и для других отделов тоже.
  - А где ты этому научился? У нас в институте и компьютеров-то нет.
  Анатолий улыбнулся.
  - В институте. Только не на занятиях. Я подрабатывал в охране, и в нашей комнате стояла пара машин. Играли на них в стрелялки. Там научился и разбирать, и собирать, и всё остальное.
  - И печатать тексты знаешь как?
  - Знаю, - ответил Анатолий и насладился Таниным восхищённым взглядом.
  - На самом деле, - вздохнул она, - у нас есть вычислительный центр, но машины там такие, на которых можно только программы писать.
  - Какие программы?
  - Бейсик (* Язык программирования, распространённый в 70-х -90-х годах XX столетия.) это называется... Там такие чёрные экраны с зелёными буковками. Можно создавать массивы чисел, элементы в них искать, чертить линии, графики всякие.
  - Ну видишь, сколько всего ты умеешь.
  - Я ничего не умею, - откровенно, даже немного сердито ответила Татьяна. - Поэтому и спросила про печать текстов, потому что могу представить, для чего это надо. А я? Вот приду я устраиваться на работу по объявлению. И что скажу? Что умею сортировать массивы? Надо мной же посмеются просто.
  - Ты что, боишься, что над тобой посмеются? Боишься, что о тебе подумают?
  - Если честно, то боюсь. Переживаю всегда из-за этого.
  - Не надо бояться, - серьёзно сказал Анатолий. - Будешь бояться, тогда будешь стесняться спросить, и никогда ничему не научишься.
  - Да, наверно, - согласилась Таня. - Но и учиться-то не понятно, где. У меня нет доступа к такому компьютеру, которые сейчас в фирмах используются. Я не умею с ним работать. Даже не знаю, как его включить.
  - Хочешь, я тебя научу? - Он остановился и привлёк девушку к себе.
  Она упёрлась руками в его грудь.
  - Ну-ка, отпусти.
  Сердце Татьяны на миг захолонуло, а потом затрепыхалось беспорядочно. Появилось чувство, что вот она стояла на твёрдой почве, и вдруг волна подхватила её и понесла, удерживаться больше не на чём, но чем-то такое положение очень интересно и приятно.
  Анатолий подержал её несколько секунд, потом легко коснулся губами её щеки, выпустил и переспросил:
  - Так показать тебе, как печатать?
  - Только как печатать?
  - Конечно.
  - Я подумаю.
  Она сделала пару шагов в сторону, успокаиваясь.
  Марат и чувства Анатолия воспринимал совершенно отчётливо, словно бы и с ним был связан, а не только с Таней.
  Моя девочка будет. Моя. Маленькая. Хрупкая. Гордая. Заберу себе.
  Нет, не сейчас. Надо приручить. Не спугнуть. Не сейчас.
  Впереди, за деревьями, на поверхности озера колыхалась золотая россыпь, лунные лучи дрожали на водной ряби. Анатолий скользнул между стволами, почти выбежал на край обрыва. Подобрал камень и швырнул в озеро. Камень поскакал по металлической воде, один, два, три, четыре, пять раз, оставляя пересекающиеся круги, тончайшие кусочки золота дробились и множились.
  Татьяна тоже вышла к обрыву и встала рядом, заглянула вниз, осторожно взяв Анатолия за локоть, то ли держась за него, то ли, наоборот, удерживая.
  - Я-то уж давно работаю, - рассеянно проговорил Анатолий. - Сперва только для себя, потом семье стал помогать. Отца нет. Мама мало получает.
  - Ты один сын?
  - Была сестра. Она погибла два года назад. Машина сбила.
  - Ох... Толя...
  - Мама тогда в больницу попала. И дед ещё был жив, за ним надо было ухаживать. - Он запнулся и добавил просто: - Тяжело было.
  Сострадание тронуло её мгновенно и сильно, душа растворилась в жалости. В этот миг она была беззащитна, желая принять чужую боль. Она неосознанно стиснула руку Анатолия.
  Невидимый, неслышимый Марат задумался, удивившись силе этого чувства. Ему как-то не приходило в голову, насколько жалость может тронуть женское сердце.
  Анатолий не осознал своей власти над ней в это мгновение. А может, и осознал, но не захотел использовать своё случайно возникшее преимущество. Он не привык искать сочувствия.
  Марат, видящий в темноте, заметил, как Анатолий нахмурился и качнул головой, словно отгоняя непрошеные воспоминания.
  
  Анатолий. 1993-1994
  Осень 1993 - Зима 1994
  Тяжело было.
  После смерти дочери мать Анатолия надолго попала в больницу. Ещё был дед в соседнем районе, старик, и раньше мало выходивший из дому. Несчастье подкосило и его. Он почти не вставал.
  На руках у Анатолия, студента младших курсов, фактически оказались два инвалида.
  Средств к существованию не было совсем.
  Нестерпимо угнетала несправедливость. Виновник смерти сестры не понёс никакого наказания. Это был успешный деловой человек, слишком успешный, крутивший сумасшедшими деньгами.
  Ненависть поселилась в душе Анатолия, долгое время занимала там слишком много места и мешала жить. Через какое-то время он справился с ней, она не исчезла совсем, но теперь уже не грызла его ежечасно и ежесекундно. Он осторожно сложил её, убрал в уголок своей души и порой натыкался на неё там. И тогда холодное бешенство снова охватывало его.
  Он не мог жить в этом аду, он должен был что-то исправить.
  Но это - потом. Сейчас главным было - выжить.
  Ездил к матери почти каждый день. Иногда не приезжал, но тогда на душе оставалось беспокойство. Физическая усталость переносилась легче. Тяжелее были однообразные разговоры, бредущие по кругу, точнее, по спирали, повторяющиеся много раз за встречу и так изо дня в день.
  - Ты не перерабатываешь?
  - Нет. У меня все хорошо.
  - А как же дед?
  - Я у него бываю, мам. Привожу продукты.
  - Но ты не очень устаёшь?
  - Нет, не устаю.
  - Может, тебе академический отпуск взять?
  - Нет, я справлюсь.
  - А сколько у тебя сейчас подработок?
  Круг длился бесконечно. Но однажды всё-таки прерывался, чтобы начаться в следующий раз. Анатолий выходил из больницы в промозглую вечернюю мглу, тёр ладонью ноющий от недосыпания висок и шёл к метро.
  
  Институт он не бросил и бросать не собирался. Лекции нередко пропускал, конечно.
  Анатолий нашёл тогда подработку: возить газеты из типографии на торговые точки. Занятие было несложное, но выматывало. Он вставал в полпятого, к шести приезжал в типографию, забирал кипы газет и к семи привозил продавцам. Так это дело и называлось - "возчик". По сути всё сводилось к купле-продаже, взял по дешёвой цене, на лотке продал подороже. Перебиться как-то помогало.
  К началу девятого он добирался до института. Садился на заднем ряду, клал голову на стол и дремал первую лекцию. Аудитории были большие, студентов много, преподаватели либо не замечали этого, либо смотрели сквозь пальцы.
  На второй лекции Анатолий просыпался и пытался что-то уяснить. Понимал он легко, но не видел практического применения для полученных сведений. Криволинейный интеграл, теория поля, ряды... зачем это? куда это всё девать?
  А студенческая жизнь шла своим чередом. В тёмных больших аудиториях пили пиво между лекциями, в ещё более тёмном полуподвале поигрывали в преферанс на деньги. Просто для азарта, символические. Хотя для кого как. Анатолий обычно выигрывал, немного, тысяч по семь-десять, но между прочим, обед в студенческой столовой.
  Здорово Анатолий наловчился в преферанс играть. Было у него какое-то чувство карты, он почти всегда знал, стоит ли торговаться за прикуп. Интуиция. Впрочем, он старался зря не рисковать, просчитывал ходы. Когда он закрывал глаза, пёстрые рубашки карт мелькали перед его внутренним взором, тасовались бесчисленные колоды, превращались одна в другую красно-чёрные масти. Эти картинки нравились ему. В них всегда карта ложилась как ему хотелось, а иногда даже лучше.
  Анатолий терпеть не мог играть с девушками. Это снижало уровень. Впрочем, случалось такое редко. Лишь иногда в подвал спускалась Лена, одногруппница, красивая крашеная блондинка с длинными прямыми волосами и немного высокомерным выражением лица и говорила:
  - Ну что, Толь, обыграть тебя?
  - Да ради бога, - усмехался Анатолий.
  Несмотря на презрительный вид, Лена была довольно милой, разговорчивой и легкомысленной. Она встречалась с несколькими мальчиками сразу и с удовольствием об этом рассказывала, сравнивая поклонников.
  Она неизменно проигрывала и неизменно долгов не отдавала. В какой-то степени это раздражало Анатолия - он-то играл не только из любви к искусству.
  Институтским приятелям о своих бедах он упоминал лишь мельком, из гордости.
  
  Дед был уже лежачий. Теперь Анатолий приезжал к нему каждый день. Покупать продукты, кормить, менять бельё, стирать.
  Утром оставлял еду на столе рядом с кроватью, оставлял судно на стуле и уходил на работу.
  Ещё с утра надо было открывать шторы, чтобы днём старик мог видеть небо. Там, в небе, были облака и порой летала стая серебряных голубей - всё, что осталось от мира.
  Иногда Анатолий, устававший до потери себя, до бессознательности, забывал шторы открыть.
  Вечером старик жаловался, говорил, что ничего не видит, что он просит так мало, что он никому не нужен. Анатолий первое время оправдывался, потом просто молчал, через силу выполняя обычные вечерние действия.
  Один раз, после особенно трудного дня, он сорвался.
  - Горячее можно только вечером поесть, - заметил дед. - Я же весь день на голодном пайке.
  Анатолий оставлял ему бутерброды и чай на день.
  - Ну да, - ровно согласился он.
  - И чай остывает, холодный. А днём ведь ты не можешь забегать?
  - Ты же знаешь, что нет.
  Несколько минут прошло в молчании.
  - Ты сегодня не открыл шторы, - вдруг с упрёком сказал дед. - Я же тут как в склепе.
  - Да. Я же не могу обо всём помнить! - почти крикнул Анатолий. Подошёл к окну и резко рванул портьеру. Тяжёлая ткань беспомощно повисла на паре крокодильчиков.
  Анатолий резко повернулся и, не посмотрев на дедушку, вышел на кухню.
  Включил свет. Не так давно раскололся старый абажур, сам собой. Под потолком осталась висеть тусклая лампочка. Денег на новую люстру не было и не предвиделось.
  Он сел на табуретку, уронил голову на руки и заплакал.
  Анатолий вспоминал дедушку, каким он был весёлым, как гулял с ним и с сестрой в овраге и прятался за деревьями. Как ловил рыбу и давал ему удочку. Как ездили в Парк Горького, катались на колесе обозрения, и дед покупал мороженое. Как...
  Ему сейчас казалось, что своей резкостью он предал эти драгоценные воспоминания. Настоящее разрушено, а он разрушил и прошлое.
  Слёзы текли, он их не сдерживал. Никто не увидит. Сестра умерла. Мама в больнице. Дед не придёт, не сможет, он же не ходит. При этой мысли стало совсем плохо, его трясло, плечи беззвучно вздрагивали.
  Пришёл в себя он не сразу.
  Приступ отчаяния продолжался несколько минут. Потом ещё минут двадцать Анатолий просто сидел, смотрел в тёмное окно. Сперва бездумно, затем со стыдом осмысливая происшедшее.
  - Нельзя так, - тихо прошептал он сам себе. - Соберись.
  Я не могу себе позволить слабость. Я должен. Больше некому.
  Жизнь заботливо учила его древней мудрости. Учила лично, не перепоручая эту задачу преподавателям.
  Debes, ergo potes (* Ты должен, значит можешь (лат.).).
  
  Он вернулся в комнату к деду. Старик не лежал - сидел! Сидел на диване, спустив босые исхудалые ноги. При появлении Анатолия он посмотрел на него, осуждающе и строго.
  - Я хочу повесить шторы.
  Анатолий на миг прикрыл глаза.
  - Я сейчас повешу. Извини. Я просто устал. Больше не буду забывать открывать.
  Дед молча подвигал губами. Потом сказал:
  - Хорошо.
  Анатолий уложил старика обратно в постель, потом подвинул стул к окну, встал на него и стал цеплять шторы к зубастым крокодильчикам. Разрушения были не так велики, как могли бы. "Хорошо ещё, карниз не сорвал", - подумал он рассеянно.
  - А где Лиза? - прозвучал за спиной голос деда. - Она давно не заходила.
  Лиза. Погибшая сестра. Внутри у Анатолия всё оборвалось. Опустив руки, он повернулся на стуле.
  - Ты... ты не помнишь?
  - Нет. А что я должен помнить? - ворчливо спросил старик.
  - Она... она учится. Сдаёт экзамены. Скоро приедет.
  Похолодевшими руками он с трудом прицепил оставшуюся часть штор.
  - Я пойду спать. Спокойной ночи.
  - Спокойной ночи.
  Анатолий ушёл в соседнюю комнату. Опустился на диван. Что теперь делать? Дед... он, конечно, лежал, но он же был в здравом уме... А сейчас... Может, я виноват с этими шторами? Что делать? он же может уйти из дома. Или пойти на кухню и устроить пожар. Да нет, он не встаёт. Но сегодня он почти встал.
  Что делать, что делать?
  Помощи ждать было неоткуда.
  Ночь он почти не спал.
  Когда он немного отключался, ему мерещился стук колёс товарного поезда. Тык-дык, тык-дык, тык-дык, тык-дык... Звук нарастал, усиливался, приобретал мощь и силу, поезд летел где-то в одном шаге от Анатолия, но его нельзя было увидеть. Анатолия мучил этот бесконечный ритм, мерный грохот металла. Он не хотел слышать этот стук. Но поезд тащил его за собой, "тык-дык" усиливалось, становилось всё громче, поезд стремительно влекло по невидимым рельсам, и само время, трепеща и скуля, оставалось позади. Всё заполнял перестук стальных колёс. Тык-дык, тык-дык, тык-дык, тык-дык... да остановите же! - тык-дык, тык-дык, тык-дык - не могу больше! - тык-дык, тык-дык, тык-дык... Достигнув наивысшей точки, звук начинал медленно, но верно стихать, и в конце переходил на шёпот - тык-дык, тык-дык, тык-дыг... потише, пожалуйста! - тык-дык... Анатолий облегченно вздыхал, а потом поезд объезжал круг и снова приближался. Всё начиналось сызнова.
  Когда звенел будильник, поезда наконец уже не было. Было чёрное небытие, и оно было прекрасно. Незримая сила вышвырнула Анатолия в физический мир, и вернула ему тело и душу. Он встал, проклиная тот миг всего лишь миллиарда четыре лет назад, когда на пустынной маленькой планете, покрытой водой и дрожащей от землетрясений, истекающей кровью-лавой, сползавшей вниз по склонам вулканов и обращавшей в пар мятущиеся воды Мирового океана, в общем, на этой самой планете, впоследствии названной Землёй, появились крохотные живые клетки. Не возникни они - был бы пуст голубой мир, не наполнился бы он ленивыми амёбами и шустрыми инфузориями, не расползлись бы по свету водоросли и мхи, не плавали бы по морям глупые рыбы, не шныряли бы по лесам рептилии, птицы и млекопитающие. А главное, самое главное! - не разгуливал бы повсюду человек, не существовало бы газет и их не надо было бы возить из типографии на лотки. Итак, Анатолий проклял несчастные маленькие клетки, - они бы со стыда сгорели, если бы не обратились в ничто задолго до появления существ, способных выразить своё к ним отношение - и потащился за своими газетами по тёмным заснеженным улицам. Мела колючая метель, и острые снежинки больно кололи лицо.
  День шёл обычно.
  Добравшись до института, он понял, что учиться не в состоянии, и ушёл с лекции сыграть в преферанс. Немного выиграл. Потом появилась Лена и проиграла, как обычно.
  - Ты бы хоть разок из вежливости поддался, а? - сказала Лена.
  - Лучше скажи, когда долги вернёшь? - насмешливо спросил Анатолий.
  - Давай я тебя лучше поцелую.
  Она обвила его шею руками и мягкими губами коснулась его губ.
  Анатолий отстранился.
  - Толку от тебя... - сказал он. - С парня хоть пиво можно стрясти, а ты-то больше поцелуя не дашь.
  - Грубый ты какой! - вспыхнула Лена и ушла. Стук её каблучков прозвучал на лестнице и затих.
  Третий игрок, парень из соседней группы, укоризненно покачал головой.
  - Ну и зачем ты её обидел?
  И правда, зачем? Анатолий и сам не знал. Он отгородился от мира бесчувственностью, насмешливостью, резкостью, закрылся, построил вокруг себя стену и никого за неё не пускал. Замкнутый по натуре, для общения с другими людьми он должен был делать усилие, а сил-то у него как раз и не было.
  Он ничего не ответил.
  Парень настороженно взглянул на него.
  - Вообще ты какой-то измотанный, знаешь? Случилось что?
  Анатолий провёл рукой по лицу.
  - Не выспался.
  Это было правдой. Рассказывать подробнее не имело смысла. Ну что он сделает? Он мне чем-то поможет? Ну да, может посочувствовать. Мне тогда придётся с ним говорить. Я не хочу говорить.
  Вечером он заглянул к маме, потом купил по дороге продуктов и поехал к деду.
  В метро было полно народу, как обычно.
  Анатолий стоял, привалившись плечом к двери вагона. Надпись на стекле "Не прислоняться" расплывалась и раскачивалась. Висок ломило нестерпимо. Он с трудом удерживался, чтобы не схватиться за голову.
  Туннель метро прервался неожиданно, и перед глазами Анатолия возник сказочный лес.
  Заснеженные молчаливые деревья торжественно выступили из синеватого вечернего сумрака. Их чёрно-белые ветви сплетались в причудливые узоры. Сугробы замерли у их подножий. Простая картина, но она была прекрасна. Она была восхитительна, чарующа, безмятежно совершенна, она переворачивала душу.
  От невиданной красоты леса Анатолий замер, забыв про всё.
  Время остановилось, суета стихла, все беды отдалились далеко-далеко - Анатолий видел вечность.
  Что сейчас случилось? Он же на этот парк каждый день смотрел с полнейшим безразличием и равнодушием. А сейчас как будто пелена спала с глаз. Как будто вещи скинули некий покров и повернулись к нему своей потаённой сутью. То, на что он смотрел долгое время до этой минуты, было лишь бледной декорацией, за которой скрывался настоящий мир, яркий, живой и величественный.
  Анатолий мимолётно удивился, почему весь вагон не приник к окнам в немом восхищении. Но истинная картина на сей раз открылась только ему.
  Волшебство длилось недолго, не больше минуты, но встряхнуло его. Боль съёжилась и исчезла, сил прибавилось. До дому он шёл бодро, с чувством, что сегодня произойдёт что-то необычное. Даже поднимаясь по лестнице на пятый этаж, он сохранял это ощущение, хотя умом отлично понимал, что ничего произойти не может.
  
  Вечерние заботы шли своим чередом. Анатолий вымыл судно, покормил деда, поменял бельё. Всё время он опасался, что старик снова заговорит про Лизу. Но получилось совсем иначе.
  Дед действительно обратился к нему, но не старческим голосом, какой у него был последнее время, а неожиданно бодрым и решительным.
  - Послушай, Толя.
  - Да? - с внутренним испугом отозвался Анатолий.
  - Ты знаешь, я очень поглупел в последнее время.
  - По-моему, нет, - солгал Анатолий. - Почему ты так думаешь?
  - Я знаю. И пока я ещё в разуме, хочу тебе кое-что показать.
  - А что?
  - Толя, открой тот ящик. - Дед показал рукой на верхнюю полку шкафа.
  - Ты хочешь, чтобы я достал твои награды? - озадаченно спросил Анатолий.
  - Открой. Пока я не забыл.
  Анатолий встал на стул и открыл. Там лежали разные памятные дедовы вещи: письма, ордена, грамоты, сувениры. В числе прочего там всегда, сколько Анатолий себя помнил, стояла коробка из-под обуви, перемотанная синей изолентой. Что в ней, он не знал, но думал, что тоже письма.
  - Достань коробку, - сказал дед.
  Анатолий протянул руку за коробкой, вдруг заволновавшись. Коробка всю жизнь была маленькой тайной. Её никто никогда не открывал, и изолентой её обмотали, вероятно, ещё до рождения Анатолия. Что в ней?
  Коробка была неожиданно тяжёлой. Какой-то предмет внутри прокатился, зашуршал по её днищу. Анатолий поставил коробку на стол.
  - Открывай, - снова велел дед.
  Как же так? Она стояла в этом шкафу вечность, и не должна была его покидать. Со смутным ощущением совершаемого кощунства Анатолий разыскал ножницы и перерезал синюю изоленту. Потом отложил ножницы и скинул крышку.
  Сверху лежали порванные скомканные газеты, и на краткий нелепый миг ему подумалось, что под ними должны быть ёлочные игрушки. Только тяжеловата для них коробочка.
  Он резко отодвинул газеты. Пальцы коснулись скрытого под ними холодного металла. Теперь он уже понял, что в коробке, даже ещё не разглядев толком этот чёрный предмет, и даже не пытался скрыть изумления.
  - Ничего себе... Откуда?
  Дедушка явно был доволен произведённым впечатлением.
  - Это было очень много лет назад. После войны я работал на металлургическом заводе.
  - Я знаю.
  - Нам приходило оружие на переплавку. И в числе прочего я нашёл это. Решил оставить.
  Анатолий протянул руку и достал пистолет. Рукоять легла в ладонь.
  - Это...
  - Браунинг. Хорошая вещь.
  Анатолий бережно погладил гладкий ствол.
  - Кто-нибудь знает об этом? Мама?
  - Ну что ты! Нет, конечно, никто не знает. Я и тебе не очень хотел говорить. Но ведь ты всё равно нашёл бы... потом.
  Анатолия царапнуло по сердцу. Он вертел в руках пистолет и не мог поверить, что это не игрушка.
  - В голове не укладывается... - пробормотал он.
  - Да и кроме этого, - продолжал дед всё тем же ясным, уверенным голосом, - время такое, плохое. Вдруг понадобится. Ты должен был знать.
  Вдруг понадобится? Вдруг? Анатолия озарило. А действительно, вдруг понадобится?
  - Да. Я должен был знать. Так правильно, - прошептал он похолодевшими губами. Пистолет был убран обратно в коробку и поставлен на место.
  Эту ночь Анатолий тоже почти не спал. Сон становился у него редким гостем. Его одолевало нервическое возбуждение, но сейчас оно было даже приятным.
  
  
  
  X. Марат
  Неудача с Кристин
  Июнь 2190 года
  Порой Марату удавалось увидеть Кристин. Он очень ждал этих встреч. Кристин стояла у аэромобиля, изумительно красивая, кажущаяся чудесным существом с планеты грез. Она подвозила его до дальнего телепорта в своей фантастической машине, любезная, остроумная, приятная собеседница.
  Кристин. Что такое Кристин? Она слишком хороша, чтобы быть настоящей. её жизнь была окутана тонким, но непроницаемым покровом, который он не пытался приподнять, опасаясь обнаружить в ней - в богине - смешные и мелкие человеческие недостатки.
  С другой стороны, он хотел большего. Сколь бы необычной и загадочной не казалась его новая знакомая - все же она была не более чем женщиной, которая ему нравилась. В их обществе не было принято долгое ухаживание, и как-то раз он попытался сдвинуть дело с мёртвой точки.
  Они летели в аэромобиле, как нередко бывало, шутливо что-то обсуждая. Когда Кристин задала курс и бросила управление машиной, Марат повернулся к ней, протянул руку и легко коснулся впадинки на её шее. Молодая женщина взглянула на него, чуть нахмурившись, и не пытаясь выяснить, рассержена она или нет, Марат уверенно повел рукой дальше. Пальцы скользнули по нежной шелковой коже. Белоснежное плечо Кристин обнажилось.
  Ему показалось, она подалась ему навстречу. Обрадованный, он попытался притянуть её к себе, но вдруг Кристин оттолкнула его и отпрянула. её грудь вздымалась, губы дрожали. Она прижималась к противоположной дверце машины и смотрела на него со странным выражением. Сперва он подумал, что это страх, но мигом позже понял - нет, не страх. Ненависть.
  Марат искренне удивился. Он ожидал всего чего угодно, только не этого. Да и не привык к такому, кстати...
  - Обиделись, Кристин? - мягко спросил он, убирая руку и отодвигаясь. - Не надо...
  Она не отвечала, с трудом переводя дыхание.
  - Простите уж, не удержался, - продолжал Марат, заполняя неловкую паузу. - Не бойтесь.
  Кристин немного овладела собой.
  - Это вы меня простите. - Она приняла менее напряженную позу, но руки еще подрагивали. - Видите ли, когда-то я... У меня была одна неприятная история. Я думала, что давно о ней забыла, но оказалось, что нет.
  - Ничего, Кристин. - Марат покачал головой. - Вы не должны ничего мне объяснять.
  Они помолчали.
  - Хорошо. - Она вздохнула. - Я не могу пойти вам навстречу, и не хочу с вами ссориться. Пусть пока все остается, как есть, Марат.
  - Понимаю. - Молодой человек, сдаваясь, поднял руки и беспечно улыбнулся. - Как скажете. Я весь в вашей власти.
  Кристин с досадой скривила губы.
  - Боюсь, вы ничего не понимаете. Для вас так просто все.
  - Ну не все, - возразил он. - Но мне лестно такое мнение.
  Машина вошла в облако. За окном заклубился белый туман. Видимость была нулевая. Но чувствовалось, что аэромобиль уже снижается, уверенно находя дорогу.
  
  Марат был озадачен, но не слишком разочарован. Интуиция подсказывала, что это лишь временное поражение. Кто-то плохо обошелся с Кристин и напугал её. Он сумеет это поправить.
  Эта женщина будоражила его воображение. И все-то у нее не как у всех!
  Больше недели Кристин не было у Обители. А жизнь шла своим чередом, преподнося новые сюрпризы.
  
  ***
  Случайный контакт с Татьяной
  Август 1995 года
  Таня уже вернулась в Москву.
  Учёба еще не началась. Таня гуляла с подругами, иногда просто бродила одна по городу, встречалась с Анатолием.
  Пошли первый раз вместе в кино, и Татьяна вынула деньги, заплатить за билет. Анатолий увидел и стал хохотать.
  - Ну ты и выдумщица! Убери. Ты же со мной.
  В кино обнимались и целовались. Таня пыталась понять, нравится ей это или нет. Скорее, нравилось, но и кино тоже хотелось посмотреть.
  Марат, незримый зритель, тактично прошёл сквозь стену и ждал на улице. Почему - он и сам не понял. Следовало бы быть в кинозале, слушать, не поведает ли Анатолий девушке на ушко секрет властвования над миром...
  Анатолий очень привлекал Таню, хотя с ним бывало трудновато. Порой её сердила его уверенность, его резкость, отсутствие сомнений в его суждениях. Но с нею он был неизменно нежен и ласков, и этот контраст очень подкупал.
  Думала о работе и даже пыталась устроиться по объявлению. Пока не получалось. Это её огорчало, но она не теряла надежды.
  Смешной она казалась Марату, но будила в его сердце щемящую нежность. Такие чувства он мог бы испытывать к младшей сестре, которой у него никогда не было. Девочка была столь юна, так пленительно наивна... И в то же время в ней жили гордость и упорство. Это сочетание трогало его.
  Иногда он пытался говорить с ней, но она, естественно, не слышала его и не отвечала ему. Марат понимал, что с ним происходит именно то, от чего в самом начале предостерегал его Штоколов. Он слишком уж сжился с Татьяной, думал о ней, как о живом человеке. Этот омут затягивал его. Впрочем, Марат еще не понимал всей его глубины и чувствовал себя в безопасности.
  Однажды произошел странный случай.
  Татьяне вздумалось поехать в центр встречаться с подругой. Марат, естественно, потащился за ней, все проклиная. Ну очень ему не нравилась суета города.
  Впрочем, метро вызывало у него смешанные чувства. Вагоны напоминали какой-то недоделанный многоместный телепорт - Марата несло в непонятном направлении, и за окнами проплывало черное ничто. Непривычным было лишь присутствие большого количества людей. И переход занимал странно долгое время.
  Сами станции были замечательны. Не все, конечно, но многие. Татьяна не давала ему толком их рассмотреть. Ей, прожившей всю жизнь в Москве, идея с восхищением рассматривать серебристые арки Маяковской или скромные маленькие барельефы Боровицкой показалась бы странной. Она воспринимала их, как нечто само собой разумеющееся, как незыблемую часть мироздания.
  Поэтому она нигде не задерживалась, и довольно скоро поднялась на Пушкинскую площадь.
  Был конец августа, но дни стояли жаркие. Татьяна на минуту остановилась осмотреться. Челка сползла на глаз. Татьяна чуть выдвинула губу и дунула вверх, потревожив вялый горячий воздух. Дуновение развеялось, едва успев долететь до мягких темных волос.
  Марат смотрел на памятник. Это было то самое место, которое он видел в книге, именно сюда ему хотелось попасть.
  Всё было точь-в-точь как на картинке. Небольшой сквер, памятник, окружающие его бронзовые фонари, красные гранитные ступени, цветы, пара воркующих голубей. Дальше фонтан и здание кинотеатра.
  Мегаполис вокруг пульсировал, гудел и трепетал, кипел и бурлил. Позади шумела Тверская улица. Марат её не слышал. Безмятежное спокойствие снизошло на него. Здесь, вокруг памятника, был точно глаз бури, або офо (* Область затишья в центре тропического циклона.), прибежище в житейском вихре.
  Сейчас памятник казался Марату некоей точкой отсчёта, центром, вокруг которого вращалась Вселенная.
  "Буря мглою небо кроет,
  Вихри снежные крутя".
  Он подумал о поэте. После того, как ему случайно открылось "Лукоморье", он прочитал много стихов Пушкина, и они всегда завораживали его. Язык сильно изменился, Марат не понимал смысла многих слов, а некоторые приобрели другое значение. Но он отчётливо понимал, что эти строки были бы прекрасны, даже если бы их смысл был утрачен полностью.
  Пока он размышлял обо всём этом, девушка поправила челку рукой и пошла дальше. Все-таки Татьяна редко удосуживалась останавливаться там, где ему хотелось. Сейчас она двинулась столь резко, что Марат не выдержал.
  - Да погоди ты! - не то мысленно, не то вслух воскликнул он. Татьяна совершенно неожиданно остановилась и обернулась. За спиной никого не было.
  - А, да? - неуверенно произнесла девушка, обводя взглядом площадь. Никто не обращал на нее внимания. Она в упор посмотрела на Пушкина. Вопросительно.
  Александр Сергеевич, это вы сказали?
  Бронзовый поэт стоял на своем постаменте, наклонив голову, и, казалось, прекрасно видел не только Татьяну, но и самого Марата. Фигура из зеленоватого металла темнела на фоне ослепительного неба. В складках плаща прятались солнечные зайчики.
  Марат совершенно растерялся. И тут его начало выкидывать из этого времени. Отрывочные картины быстро проскочили перед его глазами одна за другой: яркая афиша на киноконцертном зале, каменные столбики с цепями перед памятником, пыльные листья деревьев в крошечном сквере, маленькое кучевое облако... Он ненавидел минуты перехода между мирами. Эта дрожь, ползущая по спине, этот вихрь предметов и явлений, клубы пыли или дыма, кажущиеся чересчур реальными - от всего этого кружилась голова и темнело в глазах.
  Шесть серых прямоугольников, ограничивающих помещение, в котором он находился, трепетали и раскачивались, вмонтированные в них иллюминаторы извергали нестерпимо яркий свет, прямые линии искривлялись в направлении, не существующем в трехмерном мире.
  Марат широко открыл глаза, сказал себе, что иллюминаторы - это круглые лампы, вцепился в одну из них взглядом и усилием воли заставил-таки её остановиться на одном месте. Вслед за лампой быстро утихомирилась и вся комната.
  
  Штоколов сидел в своем кресле и даже не шевельнулся при появлении молодого человека.
  Марат резко наклонился к профессору, опершись ладонями о стол.
  - Вы говорили мне, - сказал он шепотом, словно кто-то еще мог его услышать, - что я не могу контактировать с прошлым. Говорили или нет?
  Старик сердито черкал ручкой по листу бумаги, оставляя черные непонятные иероглифы.
  - Да, говорил, говорил, - раздраженно буркнул он. - Не спрашивай, Марат. Я не понимаю, что произошло.
  Марат не поверил, но не стал настаивать и вышел.
  
  ***
  Обсуждение с Даниелем
  Кристин не ждала его. Марат разочарованно вздохнул, немного подумал и набрал координаты грузового антарктического телепорта. Ему хотелось обсудить это странное событие еще с кем-то помимо Аристотеля. Кандидатура была только одна.
  
  - Штоколов говорил - то что мне представляется, давно ушло в прошлое. И обратить на меня внимание никто не может. Никак.
  Даниель скривил губы, у уголка рта резко пролегла вертикальная морщина.
  - Я думаю, он тебе солгал, - сказал он.
  - Но зачем?
  - Не знаю... - Даниель развёл руками. - Все лгут.
  - Подумай, а? Мне позарез нужно это выяснить.
  - Ох, Марат, Марат... - Даниель вздохнул. - А ты уверен, что не сходишь с ума с этим твоими приключениями?
  - С чего бы мне сходить с ума? Я дурманом не балуюсь.
  - Это камень в мой огород? - полярник засмеялся. - Оцениваю.
  - Да при чем тут это? - с досадой бросил Марат. - Ты предположи, что может происходить на самом деле?
  Даниель задумался.
  - Вряд ли я смогу предложить правдоподобное объяснение. Твой Штоколов распоряжается такими научными достижениями, о которых ни ты, ни я и помыслить не можем. Если он так свободно себя чувствует в Обители, значит, у него есть доступ ко всем открытиям, ко всем теориям, ко всем технологиям, информацию о которых Тарцини и его помощникам удалось собрать и сохранить после Великого Разрушения. Теоретически есть доступ, по крайней мере. Что уж там можно осуществить силами одного старика и Обители Разума - это я не знаю. Но я почти уверен - то, что ты наблюдаешь, происходит у тебя на глазах. Ты можешь вмешиваться в происходящее, если найдешь способ. И если тебе это надо, конечно...
  - Спасибо, - медленно проговорил Марат.
  - Вот уж не за что.
  - Я все равно попытаюсь заговорить с ней, понравится это Штоколову или нет.
  - Зачем? Единственное, чего ты добьешься - насмерть перепугаешь девушку.
  - Она не такая уж пугливая.
  - Ну, как знаешь...
  Марат счел за благо поменять тему.
  - А работы у вас сворачивают?
  Приятель хмыкнул.
  - Сворачивают.
  - И ничего нельзя сделать... - пробормотал Марат. Это был не вопрос.
  - Нет, - равнодушно сказал Даниель. - Да мне, в общем-то, все равно.
  - И скоро?
  - Не знаю. Чудно как-то. Пришло распоряжение разбирать пустые ангары - зачем им это понадобилось?
  - Я не видел, чтобы что-то было разобрано.
  Даниель сжал руки в кулаки и постучал один об другой. Сохранить видимость безразличия ему не удалось.
  - Конечно, не видел. Они далеко. Это старые ангары, их много лет не использовали. Я не понимаю, зачем их сносить, Марат! Бессмыслица какая-то!
  - Может, оно и к лучшему, Дань? Все-таки возможность тянуть время.
  - Тянуть время? - рассеянно повторил Даниель. - Тянуть время? Ха, а я об этом не подумал! Странно все.
  - Да, - вздохнул Марат, - странно все.
  Мысли его были далеко...
  За окном было темно, лишь у самого горизонта зеленели столбы полярного сияния.
  - Холодно здесь, - заметил Марат. - Всегда холодно.
  - Не холодно, - возразил Даниель. - Минус пятнадцать. Очень тепло для зимы. Насколько я знаю, мы находимся недалеко от побережья. Вот дальше к полюсу действительно холодно.
  - А ты когда-нибудь видел местное море?
  Даниель не отвечал. Взгляд его стал отстранённым.
  - Дань!
  - А! извини, задумался. Нет, знаешь, не видел. Столько лет я здесь, и не видел. И никто из наших не бывал там. Мы все так привязаны к телепортам. А на побережье делать нечего, оно в нашем производственном цикле не задействовано. Море... думаю, километров десять до него. И заблудиться легко.
  Он снова впал в задумчивость. Наконец, сказал:
  - И всё-таки это неправильно.
  - Что?
  - То, что мы не отходим от телепортов. Вот ты отошёл и сразу набрёл на что-то интересное.
  - На Обитель, что ли? - не без иронии спросил Марат.
  - И на неё тоже, - серьёзно ответил Даниель.
  
  
  ***
  Первый разговор с Татьяной
  На следующий же день Марат осуществил своё намерение.
  Татьяна сидела на кровати и читала журнал. Он осторожно окликнул её. Ничего не выходило.
  Но ведь вчера-то получилось!
  Марат немного опасался, как бы Штоколов не выдернул его обратно. Но потом подумал, что старику скорее всего придется смириться с его вольностями. В конце концов, Анатолий с его секретом никуда не делся. А без Марата Штоколов его потеряет.
  Если он сказал правду, конечно...
  Марат позвал настойчивее.
  - Таня!
  Она перелистнула страницу журнала и озадаченно обвела взглядом комнату.
  "Есть!" - возликовал Марат.
  - Тань!
  - Кто здесь? - испуганно спросила Татьяна.
  Марат замялся. Он настолько сосредоточился на задаче установки контакта, что совершенно не подумал, а что, собственно, он может сказать.
  "Или послышалось?" - подумала девушка, настороженно обводя взглядом комнату.
  - Таня, слышишь меня?
  - Да кто здесь? - Татьяна уже всерьёз испугалась. Губы задрожали. Она вскочила с кровати и бросилась к входной двери. Дернула за ручку, проверяя...
  Дверь была заперта.
  - Не пугайся, пожалуйста.
  Она облизнула губы и прислонилась спиной к двери.
  - Почему я вас не вижу? Где вы?
  Голос её дрожал.
  - Ты не сможешь меня увидеть, мне кажется. Я для тебя невидим.
  Татьяна вскрикнула и съёжилась, прижав ладонь к губам.
  - Таня, послушай.
  - Не надо мне показываться! Я умру от страха.
  - Я не призрак. Не бойся меня... Ну тихо, тихо...
  - Кто ты?
  - Я человек. Но я... из другого измерения. Понимаешь? Ты ведь читаешь фантастику, правда?
  - Вот как? - Татьяна осторожно отняла руку от лица. - А... что тебе нужно?
  Марат замялся, соображая. А действительно, что ему нужно?
  - Ты здесь? - она машинально поискала его глазами. Где-то на потолке.
  - Мы проводим научный эксперимент, - сообщил он. - По установлению контакта с вашим измерением.
  Почти не соврал, только не договорил.
  - Х-хорошо, - заикнулась Татьяна, - только я-то вам зачем?
  - Ни за чем. Так уж получилось, что мы вступили в контакт с тобой. Случайно.
  - А-а... - Татьяна кивнула головой. - Ясно.
  Ясно ничего не было, но все же она немного успокоилась.
  - Почему я тебя не вижу?
  - Так связь работает. Ты можешь меня только слышать. Как по телефону.
  - Да. А ты меня видишь?
  - Я тебя вижу.
  - А что вам нужно у нас? Вы нас изучаете?
  - Вроде того.
  Она оживилась. Марат ощущал её эмоции. Страх отступил, и появилось любопытство.
  - Какие вы? У вас... высокоразвитая цивилизация? Мы вам очень отсталыми кажемся? - последовал неожиданный вопрос.
  Марат удивился.
  - Нет. Почему ты так решила?
  - Не знаю. Но раз ты можешь сюда попасть... отттуда...
  Она отошла от двери и обвела взглядом коридор, тщетно пытаясь увидеть собеседника. Губы её тронула улыбка.
  - Наверно, вы живете в мире, где всеобщая гармония? Нет ни войн, ни голода, ни болезней, вы счастливы и свободны, занимаетесь наукой и искусством, управляете погодой, умеете летать и телепортироваться, строите дома на дне океана, перемещаетесь во времени, а всю домашнюю работу делают роботы?
  Это утопическое описание его собственного мира несколько ошеломило Марата.
  - М-да... - пробормотал он. - Не совсем все так, но телепорты у нас и правда есть.
  - А что не так? - спросила Татьяна. Она просто излучала уверенность, что в другом измерении все должно быть замечательно. Распространённое заблуждение.
  "Да все не так... - вздохнул про себя Марат. - Нет, войн тоже нет. Воевать некому. И не за что".
  Он почувствовал, что не может этого сказать. Это было бы все равно что ударить ребёнка.
  - Знаешь, я не имею права тебе сразу слишком много рассказывать. Может быть, позже.
  Она действительно прочитала много фантастики и легко согласилась.
  - Хорошо. Вам запрещено влиять на нас, да? Чтобы не нарушить наше естественное развитие?
  - Д-да. - Штоколов, наверно, не хотел бы нарушить их естественное развитие...
  - А ты кто? Ты похож на человека?
  - Я человек. Уже говорил, кажется.
  - А как к тебе обращаться?
  - Меня зовут Марат.
  - Меня зовут Таня.
  - Я знаю.
  - Откуда?
  - Я тебя уже раньше видел.
  Татьяна нахмурилась. Что-то её насторожило. Он ощутил в ней прилив недоверия. Не страха, а именно недоверия.
  - Таня, что-то не так?
  - Так ты можешь меня увидеть в любой момент, когда я об этом и не подозреваю? Мне не нравится, что кто-то подсматривает за мной.
  "А ведь она права", - подумал Марат. Как бы он чувствовал себя на её месте?
  - Понимаю, Таня. Я не собираюсь за тобой подсматривать. Обещаю, что обязательно дам тебе знать, что я здесь, когда снова окажусь в вашем мире. Ты только никому про меня не рассказывай.
  - Конечно, - согласилась Татьяна. - Мне ведь никто не поверит.
  Дитя своего времени, любительница фантастики и фэнтези, она очень легко приняла присутствие странного существа из другого измерения. Однако Марат чувствовал, что в уме её толпятся незаданные вопросы. Придуманная им отговорка позволяла избегать скользких тем - но надолго ли?
  Они еще немного поговорили, но Марат все ожидал, что эти вопросы будут заданы. Поэтому вздохнул с облегчением, когда переход между мирами открылся вновь. Ему надо было подумать.
  
  ***
  Неодобрение Штоколова. Первый разговор о словах.
  Штоколов был вне себя. Сложив руки за спиной, он быстро расхаживал по комнате взад-вперед, и в глазах его был яростный молодой блеск.
  - Именно от этого я предостерегал тебя, Марат!
  Марат пожал плечами и закурил прямо в кабинете, чего обычно не делал.
  - Вы меня обманывали, так ведь?
  - Так, - буркнул Штоколов. - Для твоего же блага.
  - Вот уж о моем благе вы просто неусыпно думаете днями и ночами, - съязвил Марат. - Не смешите меня. И не пытайтесь мной манипулировать, я вам не марионетка.
  Старик, видимо, не ожидавший резкого отпора, отступил.
  - Прости, Марат. Но я действительно не предполагал, что ваше общение возможно. Механизм, с которым мы работаем, слишком мало изучен, к сожалению.
  - Ясно. Так может, мы его изучим? Что я вижу на самом деле?
  - Параллельный мир.
  Марат зажмурился и встряхнул головой. Он и сам уже это понял. Но подтверждение догадки все же поразило его.
  - Он что, такой же, как наш?
  Штоколов устало провел рукой по лбу.
  - Ну не такой же... Их бесчисленное множество, на самом деле. Мир, который мы наблюдаем, идентичен нашему относительно недавнему прошлому. Но он от нашего мира независим, и может развиваться не так, как наш.
  Это другое измерение. Не его. И там все будет по-другому. Марат подался вперед.
  - Так мы можем изменить в том мире ход истории!
  Штоколов с досадой поморщился.
  - Не изменить, а повлиять на него. Их будущего, которое наше настоящее, еще нет, не забывай.
  - Какая разница, как это назвать!
  - Правильно. Успокойся, Марат. Нам-то чем это поможет?
  - А вы только о себе думаете?
  Старик опустился в кресло и сплел над столом пальцы рук.
  - Великого Разрушения ты все равно не предотвратишь. Вероятно, ты мог бы повлиять на некоторые последующие события, но в лучшую или в худшую сторону - кто знает? Не делай глупостей больше, чем уже сделано, Марат. Ты не представляешь, сколько трудов положено на то, чтобы найти именно этот мир. Десятки лет, сотни бессонных ночей...
  Голос его чуть дрогнул. По лицу прошла тень отчаяния. Почти незаметная. Марат вдруг ощутил жалость к профессору.
  - Я не послужу помехой вашим исследованиям, - сказал он.
  - Ты можешь изменить цепь событий. Ты - фактор, которого в нашей истории не было.
  Марат прищурился. Неожиданная мысль пришла ему в голову.
  - А вам не приходит в голову, что я могу изменить цепь событий в нашу пользу? Что Татьяна могла бы просто узнать у своего приятеля то, что вы ищете, если уж на то пошло?
  - Узнать - такое?!
  Штоколов зловеще рассмеялся. У Марата по спине прополз холодок.
  - Такое знание не дается даром, - сказал старик, перестав смеяться.
  "Не дается даром... - мысленно передразнил Марат. - Интересно, чем же он-то намерен за него расплачиваться?"
  Вслух же он произнес:
  - Вы когда-то говорили, что вам не хватает некоторых подробностей, чтобы раскрыть тайну. Девушка могла бы при благоприятном стечении обстоятельств выяснить эти подробности. Ей совсем не обязательно знать, для чего это нужно.
  Штоколов с подозрением посмотрел на молодого человека.
  - Все равно вы пока не поняли, как достучаться до сознания Анатолия, - небрежно заметил Марат.
  Старик в волнении поднялся.
  - Может быть, ты и прав в чем-то. Но шансы на удачу слишком ничтожны. Как бы ты мог объяснить ей, что нужно узнать? Как Анатолий смог бы хоть намеком выдать этот секрет? Нет, это невозможно...
  - А узнать его мысли сейчас возможно? - парировал Марат.
  - Хорошо. - Старик опять заходил по комнате. - Хорошо, ты меня убедил. Но действуй очень осторожно, Марат.
  - Что нужно узнать?
  - Слова, - просто сказал Штоколов.
  Молодой человек взглянул на него в недоумении.
  - Какие слова?
  - Да если б я знал, какие слова! - с досадой воскликнул профессор. - Если бы я знал, мы бы сейчас с тобой не разговаривали! Шифр, код, заклинание? Не знаю. Но это должны быть слова!
  Марат мрачно посмотрел на профессора, и в очередной раз его посетила мысль об странностях его работодателя. Даже спрашивать что-то показалось бессмысленным.
  - Понимаю, - вздохнул Штоколов. - Поди туда, не знаю куда. Я подумаю, как лучше объяснить это, Марат. И чуть позже расскажу.
  Марат покачал головой.
  - Ладно, и на том спасибо... Надеюсь, вы не вводите меня в заблуждение в очередной раз.
  Профессор легко коснулся его плеча.
  - Я ничего не собираюсь скрывать от тебя... Мы узнаем этот проклятый ключ! И изменим нашу историю! Наше будущее!
  Лицо его преобразилось, предвкушая грядущее торжество.
  "У него лишь одна цель, - подумал Марат. - И только смерть его остановила бы..."
  Последняя мысль появилась неожиданно и смутила его. Марат почти вытеснил из памяти эпизод с бронзовой статуэткой, но сейчас этот момент вдруг всплыл из глубин сознания во всей своей яркости и неприглядной наготе. Рука инстинктивно сжалась в кулак, он почти ощутил под пальцами холодный металл.
  - Итак, мы продолжаем, - произнес Штоколов. Бесконечное терпение застыло в его глазах. Почти двадцать лет он пытался воплотить свой замысел, и готов был пытаться еще три раза по столько, лишь бы один последний денёк побыть на месте Тарцини.
  
  ***
  Кристин. Рассказ Марата об Острове и Аристотеле
  Июнь 2190 года
  Марата беспокоило отсутствие Кристин, ему хотелось видеть ее. Он постоянно вспоминал о ней, уходя от Штоколова. Память услужливо изображала перед его мысленным взором белоснежную атласную кожу и точеные линии её тела. Он забывал о Татьяне, он забывал о Штоколове, о Тарцини и об отшельниках - и думал только о Кристин.
  Наконец, Кристин появилась. О прошлой встрече она не вспоминала. Марат молча согласился играть по её правилам, ожидая следующего удобного случая. Ведь он тоже, видимо, нужен Кристин. Иначе она не вернулась бы, правда?
  Он все искал, как разбить стену, которой она окружила себя, как убедить, что ему можно доверять. И когда речь случайно зашла об Острове, Марат без особых колебаний рассказал Кристин о самом опасном и загадочном приключении в своей жизни (не считая, разумеется, бед, постигших его из-за Тиберия).
  Сентябрь 2185 года
  Это произошло лет пять назад.
  Марат тогда совершил оплошность. Глупую, бессмысленную оплошность, которая чуть не обошлась ему очень дорого.
  
  Он проходил мимо школы. Навстречу ему попался мальчик по имени Ник, сын соседей. Он был рассержен.
  - Эй, Ник, ты что такой злой? - поинтересовался Марат и легко щелкнул мальчишку по лбу.
  Ник сердито отмахнулся.
  - Не хочу, чтобы Логос пробуждался! - вдруг заявил он.
  - Это еще почему? - засмеялся Марат.
  - Потому что все объединятся с Логосом, а значит, и друг с другом, а я объединяться с Лизкой не хочу! Она противная.
  - Вот уж беда, - легкомысленно заметил Марат. - Да не бойся, в ближайшую пару тысяч лет Логос не проснется.
  Марат уже давно думал о Логосе, как о некоей абстрактной аллегории, придуманной, чтобы легче было манипулировать людьми. В том, что обещание Тарцини о явлении Логоса когда-либо исполнится, молодой человек сильно сомневался. Конечно, он никогда не говорил этого вслух серьёзно. Но сейчас это была не более чем шутка.
  Мальчик заинтересованно поглядел на него.
  - А ты откуда знаешь?
  - В самом деле, - раздался вопрос из-за спины Марата, - а вы откуда знаете? Вот мне об этом ничего не известно.
  Марат резко обернулся и столкнулся взглядом с молодым черноглазым отшельником.
  - Ник, - отшельник коснулся волос мальчика, - беги в школу.
  Ник пошел, сперва медленно, словно нехотя, пару раз настороженно оглянулся, убедился, что ничего интересного не происходит и побежал во всю прыть, размахивая сумкой.
  Марат почувствовал, что сердце стукнуло о левую лопатку. Неудачно он распустил язык...
  Отшельники не так уж жёстко контролировали преданность Логосу у взрослых. Но дело воспитания и образования они полностью взяли в свои руки, и внушение детям идей, не согласующихся с их представлениями о мире, вполне могло быть приравнено к преступлению при желании отшельника.
  Марат видел пустые, равнодушные глаза служителя Логоса, увидевшего ослушание, глаза робота, выполнявшего волю заведенной Тарцини машины.
  - Да, ваши слова можно бы истолковать не лучшим образом... - тихо, но многозначительно произнес отшельник.
  - Виноват, - осторожно ответил Марат. - Но я бы, конечно, объяснил ребёнку, что это была шутка.
  - Да? - иронически усмехнулся отшельник. - Знаете, что я могу с вами сделать за такие шутки?
  Марат молчал. Служитель Логоса выдержал паузу, давая Марату время на игру воображения, и заговорил снова.
  - Я мог бы... - он вдруг запнулся, искоса оценивающе взглянул на Марата и продолжил со странной, словно вопросительной интонацией, - мог бы не придать этому значения.
  - Не понимаю, - Марат медленно покачал головой.
  - Сейчас поймешь. - Отшельник уверенно кивнул, точно отбрасывая последние сомнения. - Мне требуется помощь в одном деле. Идем со мной.
  
  И он повел Марата... в никуда.
  Во всяком случае, так показалось Марату, когда они попали в пункт назначения. Темно было, хоть глаз выколи. И мертвенно тихо. Похоже, их окружили мощные каменные стены.
  Отшельник вздохнул, Марат услышал шорох его плаща, и появился чуть заметный свет. Марату этого тусклого огонька не хватило бы даже для того, чтобы хоть шаг вперед сделать без опаски, а его спутнику, похоже, оказалось вполне достаточно.
  - Иди за мной! - негромко шепнул он и двинулся во тьму. Марат следовал за ним почти вплотную. Несколько минут они брели вместе через темное пустое пространство, потом отшельник резко свернул в сторону и открыл дверь.
  За дверью был свет, довольно слабый, но после кромешной тьмы и от него заслезились глаза. Он проникал сквозь небольшие отверстия, которые трудно было назвать окнами, поскольку они были совсем крошечные, да еще и находились у самого потолка. Широкий серый коридор вел только в одну сторону.
  Марат вздохнул свободнее. Когда видишь, куда идешь, все-таки легче.
  Вообще он тогда испытывал больше любопытство, чем страх. Видно, был еще слишком молод и твердо верил, что с ним ничего особенно страшного случиться не может.
  Впереди послышались шаги. Навстречу им шел, касаясь рукой стены, еще один служитель Логоса. Он был невысок, худ, с темными волосами и бледным, словно бумага, лицом.
  - А, Павел... - произнес он как-то невнятно, остановился и прислонился к стене. - А это кто такой?
  Он махнул в сторону Марата.
  Отшельник по имени Павел повернул голову и посмотрел на Марата, как на пустое место.
  - Тут никого нет, Герман.
  - Как это нет? - Герман вновь сделал указующий жест. Но рука его так и не дотянулась до Марата и бессильно упала. - Вот же он.
  Лицо Павла приняло озабоченное выражение.
  - Герман... Ты слишком изнуряешь себя. Тебе нужен отдых. Позволь, я тебя отведу.
  И он обнял Германа за плечи и почти потащил по коридору. Марат шел за ними, чуть отстав. Он мог бы и сбежать - но куда убежишь?
  Павел подвел Германа к одной из дверей, и толкнул ее, кивком велев Марату дожидаться в коридоре. Вернулся он через пару минут.
  - Что это значит? - тихо пробормотал Марат. Он не обращался к своему спутнику. Отшельник не ответит ему. Они требуют от простых смертных беспрекословного повиновения и не снисходят до объяснений. Марату это было прекрасно известно. Но отшельник посмотрел ему прямо в глаза совершенно по-человечески, чуть заметно невесело усмехнулся и сказал немного невпопад:
  - Дурман...
  Дурман? Марат собрался с духом и задал еще один вопрос.
  - Это Остров?
  - Да, - отозвался Павел после краткой паузы. Он уже не смотрел на Марата. - Сейчас я объясню, что предстоит сделать. Опасности никакой нет. Выполнишь, что я скажу, и быстро отправишься домой.
  Насчет опасности он, безусловно, лукавил, понял Марат. Опасность существует, причем для них обоих. Какую-то авантюру затеял молодой отшельник, что-то хотел он сделать втайне от своих товарищей по Сфере.
  Павел вывел Марата на улицу.
  Теплый влажный ветер коснулся лица. Он принес мелкие соленые брызги. Слева плескалось море. Из моря кое-где торчали полузатонувшие высотные дома, словно утесы. Между ними лениво дрейфовали несколько маленьких лодок. С них ловили рыбу.
  Справа вздымались те же дома, не дома, а горы до небес. Их вершины терялись где-то там, далеко-далеко, возможно, почти достигая Луны, на которой, вероятно, приходилось бывать создателям этих жутких строений.
  Давненько человеческая нога не ступала на Луну. А ведь её чуть не заселили...
  В нижних этажах, похоже, жили, хотя на улице было пустынно. Стекол почти нигде не было, но кое-где висели тряпки вместо штор на окнах.
  Растительность взломала покрытие мостовых. Сейчас люди не использовали всю ширину улицы, но протаптывали по ней тропинки, не давая зарасти совсем. От дома к дому. От подъезда к подъезду.
  Так вот ты какой, Остров... Марат оглядывался по сторонам, попутно вспоминая, что ему довелось слышать об этом месте. То, что он узнал еще в школе, от служителей Логоса, и что передавалось из уст в уста тайно, шёпотом.
  Остров - единственное место на Земле, где остались жилые небоскрёбы. До Великого Разрушения это был довольно большой город. Марат не мог вспомнить его прежнего названия, хотя когда-то слышал его. Город пострадал во время бомбёжек, но многие строения сохранились. После войны, когда люди искали возможности уйти от реальности, а отшельники еще не вошли в силу и не стали маяком, проводником и тюремщиком человечества, город довольно быстро превратился в центр распространения наркотиков. Деньги утратили смысл, зелье обменивали на еду и одежду.
  Ходили слухи - Ярослав мог бы порассказать об этом, если бы захотел, - что отшельники в те годы сами поощряли использование одурманивающих снадобий. Мозг, отрешенный от мирской суеты, принимал их проповедь быстрее и покорнее. О, отшельники прекрасно знали свойства наркотических веществ и пользовались ими весьма умело... Вся промышленность (и химическая в том числе) была разрушена, для достижения нужных эффектов использовались грибы и растения.
  С изумительной быстротой отшельники овладевали властью над умами и для поддержания своего могущества более в искусственных средствах не нуждались. Город, тем не менее, сохранил свою значимость. Его стали использовать как место ссылки. Сюда попадали те, кто по каким-либо причинам замечал путы, которыми отшельники оплели весь мир, и вдобавок пытался вырваться из этой паутины. Здесь им предоставлялась возможность выбирать способ своей гибели. Условия существования в городе не позволяли заживаться долго.
  Говорили также, что по Острову бродят человекоподобные роботы.
  Марат послушно следовал за своим проводником, порой спотыкаясь о куски асфальта. Павел хорошо знал эту часть Острова. Они прошли под полуразрушенной автомобильной эстакадой, миновали огромную безлюдную площадь, поросшую травой и низким кустарником, окруженную этими громадными домами с тысячью слепых окон, и свернули в небольшой (по меркам Острова) переулок. К стене дома по правую сторону улочки лепились высоченные, очень колючие кусты.
  - Давай-ка быстрее, - сквозь зубы шепнул Павел, и быстро скользнул за эту живую изгородь туда, к стене. Марат последовал за ним, тут же получил царапину на скуле, и негромко выругался.
  - Да осторожней! - раздраженно прошипел Павел. Он, видимо, нервничал. - Смотри, что надо сделать.
  Прямо у стены были аккуратно сложены массивные бетонные блоки. За ними можно было различить дверь, и даже увидеть, что она не заперта. Только каменная преграда мешала открыть ее.
  - Блоки нужно отодвинуть, - решительно заявил Павел.
  Марат уже ясно понимал, что его спутник сам впутался в какую-то аферу и впутал его, и отбросил все условности.
  - Ты чего, спятил? - поинтересовался он у отшельника. - Как ты себе это представляешь? Этот камень нас обоих придавит, костей не соберешь.
  Павел мрачно взглянул на него, но никакого замечания по поводу нахальства Марата не сделал.
  - Не придавит, - ответил он спокойно. - Смотри.
  Он нырнул в кусты и извлек оттуда кусок не то ткани, не то резины, Марат не понял. Павел совершил какие-то манипуляции с этой штукой, то ли что-то дернул, то ли щелкнул. Предмет стал на глазах увеличиваться и через минуту превратился в настоящую воздушную платформу. Только маленькую.
  - Поставим эту штуку рядом с блоком, - проговорил он. - Всего-то и дела будет перекатить его.
  Марат вздохнул.
  - И что, владея такими технологиями без меня никак нельзя было обойтись? - съязвил он.
  - Заткнись! - резко ответил Павел. - Забываешься!
  Марат умолк.
  Они занялись блоками. Сталкивать их на платформу оказалось не так уж и трудно, но все же заняло много времени. Приходилось действовать аккуратно. Бросать блоки было нельзя, следовало восстановить такую же стенку, но чуть дальше от дома. Очень мешали кусты. Марат предлагал переломать их той же платформой, но Павел только шикнул и распорядился работать очень тихо. Ему не хотелось, чтобы они были замечены кем-то из домов на противоположной стороне улицы. На втором или третьем блоке, пока еще не приноровились к работе, отшельник здорово ободрал левую руку о бетон, но промолчал. Вся тыльная часть ладони была в крови. Красные следы оставались на сером камне.
  Наконец, дело было сделано. Практически, им удалось передвинуть бетонную стену таким образом, чтобы немного приоткрыть дверь. Ровно настолько, чтобы в нее мог протиснуться человек. Других следов их деятельности почти не осталось.
  - Жди здесь, - приказал Павел и исчез за дверью. Марат остался один.
  Ждать было невесело и тревожно. Мрачные мысли одолевали его. А ну как этот странный тип вообще не вернется? И что тогда делать? Попробовать незаметно подобраться к телепорту? Он сильно сомневался, что такое возможно. Безусловно, отшельники его заметят. Тогда что, честно во всем признаться? Он подавил нервный смешок. Его и на Остров ссылать не придется, он и так уже тут.
  От размышлений его отвлек шум за кустами. Разговаривали два человека. Они встали прямо напротив него.
  - Говорю ж, видел сегодня, как двое сунулись в эти заросли. И один из них был отшельник!
  - Бред, - равнодушно ответил второй голос. - Спьяну небось померещилось.
  - А я все же загляну.
  - Ну загляни, - также безразлично ответил второй. - Я не полезу, там колючек полно. То у тебя кошки говорят, то ещё какая ахинея.
  - Но кошка говорила!
  Марат уже не слушал. У него было два пути. Либо в подвал, к Павлу. Ему очень туда не хотелось. Либо очень быстро и незаметно, пока те еще разговаривают, выскочить из-за кустов за угол дома. Так он и сделал, даже раньше, чем успел подумать.
  Впереди оказался тупик, но зато совсем рядом зияла дыра подъезда, лишенного дверей. Марат шагнул туда и... чуть не столкнулся с кем-то.
  Житель Острова был хил и невысок ростом. Он шел навстречу Марату странной, ковыляющей походкой, словно ноги подкашивались под ним. На нем был серый измятый пиджак и совершенно истрепавшиеся брюки. На шее, несмотря на жару, висел клетчатый шерстяной шарф. Он держал его за концы обеими руками, периодически стаскивая то налево, то направо.
  Марат подумал, что тело и разум этого человека столь же изношены, как его одежда. Его возраст - а изгой, вероятно, был ненамного старше Марата, - не имел ровно никакого значения. Он был весь истрёпан, пришел в негодность, и место его было на помойке. Впрочем, там он и находился.
  Но неожиданно изгой заговорил вполне разумно.
  - Новенький?
  - Д-да... - ответил Марат, запнувшись.
  - Пойдем, - кратко сказал тот, повернулся и направился вверх по ступенькам. Марат поплелся за ним, попутно успев подумать, что слишком уж многие им сегодня распоряжаются.
  Изгой привел его в отвратительное место. Марата передергивало, когда оно всплывало в памяти...
  Он помнил стены и потолок, покрытые бурым налетом, заплеванный пол из неструганых досок, несколько безумно грязных диванов, из которых повыскакивали пружины и, главное, людей, бродивших по комнате без тени сознания в глазах. На столе валялись трубки, и стоял железный котел, наполненный мелким коричневым порошком. Никаких ограничений в использовании этого состава ни для кого не было.
  - Кури, - велел его проводник и дал ему трубку. - Тебе сразу повезло. Сегодня раздача.
  Избежать раздачи не удалось. Изгой внимательно наблюдал за Маратом, пока тот не сделал несколько затяжек.
  Сперва Марат не ощутил никакого эффекта. Адское зелье подействовало совершенно неожиданно, когда он почти поверил в его полную безобидность и даже почувствовал смутное разочарование.
  Задёргалось левое веко. Марат поднял руку, чтобы коснуться глаза, и почувствовал, что диван, на котором он сидел, начал шататься. Он быстро повернул голову, решив, что кто-то из изгоев, одурманенных зельем, по каким-то неведомым мотивам вздумал передвинуть мебель. Это резкое движение было явной ошибкой. Пол качнулся под ногами, и противоположная стена стала быстро приближаться. Марат сжался, ожидая неизбежного удара, но его не последовало. Тело его прошло сквозь стену с поразительной легкостью, словно эта преграда была всего лишь иллюзией. Марата вынесло в центр соседней комнаты. Он ощущал, что висит в воздухе. На него никто не обращал внимания.
  Это помещение выглядело гораздо лучше, чем первая комната. Потолок и стены были также покрыты характерным бурым налётом, но мебель была другая, словно бы новая, обтянутая черной блестящей кожей. Посередине зала находился большой - метра три в диаметре - круглый бассейн. В центре бассейна вздымался вверх напряженный мраморный фаллос. Из головки члена била вверх тугая струя воды и шатром падала обратно в водоем.
  Рядом с бассейном стояла широкая кровать с железными спинками. На кровати лежала на спине смуглая молодая женщина с кукольными чертами лица. её округлая грудь была полуприкрыта её собственными длинными кудрявыми каштановыми волосами. Из одежды на ней были одни ажурные чулки и красные туфли с высокими каблуками. Руки женщины, раскинутые в стороны, короткие цепи приковывали к спинке кровати.
  В комнате находилось еще несколько человек. Почти все они предавались тому же занятию, что и в месте, которое только что покинул Марат. Вдруг один из них швырнул трубку на стол и подошел к женщине. Ему было лет сорок. Чертами лица мужчина напоминал обезьяну, вдобавок, их еще искажала злость. Но странно, у него были изумительные синие глаза необыкновенной красоты. Они напоминали сумеречное июльское небо.
  Такие глаза на таком лице... Марат так поразился, что на миг забыл о своем странном положении.
  Мужчина поставил колено на кровать, где лежала женщина, и склонился над нею, грубо сжав пальцами её грудь.
  - Дрянь...
  Она смотрела на него сквозь спутанные волосы, и взгляд у нее был дикий, как у ведьмы, ведомой на костер.
  Он намотал её волосы на руку и потянул. её голова приподнялась. Женщина плюнула ему в лицо.
  "Сейчас ударит",- подумал Марат.
  Мужчина стер со щеки слюну и неожиданно стал целовать женщину в глаза, в лоб, в шею...
  - Дрянь... - бессвязно бормотал он. - Шлюха...
  За спиной что-то треснуло. Марат обернулся, и его вновь подхватило и понесло. Начался кошмар. Он был абсолютно невесом, невидим для окружающих, и проходил через материальные преграды, сам того не желая. Все помещения, в которые он попадал, сливались в одно смутное пятно, и когда он хотел куда-то двинуться, его тащило в прямо противоположном направлении. Марат понял, что бессилен, и перестал дергаться.
  На этот раз он остановился в лестничном пролете. Людей здесь не было. Лишь пушистый серый кот терся спиной о перила.
  - Жуть какая-то, - устало вздохнул Марат.
  - А курить не надо было, - назидательно произнес чей-то вкрадчивый голос.
  - Что? - удивленно спросил Марат. Он разве опять стал видимым? Молодой человек не стал оборачиваться резко, чтобы вновь не потерять равновесие. Он поворачивал голову медленно и аккуратно, и наконец все-таки смог посмотреть назад.
  Там никого не было.
  - Нечего крутиться, - проворчал тот же голос. - Я здесь.
  Марат недоуменно разглядывал площадку. Лестница вела вверх, лестница вела вниз, на ступеньке сидел проклятый кот, тер лапой мордочку. Потом опустил лапу и уставился прямо на Марата.
  - Ну что, ослеп? Вот же я!
  - Это ты говоришь? - ошалело спросил Марат. - Ты же... кот!
  - Ну и что? - преспокойно спросил кот и продолжил умывание.
  Марат не шевелился. Плавные движения животного его завораживали.
  - Ты что, новенький? - Кот, очевидно, решил проявить вежливое внимание, на свой лад. - Как ты сюда попал?
  - Случайно. Я не живу на Острове.
  Кот зевнул.
  - Теперь живешь.
  - Нет. Меня должны вернуть обратно.
  - Ну не смеши меня. - Кот вроде бы даже хихикнул. - Это все сперва так говорят.
  - Нет, это правда! - рассердился Марат. Самоуверенность этого маленького хищника настолько его разозлила, что он стал убеждать кота в своей правоте, и как-то так получилось, что про все рассказал. Про Ника, и про Павла, и про бетонную стенку, и про Германа, и про телепорт, к которому нужно вернуться.
  - Что, думаешь, этот отшельник вернет тебя домой? - осведомился кот.
  - Конечно, - ответил Марат. Пока он не позволял себе в этом сомневаться.
  - Счастливый. Взял бы меня с собой, что ли? Надоел мне Остров. Люди вокруг тёмные, необразованные, суеверные. Думают только о дурмане. Поговорить не с кем, и еда плохая. А ты мне подходишь.
  - Возьму обязательно, - пообещал Марат. И на всякий случай оговорился. - Если смогу.
  - Договорились. - Кот поднялся, потянулся и направился вниз по лестнице. Кончик пушистого хвоста легонько покачивался - то вправо, то влево. Прежде чем исчезнуть за поворотом, кот вновь повернулся к Марату.
  - Я не прощаюсь. - И пропал.
  Сознание оставило Марата.
  Когда он очнулся, вокруг был полумрак. Что-то твердое врезалось в бок. Марат приподнялся на локте. Это было то самое помещение, где он начал курить. Почему-то дико болела спина. Стальные пружины ходили ходуном в чреве дивана.
  Скрипнув зубами, Марат сел. От кресла напротив отделилась серая фигура и приблизилась к нему. Марат узнал человека. Это был тот самый субъект, который его сюда привел.
  - Ты куда? - прошептал изгой ласково.
  Марат потер рукой висок.
  - На улицу.
  Изгой, улыбаясь, качал головой. Марат тщетно пытался поймать бегающий взгляд своего собеседника.
  - О, нет. Ты не уйдешь. Ты останешься здесь вместо меня.
  - Вот как? - пробормотал Марат. Тошно ему было и стыдно. Отрава оказалась сильнее его разума.
  - Конечно, - убеждал изгой. - Ты останешься здесь поклоняться повелителю царства силы, царства дурмана... А я стану свободен! Свободен! Свободен!
  Голос его поднялся до крика.
  Марат испугался, что крик привлечет чье-нибудь внимание, и резко встал. Но изгой схватил его за плечи.
  - Нет, теперь ты не уйдешь!
  Он толкнул молодого человека обратно на диван. Марат покачнулся, но чудом устоял. Он еле держался на ногах, однако тщедушный житель Острова был все же гораздо слабее его. Единственное, чего опасался Марат - как бы кто-нибудь из находившихся в комнате не вздумал помочь своему сотоварищу.
  Он сделал несколько шагов в сторону. Изгой наступал на него, какая-то идея застряла в его больном мозгу и придавала ему бесстрашия. Марат затравленно оглянулся. Несколько человек, сидевших за столом, явно не сознавали, что происходит вокруг. Успокоившись на этот счет, он обернулся к своему преследователю.
  - Это я привел тебя, - истово бормотал изгой. - Это моя жертва, мое искупление...
  Его шепот стал бессвязным. Марат подпустил врага поближе и ударил в солнечное сплетение. Изгой застыл на миг в согнутом положении. Марат воспользовался этим и ударил еще раз, в челюсть. Противник брякнулся на дощатый пол. На нижней губе его выступила кровь.
  Марат отвернулся от него и выскочил в коридор. Короткая схватка почти привела его в чувство. Возможно, именно благодаря ей он вспомнил, где выход.
  Направо вела еще одна дверь. Марат, нахмурившись, посмотрел на нее, а затем, повинуясь непреодолимому порыву любопытства, толкнул.
  Она распахнулась с удивительной лёгкостью, без скрипа, без шума. Это помещение и впрямь было обставлено лучше, чем первое. Он увидел знакомые кресла, обтянутые черной кожей, круглый бассейн и кровать, накрытую клетчатым колючим пледом.
  Женщина с кукольным лицом и каштановыми волосами поднялась с дальнего кресла. На этот раз она была одета в длинное скромное белое платье, наводящее на мысль о средних веках.
  На лице её отразился испуг.
  - Уходите! - выкрикнула она.
  Кто-то взял его за плечо. Марат вспомнил о своем преследователе, медленно повернул голову и столкнулся взглядом с человеком, которого уже видел здесь.
  - Чего надо?
  Да, в его чертах явственно запечатлелись следы порока, и эти глубокие синие глаза столь странно дисгармонировали с низким лбом, искривленными губами и грубой темной кожей...
  - Дверью ошибся.
  Марат отступил. Странный тип не отпускал его.
  - Держи, держи! - дверь комнаты, из которой вышел Марат, распахнулась, и появился его противник, держась за подбородок.
  Он задыхался. Марат почувствовал, что пальцы, сжимавшие его плечо, чуть расслабились. Синеглазый зло посмотрел на другого обитателя Острова.
  - Зигфрид? Чего тебе опять в башку взбрело?
  Зигфрид остановился в нерешительности. Он, похоже, боялся того, второго.
  Перед глазами у Марата запрыгали темные точки. Голова кружилась.
  "Если этот тип вздумает помогать Зигфриду, - в отчаянии подумал он, - мне не уйти".
  Женщина приблизилась к ним. её глаза остановились на лице синеглазого.
  - Пусть они уйдут, - просительно произнесла она.
  В сложных отношениях между этими двумя не было места посторонним.
  Синеглазый искоса взглянул на нее. Он колебался.
  - А ты мне пригодился бы... - пробормотал он задумчиво, скорее себе, чем Марату. - Эй, Зигфрид!
  - Да, - с готовностью отозвался тот.
  - Сходи-ка за Якобом! Пусть он его пока запрёт.
  Зигфрид торжествующе ухмыльнулся, но только лишь сделал пару шагов, как довольное выражение стерлось с его лица. На нем отобразилась озабоченность, если не сказать - страх. Он сразу остановился.
  - Гай! - отчаянно прошептал он. Шепот прозвучал, как мольба о помощи.
  Синеглазый поднял глаза, и... рука его соскользнула с плеча Марата. Марат не сдержал вздоха облегчения. Он не мог видеть того, кто был за его спиной, но догадался. Сердце ёкнуло от радости.
  - Служители Логоса редкие гости у нас, - медленно проговорил Гай и почтительно наклонил голову, - мы рады видеть вас здесь...
  - Этот человек нужен мне, - холодно сказал Павел, игнорировав приветствие и сделав ударение на слове 'мне'.
  - Я что, против? - небрежно произнес синеглазый и пожал плечами. - Не знаю этого парня, в первый раз вижу. Мне он не нужен. И не стоит мне угрожать.
  - Я разве угрожал? - удивился Павел. И кратко бросил Марату. - Пошли.
  
  Марат был страшно благодарен Павлу за столь своевременное появление. Он ни слова не возразил на язвительные замечания, произнесенные шепотом, на которые отшельник не поскупился на улице. Хотя не так уж и заслужена была эта критика. В конце концов, Марат не просился на Остров.
  Он сразу повернул в сторону базы отшельников.
  - Да погоди ты, - с досадой сказал Павел. - Мне надо кое-что забрать.
  Он вновь свернул туда, к бетонной стенке. Марат последовал за ним.
  В кустах лежал сверток, завернутый в коричневую тряпицу. А на свертке расположился кот.
  - Брысь! - шуганул кота Павел и поднял сверток.
  А Марат изумленно уставился на кота. Он был точь-в-точь такой, как тот на лестнице, только, разумеется, не разговаривал.
  Павел осторожно развернул тряпицу и изучал содержимое свертка, присев над ним.
  - Подойди сюда, - позвал он Марата.
  -Да.
  - Что это, по-твоему?
  Марат посмотрел и недоуменно покачал головой.
  - Бумага.
  - И все?
  - Я больше ничего не вижу. Пачка чистой бумаги.
  - Пачка. Чистой. Бумаги, - раздельно повторил Павел. - Пачка чистой бумаги.
  Он сцепил руки в замок и прижал их ко лбу, размышляя.
  - Ну что может быть особенного в пачке чистой бумаги?..
  Кот не уходил. Он довольно мурлыкал и терся об ноги Марата. Марат погладил его.
  Павел резко оторвал руки ото лба.
  - Откуда она здесь взялась? Так много? А бревна? Неужели?! Да нет, не может быть...
  Отшельник говорил сам с собой. Марат не понимал, о чем он. Но ему показалось, что пришло время узнать свою ближайшую судьбу.
  - Ты обещал отправить меня обратно, помнишь?
  Павел дико взглянул на него и вроде очнулся.
  - Да. Ты прав. Ну что ж, пойдем.
  Он подобрал бумагу.
  У самых ног Марата развалился кот и мешал пройти. Марат вспомнил своё обещание. "Интересно, что скажет отшельник", - мелькнула непрошеная мысль. Но все же он наклонился и поднял кота. Зверь был тяжеленный.
  Впрочем, ушедший в свои мысли Павел заметил нового члена компании уже у самой базы отшельников.
  - Это еще что?
  - Я его на память взял, - объяснил Марат.
  - Дурман не выветрился? - рассеянно поинтересовался Павел и больше ничего не сказал.
  Но он выполнил своё обещание и довел Марата до телепорта. Обошлось без приключений, даже Герман, видимо, дремал у себя в келье.
  К удивлению Марата, они расставались почти по-дружески. Павел даже протянул руку, словно был обычным человеком, а не отшельником.
   - До свидания. И... - он запнулся, - спасибо.
  - Удачи, - искренне ответил Марат, чувствуя, что удача его странному знакомому не помешала бы.
  Рискованное приключение заставило их почувствовать взаимную симпатию. Все-таки они друг другу помогли.
  И Марат вернулся домой. С вечера он налил коту воды в миску, поставил тарелку с кашей. Выпустил его гулять по комнате, знакомиться с обстановкой. И завалился спать. А самое интересное было на следующий день.
  Проснулся он поздно. Поднялся, погладил кота, оделся...
  - Доброе утро! А где же мясо?
  Марат ошалело уставился на нового жителя своей комнаты.
  - Ну да, это я!
  Кот действительно говорил. У него даже пасть открывалась и закрывалась, и язык мелькал за белыми зубами. Марат перепугался гораздо больше, чем в первый раз. Тогда-то, под воздействием дурмана, он имел право что угодно увидеть и услышать. Но сейчас?
  Он стал потихоньку подбираться к двери.
  - Начинается, - ворчливо продолжал кот. - Чего ты испугался, скажи, пожалуйста? Ты же знаешь, что я умею говорить.
  - Так я думал, это мне приснилось, - еле выговорил Марат.
  - Чушь какая, - недовольно пробурчал его странный собеседник, - это я-то приснился? Кстати, меня зовут Аристотель. А тебя?
  - Марат.
  - Очень приятно, - вежливо сказал Аристотель. - Я поживу тут, посмотрю, как мне понравится. Но я мясо больше люблю, чем кашу, имей в виду.
  - Да я и сам-то его не каждый день вижу! - возмутился Марат.
  - М-да? Жаль. Ну, на Острове тоже особо не было. Если только когда своруешь кусочек, так крику сколько поднималось, не поверишь.
  Кот держался совершенно естественно и непринужденно, словно ничего необычного не происходило. Марат, наконец, обрел способность задавать вопросы.
  - Кто ты такой?
  - Дай мне еще какой-нибудь еды, кроме каши, которая мне не нравится, - торжественно заявил Аристотель, - и я расскажу все, что знаю.
  "Наверно, я все-таки сплю", - думал Марат, наблюдая, как говорящая живность преспокойно поедает макароны.
  
  Когда-то давно, еще до Великого Разрушения, на Острове работала исследовательская лаборатория, которая изучала возможности создания биороботов. Роботы эти должны были создаваться на основе существующих на планете живых организмов, но в них предполагалось закладывать новые необычайные способности. Ученые надеялись овладеть искусством собирать подобных роботов, точно конструктор - деталь от одного животного, деталь от другого, крылья птицы, тело пантеры, в дополнение еще жабры на всякий случай, человеческий интеллект и феноменальная память. Эти механизмы - нет, скорее, существа, чем механизмы - не могли быть подвержены старению. Они сами залечивали свои раны и самообучались.
  В теории все было прекрасно. Был запущен опытный проект "Аристотель". Исследователи намеревались сконструировать для начала совсем маленького биоробота самого простого вида. Такого вида, что ни один житель Земли и не подумал бы, что перед ним нечто необыкновенное.
  В общем, в качестве опытного образца они собрались сделать... энциклопедию в образе кота.
  Все шло успешно, и эксперимент близился к завершению. Но Великое Разрушение прервало исследования. Лаборатория, увы, была закрыта, и сложная аппаратура стояла нетронутой в течение многих лет.
  Последние уходящие оттуда ученые то ли не смогли, то ли не захотели уничтожить почти завершенные результаты своих опытов.
  В одном из десятков тысяч зданий Острова, за десятками дверей, под десятками замков, в серебристой капсуле долго-долго находилось в подобии заколдованного сна пушистое мягкое существо, очень похожее на кота.
  Несколько лет назад в помещения лаборатории в поисках чего-нибудь ценного проникли несколько жителей Острова. Это были полуголодные, оборванные, измученные люди. После долгих стараний они взломали двери, и разбили замки, и проникли в зал, где проводился некогда главный эксперимент.
  Они были разочарованы. Здесь не было ничего, что можно было съесть, или надеть на себя, или хотя бы обменять на дурман. Лишь серебристая полупрозрачная капсула привлекла их внимание.
  Сперва они пытались её открыть, но секрет этого странного громадного яйца им разгадать не удалось. Капсула не открывалась, и люди разбили ее.
  - Проклятье! - крикнул один из них с досадой. - Это всего лишь кошка!
  Среди обломков то ли металла, то ли пластика распласталось тело маленького зверя. Сон Аристотеля был потревожен. Он открыл желтые глаза, и первое, что он увидел - была опасность!
  Один из пришельцев размахивался ногой, намереваясь дать ему пинка.
  Аристотель создавался отнюдь не боевой машиной. Он предназначался для развлечения, невинной забавы, он был игрушкой, слепленной заботливыми руками. От его энциклопедических знаний и высокоразвитого интеллекта в данной ситуации не было никакого толку. Но гибкое тело хищника само поняло, как следует поступить.
  - Мя-а-ау! - взвыло чудо науки и технологии, и дало дёру.
  Никто и не подумал его преследовать. Кошек в городе хватало, а Аристотель внешне ничем от них не отличался и никакого интереса для людей не представлял.
  Первое время ему приходилось трудно. Он не знал, что ему есть, где спать, от кого прятаться - в его обширном багаже знаний почему-то про это ничего толком не было. Его порядком потрепали, чуть не лишили глаза, облили помоями и прищемили дверью. Немного подумав, Аристотель отключил разум и полностью положился на свои кошачьи инстинкты. Они великолепно выручили его.
  Через некоторое время все сложилось весьма неплохо. Аристотель был в прекрасной физической форме, и местные мелкие коты удирали от него со всех ног. Зато встречались очаровательные кошечки. Еду он научился воровать или выпрашивать. В подвалах была масса мышей и крыс, крыс он не трогал, опасался, а мышей иногда ловил для развлечения. В общем, жилось ему довольно привольно, только вот его создали общительным, а поболтать было не с кем.
  Подслушивая разговоры, он узнал, что его представления о человеческом обществе порядком устарели. Еще он узнал, что Остров - это место заключения, а миром правят люди, называющие себя отшельниками. Аристотель даже попробовал с ними подружиться и прогулялся на их кухню. Ему дали кусок рыбы, который он с удовольствием съел, но разговаривать с отшельниками не стал, предположив, что не впишется в их концепцию о Логосе. Была в них какая-то ограниченность.
  Местные жители делились на две категории. По большей части это были опустившиеся, потерявшие себя люди, жившие от одной порции дурмана до другой. Они плохо отличали сон от яви. Встречались изредка и другие индивидуумы, вроде Гая, сильные, жестокие, занимающиеся производством наркотиков или другими темными делами. Аристотель ни с теми, ни с другими не общался. Первые были слишком аморфны и неинтересны, вторые сразу попытались бы извлечь из него выгоду. Он же не хотел находиться в услужении, потому что гулял сам по себе, как и всякая уважающая себя кошка...
  Так вот и обстояли дела, когда он встретил Марата. Прознав о возможности попасть в большой мир, Аристотель сразу решил ею воспользоваться. Марат ему понравился. Он отличался и от отшельников, и от жителей Острова.
  - И вот я здесь, - закончил он. - Мне надоело бродить одному по городу. Я домашний кот. У меня должен быть хозяин. Он будет меня кормить, поить, играть со мной, когда мне захочется...
  Марата начал душить смех. Уже не в первый раз за время монолога Аристотеля, кстати.
  - Ты уже все решил, да?
  - Да, я остаюсь здесь. Я полезный, между прочим.
  Марат присел на корточки рядом с котом.
  - Скажи, а люди существовали... такие, как ты?
  - Нет. Я был первым. И последним, как можно догадаться.
  - Невероятно, - вздохнул Марат, запуская руку в густую шерсть Аристотеля. - Просто невероятно.
  ***
  Кристин у Марата. Слежка.
  Июнь 2190 года
  Кристин внимательно смотрела в пустое небо. История явно потрясла ее.
  - Как, вы сказали, звали отшельника? - наконец, спросила она, переведя взгляд на Марата.
  - Павел.
  - Ну что ж, откровенность за откровенность. - Она вздохнула. - Это мой брат.
  - Не может быть! - вырвалось у Марата.
  - Не может? - Кристин невесело улыбнулась. - Почему?
  Марат затруднялся с ответом.
  - Не знаю, почему я так подумал. Вероятно, из-за вашего деда. Он же испытывает страшную неприязнь к отшельникам.
  - Да, - согласилась Кристин. - Но так уж получилось. А Павел пропал на Острове много лет назад.
  - Вот как... - пробормотал Марат. - Но это и неудивительно, вы уж простите меня, конечно.
  - Я уже почти заставила себя перестать думать о нем... - вздохнула Кристин. - Ваша история - это так неожиданно. Но она ничего не меняет, ни-че-го. Я помню, однажды, перед самым исчезновением, Павел заходил к нам, и у него была ссадина на левой руке. А что было в свертке, вы сказали?
  - Бумага.
  - Бумага? - Кристин недоуменно пожала плечами. - На ней что-то напечатано?
  - По-моему, нет. Бумажные чистые листы. Я не понял, что в них необычного. А вот ваш брат, похоже, о чем-то догадался...
  Ни Марат, ни Кристин не могли разгадать тайну пачки бумаги. Они были слишком мало осведомлены о законах Сферы.
  - А это существо, Аристотель? - спросила Кристин. - Могла бы я его увидеть?
  Марат усмехнулся.
  - Увидеть можно. Но я не уверен, что он захочет разговаривать. Он довольно-таки своенравен. И крайне осторожен.
  
  К дому Марата они подходили уже поздним вечером. Темно было. Уличное освещение не работало, хотя фонари в некоторых местах стояли, черные бесполезные сейчас столбы. Окна домов почти нигде не светились.
  Аристотель был на своем кресле. То есть, когда-то это было кресло Марата.
  - Кс-кс...
  Кот мяукнул в ответ.
  - Аристотель, - позвал Марат. - Это Кристин. Ты можешь рассказать ей об Острове?
  Кот поднял голову, долгим взглядом посмотрел на молодую женщину и вдруг совершенно по-человечески отрицательно покачал головой.
  Кристин даже вздрогнула.
  Потом осторожно провела рукой по мягкому боку Аристотеля.
  - Не хочешь? Но почему?
  Кот потянулся, присел на задние лапы и решил умываться.
  -Будешь говорить или нет, а?
  Марат схватил Аристотеля за шкирку и легонько встряхнул. Кот зашипел, извернулся, и царапнул руки Марата.
  - Вот мерзавец!
  Кот легко бухнулся на пол, оттуда скакнул на подоконник, а оттуда - по занавеске и в окно.
  - Ну вот! - Марат с досадой задернул занавеску. - Не желает он, видите ли. Мне, честное слово, неудобно, что я вас сюда притащил!
  Кристин подошла к нему очень близко. Он почувствовал на щеке её дыхание.
  - У вас кровь на руках, Марат.
  Она коснулась его запястья, испачкав тонкие пальцы в крови.
  Слишком близко.
  - Это неважно, Кристин.
  Смывая кровь с рук, Марат думал, что стоит сделать еще одну попытку. Она вполне доверяет ему, раз уж пришла с ним сюда. Ну и чего тянуть дальше? Жизнь предоставляет не так уж много удовольствий в их распоряжение.
  - Послушайте, Кристин...
  Он не смотрел не нее.
  - Да?
  - Понимаю, что сейчас не время и не место говорить об этом, но я люблю вас.
  Молодая женщина мелодично рассмеялась.
  - Боюсь, это не так.
  - Это правда.
  - Нет, вы просто ошибаетесь. Вы и не догадываетесь, почему, мне кажется. Но я понимаю, чего вы хотите от меня, Марат. У меня было время подумать. Я согласна.
  Слова её прозвучали, словно согласие на заключение сделки. Марат не знал, что способствовало её решению, но, разумеется, не стал этого выяснять.
  
  Перед домом, среди стволов старых каштанов, неподвижно стояла тень. Она шевельнулась, обошла заросли акации - под ногами чуть слышно шуршала потревоженная трава - и вышла на узкую дорогу. Здесь было чуть светлее, и можно было разобрать, что на человеке серая одежда отшельника. Голова низко опущена и скрыта под капюшоном.
  Освещенное окно на втором этаже стало тускнеть. Отшельник вскинул голову. Этот оранжевый четырехугольник приковал к себе его внимание. Он пристально вглядывался в него, скрестив на груди руки, словно желая увидеть, что происходило за опущенными шторами. Капюшон помешал ему, съехав на глаза, отшельник неторопливо опустил его.
  
  Гладкая и нежная ткань платья облекала стройную фигуру Кристин, под этой нервущейся и немнущейся тканью была еще более гладкая и нежная кожа. Марат не спеша раздевал молодую женщину, ласкал её обнаженное тело, не ощущая ответного порыва. Кристин охотно отвечала на его поцелуи и объятия, но все же это была не более чем прекрасная статуя. Он приложил много усилий, чтобы превратить её в женщину, и потерпел неудачу. Возможно, ему просто не хватило времени, потому что настал миг, когда он уже перестал думать о ней, и стал думать только о себе. И даже если бы Кристин сейчас стала умолять его остановиться, он не остановился бы. И если бы она вздумала сопротивляться, он взял бы её силой.
  Но Кристин не сопротивлялась. Хотя в завершение целуя её в висок и легко соскальзывая в сторону, Марат отметил про себя, что её объятия страстными не назовешь. Но это было ему неважно. Слишком уж он хотел эту женщину.
  Слеза соскользнула с её ресницы, стекла по щеке и потерялась в золотых волосах. Марат этого не заметил, но чувствовал, что нужны слова. Он затруднялся подобрать их.
  - Спасибо, Кристин...
  - Рада, что тебе понравилось, - певуче отозвалась она. её голова легла на его плечо.
  Он обнял ее, нежно, бережно.
  - Главное, чтобы тебе было хорошо, понимаешь?
  - Мне хорошо, - ровным голосом ответила Кристин.
  "Ой ли?" - подумал Марат, но промолчал. Разбудить спящую красавицу поцелуем с первого раза не удалось.
  
  Проводив Кристин до телепорта, он вернулся домой и обнаружил Аристотеля, валяющегося на диване.
  - Что ж ты, мерзавец, делаешь? - прикрикнул на него Марат, устало опускаясь в кресло. - Тебе что было велено? Поговорить с девушкой. Удирать зачем надо было? Еще хорошо, она не подумала, что я её обманываю.
  - Очень надеюсь, что именно так она и подумала, - заявил кот. - Нахожу, что я поступил вполне разумно. Совершенно не нужно, чтобы обо мне слышало слишком много людей.
  - Даниель же знает о тебе, ты как-то терпишь!
  - И это было лишнее. Но по крайней мере, о нем тебе известно все. Он нас не выдаст. А что ты знаешь об этой женщине? Думаешь, она не может донести в Сферу?
  - Нет, конечно!
  - Почему ты так в этом уверен? Ты всего лишь хотел привести её сюда, согласись?
  - Да с чего бы ей сюда приходить? Я ж не знал, когда рассказывал, что Павел её брат.
  - Да, но ты предполагал, что такая диковинка, как говорящий кот, может вызвать интерес к себе, не так ли? А здесь тебе казалось проще соблазнить её, чем где-то в другом месте. Я в твоих любовных авантюрах не участвую.
  Взбешенный Марат вскочил с кресла. Кот на всякий случай юркнул под диван.
  Марат прошелся взад-вперед по комнате, выкурил пару самокруток, и... пришел к выводу, что Аристотель прав. Он всегда прав, чтоб ему провалиться.
  - Иди сюда.
  Кот осторожно высунул усатую мордочку.
  - А ты мне ничего не сделаешь?
  - Нет, - вздохнул Марат, - выходи.
  - Право, не понимаю, из-за чего было поднимать шум, - сообщил Аристотель, грациозно выскальзывая из-под дивана. Он сразу почувствовал смущение Марата, и все его нахальство к нему вернулось. - Несмотря на мое отступление, ты все же получил желанную возможность пообщаться с прекрасной Кристин.
  - Допустим, получил, - рассеянно ответил Марат, перебирая в памяти подробности свидания. - И толку что? Мне не только тело нужно.
  - Ну это уж от меня никак не зависит, - проворчал кот, вспрыгивая на кресло и сворачиваясь клубком.
  ***
  Сообщение от шпиона
  Бернгард слушал доклад одного из своих подчинённых.
  - Я приглядываю за этим молодым человеком, Маратом Иволгиным, согласно твоему распоряжению, наставник.
  - Хорошо. Продолжай это делать. Логос будет к тебе благосклонен.
  - Благодарю. Нам удалось заметить одну любопытную деталь.
  - О чем идет речь?
  - Он очень близок с одной женщиной.
  Бернгард чуть скривил губы, что означало усмешку.
  - Вполне вероятно. Ну и что?
  - Это сестра одного члена Сферы, которому ты оказываешь покровительство.
  - Не говори загадками, - с лёгким раздражением отозвался Бернгард. - Кого ты имеешь в виду?
  - Леона.
  - Ах, Леон... - Бернгард ненадолго задумался. - Весьма исполнительный юноша. Да, припоминаю, у него была сестра...
  Он вновь замолчал, размышляя. Его собеседник почтительно не прерывал хода его мыслей.
  - Марат Иволгин знаком с Леоном? - наконец спросил Бернгард.
  - Не могу пока сказать, наставник.
  - Попробуй это выяснить.
  - Хорошо.
  - Всё, ты свободен.
  Шпион послушно кивнул и бесшумно выскользнул за дверь. Он обладал умением появляться и исчезать незаметно. При его работе это было необходимо.
  Бернгард встал и прошёлся по комнате, обдумывая полученные сведения.
  Встречу с Кристин он помнил, но довольно смутно. Она ничем не отличалась от десятков подобных. Изредка, под настроение, он позволял себе небольшие развлечения, которые никогда не имели продолжения. Кристин была лишь одним из этих перепуганных созданий, которых он использовал по мере необходимости и отбрасывал, живыми либо нет - то зависело от его расположения духа. Его безнаказанность была столь естественной, что он даже о ней не задумывался.
  Ему бы и в голову не пришло преследовать Кристин, искать новых свиданий или следить за её дальнейшей судьбой. Она была ему совершенно безразлична. И то обстоятельство, что эта женщина близка с другим мужчиной, само по себе не вызвало бы у него ни малейшего интереса.
  Но Марат Иволгин... Бернгард прищёлкнул пальцами. Нет, это действительно очень странное совпадение... Надо всё обдумать.
  
  ***
  
  Радость физической близости осталась недоступной для Кристин.
  Марат понял это, и она поняла, что он понял, но не упрекнул ее, а лишь сказал: "Главное, чтобы тебе было хорошо". Ей не было ни хорошо, ни плохо, ей было безразлично. Его страсть сама по себе никак не отозвалась в ней. Но эти слова тронули её, вызвав в ней щемящую, болезненную нежность. Она долго перебирала их в памяти, словно камешки, вспоминала его интонацию, звучание его голоса, даже повторяла вслух. Фраза эта засела в её уме, как заноза, Кристин то и дело вспоминала о ней, а значит, и о Марате.
  Постепенно, возвращаясь к его словам снова и снова, Кристин стала испытывать сожаление при мысли о том, что эта сторона жизни оказалась закрыта для неё. Но чувственные наслаждения были отгорожены от неё непроницаемой завесой. Она была глуха, слепа и знала об этом.
  
  
   XI. Бернгард и Ярослав
  У моря. Подозрения Бернгарда
  Июнь 2190 года
  На следующий день, утром, Бернгард деловой походкой шел по узкой тропинке, ведущей вдоль берега моря. Поверхность воды была ровной и гладкой, словно зеленое стекло. Под этим хрупким покрытием таилась страшная мощь, при одной мысли о которой у человека, наделенного живым воображением, мороз бежал по спине. Волны поглаживали по спинам черные камни, усыпавшие мелководье, ничем не выдавая своей постоянной готовности обрушиться на берег, заливать поселения и топить корабли тем решительнее, чем нежнее была эта мимолетная ласка.
  В двух-трех сотнях метров от берега начинался горный массив. Горы были не очень высоки и покрыты лесом. Лес лежал на их массивных телах, точно толстая шкура, кое-где в этой шкуре проглядывали проплешины - каменистые раскаленные участки. Солнце беспрепятственно выливало на них свой жар, иссушало чахлую траву, которая робко пыталась выглянуть из-за камней, тонкая и ломкая, но все же еще живая. Камни здесь были с неровными острыми краями, в основном, белый известняк. На изломах виднелись впаянные мелкие раковинки давно умерших моллюсков.
  Горы томились, словно старые звери, измученные зноем и скукой. По извилистой тропе Бернгард поднимался вверх. Быстрая ходьба по жаре, возможно, и утомила отшельника, но не заставила его сменить гримасу брезгливого недовольства на лице на выражение усталости. Он решительно направлялся к небольшому светло-розовому строению. Оно было разноэтажным, как порой строят в горной местности: два этажа в задней части дома, один - в передней. В здании имелся еще подвал, об этом Бернгарду было известно лучше, чем кому-нибудь другому. Установленная в подвале кабина телепортации прекрасно функционировала, но отшельник почему-то предпочел прийти сюда пешком. Возможно, он хотел собраться с мыслями перед предстоящим разговором, а возможно, желал отделаться от лишних колебаний и сомнений. Ибо Ярослав заставлял его колебаться и сомневаться, он ставил Бернгарда в тупик и изводил его насмешками, исполненными яда. Старик был все еще хитёр и опасен. Он искусно лавировал между группировками отшельников, сталкивая и объединяя их по своему желанию.
  Вот и сейчас у Бернгарда было ощущение, что он против своей воли пляшет под дудку Ярослава.
  Он уже успел поговорить с Леоном. Леон сейчас находился под его сильным влиянием - Бернгард ясно это сознавал и считал предательство молодого отшельника маловероятным. Но тем не менее, Ярослав пытается подобраться к юноше - зачем, хотелось бы знать? Бернгард обкатывал в уме эту задачку, словно море - камешек. Цепочка: он сам - Леон - Кристин - Марат - Ярослав была в его воображении построена, и ни малейших изъянов он в ней не видел. Даже и не пытался увидеть.
  Но пока Леон ничего не знал о существовании Марата.
  Ярослав смотрит далеко вперед. Вероятно, он заранее расставляет фигуры, чтобы впоследствии иметь возможность разыграть какую-то комбинацию.
  Вообще если бы речь шла не о Ярославе, с которым шутки были плохи, а о каком-нибудь другом члене Совета, Бернгард давным-давно вытряс бы из Марата все интересующие его сведения. Злил его этот парень.
  "Я и пальцем не могу его тронуть, пока не выясню, какое отношение он имеет к Ярославу".
  Тропа привела Бернгарда сквозь заросли туйи и можжевельника к самому дому. Возле здания раскинули колючие лапы невысокие реликтовые сосны. Они прикасались длинными иглами к бледно-розовым стенам и при малейшем движении царапали их. Хвоя успокоительно шелестела.
  Он вошел в дом. Здесь было прохладно и чисто. Развешенные по стенам пучки сухих трав насытили воздух в помещении немного необычным, но приятным ароматом. Бернгард заколебался, подняться ли ему на второй этаж или, наоборот, спуститься в подвал. Он не знал, где именно ожидает его Ярослав. Мысль о том, что старый аскет может находиться внизу, была чрезвычайно неприятна Бернгарду. Это было откровенное вторжение врага на его территорию. Кабина телепортации установлена там, о, проклятье! Ярослав, конечно, не упустить возможности изучить апартаменты Бернгарда. Впрочем, он мог бы сделать это и в любой другой момент, когда ему вздумается.
  "Когда-нибудь этому придет конец", - раздраженно подумал отшельник и стал спускаться вниз по крутой и узкой каменной лестнице. Там, в подвале, было его царство, мало похожее на пёстрый солнечный мир за стенами светло-розового домика.
  Бернгард еще несколько дней назад назначил встречу Ярославу - встречу, которую следовало запротоколировать. Он особо обговорил, что предполагается запись всего, что будет сказано, и это было из ряда вон выходящее требование.
  Оно могло быть объяснено либо откровенным проявлением недоверия, либо желанием подчеркнуть чрезвычайную важность обсуждаемой темы.
  Отшельники, в том числе члены Совета, нередко встречались для обсуждения различных вопросов. Но вести записи разговоров было не принято. Служители Логоса доверяли друг другу, по крайней мере, на словах. Фиксировались только совещания Совета.
  Требование Бернгарда вызвало необыкновенный интерес в Сфере. Это был вызов.
  Речь предполагалось повести об антарктических станциях. Ярослав не слишком торопился их закрывать.
  Сперва Бернгард предполагал уличить Ярослава в пренебрежении распоряжениями Совета и представить эту запись на следующем собрании. Но вторжение врага на его территорию - а именно так Бернгард расценил встречу Кристин и Марата - вывело его из равновесия и лишило хладнокровия. Все карты ему Марат спутал. Бернгард в спешном порядке рассчитывал новые ходы. Потому и шел пешком вдоль сверкающего моря.
  
  Ярослав в подземелье. Коллекция
  Отшельник спустился вниз, в узкий и длинный коридор. В противоположном конце коридора стояла кабина телепортации. Стены и потолок были каменными, побеленными, без украшений. По правую руку можно было увидеть несколько дверей. Все эти двери вели в одно и то же помещение - огромную комнату без окон, с высоким сводчатым потолком, и полом, выложенным серо-голубой мозаикой.
  Бернгард внутренне напрягся, словно животное, почуявшее в своей норе другого зверя. Он был почти уверен, что Ярослав там. От его легкого толчка дверь приоткрылась.
  - Войди, - повелительно произнес изнутри звучный голос старого отшельника.
  Ох, как затрепетало бы сердце Бернгарда от дикого бешенства, если бы он не умел в совершенстве владеть своими чувствами! Ох, как следовало бы ему вспылить, ударить по двери ногой, ворваться в комнату и обрушить яростную волну своей злобы на беззащитного старца...
  Беззащитного?
  Ярослав не сразу взглянул на вошедшего. Он с интересом рассматривал огромный стеклянный шкаф-витрину, стоявший у стены. Шкаф был изумительным произведением искусства. На дверцах его переплетались выпуклые листья и стебли не существующих в природе растений, прозрачные твердые бутоны наливались соком, готовясь лопнуть и явить миру дивную красоту стеклянных цветов. На шкафу расположились друг против друга два массивных дракона из того же материала, с перепончатыми напряженными крыльями, длинными раздвоенными языками и яростными рубиновыми глазами - свирепые стражи вверенного им богатства.
  Но предметы, разложенные на полках, на первый взгляд нельзя было назвать ценными.
  Там хранились железки разных форм и размеров, новенькие, блестящие, и проржавевшие до такой степени, что при малейшем прикосновении им грозила опасность рассыпаться в пыль; изделия из кожи, жесткие, прочные - ремни, ошейники, плети; грубо сколоченные предметы из нестроганого дерева, к которым нельзя было прикоснуться, не рискуя получить занозу...
  Это была знаменитая коллекция Бернгарда.
  Ярослав, наконец, оторвал взгляд от сокровищницы.
  - Наслышан о твоих забавах, - произнес он непринужденно, словно поддерживая светскую беседу. Осуждения не было в его голосе, просто констатация факта.
  - Это не забавы, Ярослав, - сдержанно ответил Бернгард. - Это всего лишь средства для поиска истины.
  - Открой шкаф.
  Бернгард послушно взялся за стеклянные ручки и развел в стороны дверцы шкафа.
  Ярослав протянул руку и снял с полки - стеклянной доски толщиной в два человеческих пальца - широкий железный ошейник с приваренными к нему длинными шипами.
  - Что это?
  - Это называется "рогатки", - тоном знатока проинформировал Бернгард. - Прекрасный способ лишения сна. Испытуемый таким образом лишается возможности лечь и восстановить силы.
  Ярослав повертел ошейник и положил его назад.
  - А это? - Он кивнул на маленькие грабли с четырьмя изогнутыми острыми зубцами.
  - Это? Кошачья лапа. Также это орудие называют "испанское щекотало". Преступника привязывают к доске и разрывают его тело железной лапой. Это была не очень распространённая казнь.
  В голосе Бернгарда звучала невольная гордость. Он был рад показать свою коллекцию, хотя бы даже и Ярославу.
  - А вот, судя по всему, дыба.
  Ярослав, прищурившись, смотрел уже на балку под потолком и свисавшую с нее веревку. Под балкой были укреплены деревянные ворота чуть выше человеческого роста, в ворота примерно на уровне плеча был вмонтирован толстый стержень, а к концу стержня прикреплено колесо, напоминающее штурвал. Вращая колесо, можно было наматывать веревку на стержень либо, наоборот, разматывать.
  - Руки сводят за спиной и обвязывают свободным концом веревки, - неторопливо, тоном экскурсовода говорил Бернгард. - А затем веревку наматывают.
  - А вот, - он широким жестом указал на свисавшую с той же балки железную цепь с крюком на конце, - устройство для подвешивания за ребро. Желательно применять также ножные кандалы, поскольку преступник, обладающий физической силой и твердостью духа, может попытаться вытащить из себя крюк и ускользнуть.
  - И как часто это все используется? - осведомился Ярослав, обводя комнату рассеянным взглядом.
  - По мере необходимости.
  Помещение не было похоже на камеру пыток, скорее, оно напоминало операционную. Яркий белый неестественный свет заливал зал, не оставляя ни единого затененного уголка, где мог бы отдохнуть глаз. Под ногами переплетались причудливые узоры из серой и голубой смальты.
  - Этот зал - символ всеведения, - торжественно произнес Бернгард. - Укрыться здесь негде. Даже мысли.
  Ярослав вновь рассматривал экспонаты страшной коллекции.
  - Бернгард...
  - Да?
  - Почему тебя привлекли именно средневековые пытки? Существует тысяча других способов узнать все необходимое.
  Бернгард скривился, нижняя губа опустилась вниз, обнажив зубы.
  - Узнать - да! Но ничто иное не заставляет человека больше сожалеть о своих заблуждениях. Когда он лежит на этом полу, беспомощный, окровавленный, без надежды спастись, то истинное смирение снисходит на него. Физическое страдание очищает душу.
  Страдание, беспредельное и мучительное, - продолжал он вдохновенно, - оно возносит ввысь и срывает покровы с тайн, - о, сколь это великолепно! Какое наслаждение я испытываю от вида его!
  Он задохнулся на миг, лицо его, обычно выражающее скуку и недовольство, сияло восторгом.
  - Ясно, - Ярослав небрежным жестом остановил его излияния.
  Бернгард осознал неосторожность своей откровенности и умолк. Гнетущая тишина воцарилась в комнате, как только смолк голос Ярослава. Сюда не проникали звуки извне.
  - Выйдем, - распорядился Ярослав.
  Бернгард послушно повернулся и направился к дверям. Ярослав последовал за ним. Он не хотел продолжать разговор в этом помещении. Здесь не было ни одного предмета, не настроенного враждебно по отношению к нему, ни одной вещи, которая могла бы принадлежать ему. Даже чудесный стеклянный шкаф Ярославу не нравился. В глубине прозрачных бутонов дремали источники яда, а рубиновые глаза драконов полыхали злобно и радостно, странным образом вобрав в себя брызги крови, пролитой раньше на этот пол.
  "Он не может убить меня здесь, - думал Ярослав злорадно, - поднимаясь вслед за хозяином подвала по узким ступеням. - А ему ох как этого хочется!"
  Он сдержал недобрую улыбку, просящуюся на его бледные губы, при мысли о том, как зол сейчас Бернгард, как проклинает он его, Ярослава, - это выжившее из ума ничтожество, с которым, однако, приходится считаться.
  Ярослав знал чужие сердца и умы не хуже их владельцев.
  Переговоры. Судьба Марата решается
  Они поднялись в светлую комнату с видом на море, на второй этаж легкомысленного розоватого здания, таившего мрачные тайны. В окно игриво заглядывала невысокая сосна, отличающаяся от своей суровой северной родственницы шаловливым нравом. Море чуть поодаль трудолюбиво катило бесконечную череду низких волн. У моря тысячи ликов. Сейчас оно пожелало стать возделанным полем. Ровные борозды покрыли водную поверхность.
  Ярослав про себя вздохнул с облегчением. Ему было приятно покинуть подвал. Он и сам знал толк в пытках, душевных и физических, он не хуже Бернгарда умел причинять боль - иначе он никогда не стал бы тем, кем сейчас являлся, - но сладострастный порыв, который охватил второго отшельника, удовольствие, которое тот испытывал при виде чужого страдания - все это было Ярославу омерзительно.
  Взгляд увел его далеко-далеко, туда, где изумрудно-зеленая масса воды соприкасалась с бирюзово-голубой массой воздуха. В сторону этой ровной линии летела белая чайка.
  "Море погубило неизмеримо больше жизней, чем это когда-либо удастся Бернгарду, - подумал он, неторопливо подходя к окну. - Но оно не вызывает отвращения, ибо не ведает, что творит. Море - стихия.
  А чайка губит мелкую рыбешку, но не для развлечения, а для того, чтобы жить. И чайка не вызывает отвращения.
  Но ему нравится сам процесс мучения другого существа. Все равно, какого. Это так странно. Я бы понял, если бы он мучил тех, кого ненавидит... или тех, кого любит".
  Мысль Ярослава сделала зигзаг, он припомнил несколько случаев из собственного прошлого. Но не время было предаваться воспоминаниям.
  Он решительно повернулся лицом к окну, чтобы яркий свет падал на лицо Бернгарда, а не на его собственное. Под ногою скрипнула половица.
  Один старый и опытный, другой молодой и сильный - два хищника жаждали погубить друг друга. Шестое чувство, которое никогда не подводило Ярослава, подсказывало ему, что вот уже два-три десятилетия ему не приходилось встречаться со столь опасным противником. Азарт предстоящей схватки вдруг развеселил его сердце и разогрел его старую кровь. Все-таки он был изощрён в интригах и не мог не радоваться в тайниках души своему искусству.
  - Наш разговор будет записан, - напомнил Бернгард.
  - Да, конечно, вот и летописец, - умиротворяющим тоном проговорил Ярослав. - Каждое наше слово он запомнит. Но я не понимаю, к чему эти формальности между нами, право...
  Летописец представлял собой примитивного робота, который неотвязно двигался за участниками дискуссии и фиксировал сказанное. Такие модели были разрешены к использованию Советом очень давно, когда этих роботов сохранилось еще довольно много. С тех пор большинство их вышло из строя, но несколько особо живучих особей до сих пор функционировало.
  В скором будущем предполагалось начать использовать для стенографии младших отшельников. Технологические достижения предыдущих поколений уходили в прошлое...
  Присутствие летописца беспокоило Ярослава, хотя он не подавал вида. Бернгард мог узнать что-то, порочащее его, сейчас огласить это и предъявить запись на Совете. Но зря он надеется на свою хитрость - с ним, Ярославом, не так-то просто справиться.
  - Прости, что я отвлекаю тебя от работы для нашей беседы. - лицемерным тоном произдес Бернгард. - Должно быть, у тебя много дел из-за вывода людей с антарктических станций?
  - Ну какие уж особые дела, - спокойно ответил Ярослав. - Сворачиваем потихоньку.
  - Совет, я помню, принял решение о скорейшем завершении работ.
  - Да, решение принято, принято решение... Я выступал против, как тебе известно. Но такова воля Совета. Кто я такой, чтобы противиться Совету тринадцати? Завершение работ идет своим чередом. Или ты хотел бы лично убедиться в этом?
  - У меня нет на это полномочий, - холодно сказал Бернгард. - Мы все отчитываемся перед Советом.
  - Жаль, что отказываешься, - кротко произнес Ярослав. - Мне было бы приятно убедить тебя в том, что я неукоснительно выполняю все распоряжения Совета, даже если считаю их не вполне продуманными.
  
  Не хотелось Ярославу говорить об Антарктиде, ох как не хотелось... Дело шло очень медленно. Старый аскет намеренно затягивал время. Он опасался оставить станцию без присмотра. Единственное место на Земле, где производились источники энергии - бросить все на самотёк было слишком рискованно, серьёзный сбой в работе всю планету бы оставил без света и тепла через некоторое время. Ярослав, конечно, немного сократил персонал, и распорядился демонстративно разбирать пару пустых ангаров - но в целом распоряжение Совета не выполнял.
  Ох, Бернгард, Бернгард... Ярослав прекрасно понимал, что его собеседник готов на все, чтобы удовлетворить свою ненависть, но неужели он не осознает, что рубит сук, на котором они все сидят? Он ведь не глуп. Неужели он настолько слеп?
  
  Бернгард вдруг заговорил о другом.
  - Есть иная задача, по которой отвечать перед Советом должен я.
  - Вся работа, которую ты выполняешь, очень важна, - не то польстил, не то поиздевался Ярослав.
  - Речь идет о жизнеописании Тарцини, - многозначительно сообщил Бернгард.
  Ярослав был доволен, что тема разговора столь резко поменялась.
  - Ну и как идет работа? Успешно?
  Бернгард молча подошел к шкафу, стоявшему у стены, выдвинул ящик, вынул пачку исписанной бумаги и протянул Ярославу.
  
  Ярослав внимательно просмотрел кипу листов. Текст удивил его, хотя он и не подал вида. Он никак не ожидал, что это глупейшее задание, подсунутое Бернгарду по его милости, может привести к созданию произведения захватывающего, связного и законченного.
  Разрозненные сведения о Тарцини, которые уже несколько поколений передавались из уст в уста, были старательно собраны, тщательно обработаны и сведены воедино. Ярославу сейчас казалось, если бы он рассказывал о Тарцини, он говорил бы этими же словами, настолько они были верными и точно подобранными. Но раньше они почему-то не приходили в голову.
  Тарцини не был изображен богом. Он был человеком. Но человеком, достойным встречи с Логосом. А может быть, человеком, создавшим Логоса - эта опасная мысль ловко ускользала от пристального внимания читателя, но все же таилась где-то между строк.
  Безусловно, у автора блестящее литературное дарование.
  "Жаль, что я об этом раньше не знал, - рассеянно подумал Ярослав, - я бы нашел, как его использовать. Теперь уже поздно. Но Бернгарду-то чего от этого парня надо?"
  Он полистал ещё немного и вдруг какой-то обрывок фразы привлёк его внимание. Что-то в нём было не то.
  Ярослав вернулся назад на несколько страниц, просмотрел их внимательнее, стараясь не замечать сверлящий взгляд Бернгарда. И неожиданно засмеялся.
  Ну ничего себе! Этот парень, Марат, совсем по-другому трактует понятие Логоса. Как он только до этого додумался, тут всё с ног на голову перевёрнуто. Или с головы на ноги? Самое смешное, что Бернгард, судя по всему, подмены и не заметил. Конечно, что ему до философских воззрений... Он практик, человек дела.
  "А я-то в таких вещах разбираюсь..." - подумал Ярослав с мимолётным, но приятным чувством собственного превосходства.
  - Это замечательно, - сказал старый отшельник. Он не увидел необходимости скрывать произведенное на него впечатление. А осенившую его идею лучше придержать при себе и потом спокойно обдумать.
  - Мне не нравится поведение автора, - Бернгард взял быка за рога.
  - Вот как? - удивился Ярослав. - Чем же?
  Бернгард заложил руки за спину.
  - Я не выясняю, где он занимается этой работой, не проверяю, как он это делает. Мне ничего не известно об этом.
  Ярослав равнодушно пожал плечами.
  - Мне тоже, Бернгард. А это имеет какое-то значение? Ты так говоришь, словно у меня есть сведения об авторе этого произведения, которых у тебя нет.
  Бернгард пристально смотрел на Ярослава, ища хоть тень неуверенности на его лице. Ему сильно мешал свет.
  - Он один не мог бы обработать такой объем материала за такое время. Физически.
  - Ты хочешь сказать, ему кто-то помогает? Ну и что? Нам интересен результат, не так ли? А результат превзошел все ожидания, как можно судить по этому тексту.
  Ярослав небрежно пролистал кипу бумаг.
  "Он видел текст раньше, чем я", - со злостью подумал Бернгард. Наступила непродолжительная пауза. Потом Ярослав нарочито громко вздохнул.
  - В конце концов, если это тебя беспокоит, что мешает спросить у него самого?
  - Ты.
  Ярослав рассмеялся почти искренне.
  - Я? Это каким же образом?
  - Ты тогда выдвинул идею использовать Марата Иволгина для обработки биографии Тарцини. Именно из-за этого вопрос о его ссылке на Остров не был рассмотрен. Могу предположить, что тебе что-то о нем известно, что он ценен для тебя, Ярослав.
  Оп! Уж не поэтому ли Бернгард проявляет к Марату столь пристальное внимание? У старого интригана стал смутно, очень смутно вырисовываться план действий.
  - Почему я должен возражать, если ты задашь ему пару вопросов? - вкрадчиво спросил Ярослав, не попытавшись опровергнуть домыслы Бернгарда. - Разве мы не доверяем друг другу?
  - Он может и не ответить на них... - многозначительно проговорил Бернгард.
  Ярослав понял намёк и невольно посмотрел вниз. Взгляд словно просверлил паркетные полы, деревянные перекрытия, и достиг холодного сумрачного подвала. Ярослав ясно увидел разложенные на стекле орудия пыток.
  - Этот молодой человек внушает мне опасения, - продолжал Бернгард, заметив заминку в беседе. - Быть может, он даже сомневается в грядущем пробуждении Логоса.
  Ярослав в притворном негодовании отшатнулся.
  - Невозможно, Бернгард!
  - Ты так уверен в нем... - Бернгард сузил глаза, ища взгляда старого отшельника. - Если есть что-то, что связывает его с тобой, только скажи мне. Я возьму свои подозрения назад.
  - Не больше чем тебе, не больше чем всем нам, полагаю, - раздражённо ответил Ярослав. Бернгард не верил ни одному его слову. Ему казалось, он вот-вот загонит соперника в угол.
  - Так я могу заняться этим молодым человеком? Ты не возражаешь?
  - Послушай, Бернгард, - медленно проговорил старый отшельник. - Неужели столь важно, каково происхождение этого произведения? Тебе нужно только прочитать его и оценить. К чему пытаться понять, как это было создано? Может быть, сам Логос диктует этот текст? Как мы может знать?
  "Вот как ты заговорил... - подумал второй отшельник. - Даже Логоса вспомнил... Что-то не слишком часто это бывает".
  - Мы должны это узнать, - парировал он вслух. - Это чрезвычайно важная книга для нас и для грядущих поколений. Если автор не предан всецело Логосу, то что им движет? Семена сомнения может он внести в этот священный текст, случайно или намеренно. А если его настоящая цель - опорочить учение? А если текст уже содержит символы разрушения, которые будут поняты слишком поздно? Меня постоянно тревожат такие размышления. Потому я и осмеливаюсь спросить - что тебе известно о нем?
  - Хватит! Мое терпение не безгранично, Бернгард! - вознегодовал Ярослав. - Твоя подозрительность выходит за пределы разумного! Ты требовал встречи со мной по совершенно незначительным вопросам, право! Раз уж у тебя такая навязчивая идея, проверь его лично. Но чтоб больше меня ерундой вроде сворачивания работ в Антарктиде не беспокоили!
  Он в первый раз продемонстрировал, что оскорблен требованием записи их разговора. Предмет дискуссии оказался маловажен, и опасения Бернгарда показались бы Совету нелепыми. У Ярослава были основания возмутиться.
  Бернгард проглотил гневную отповедь. Он даже обрадовался гневу Ярослава, хотя, разумеется, не показал этого.
  - Итак, ты отдаешь его мне? - уточнил он.
  - Парень не имеет ко мне отношения, - сердито буркнул Ярослав. - Как бы я мог его отдать? Он работает с тобой. У тебя есть право убедиться в его преданности Сфере. Так и воспользуйся им.
  Второй раз Ярослав решил судьбу Марата.
  Бернгард с благодарностью наклонил голову. Потом он протянул руку и сделал знак летописцу. Робот изобразил поклон и скрылся за дверью.
  Встреча подходила к концу.
  Бернгард все еще не мог рассмотреть толком выражение лица Ярослава, но оно показалось ему странным - смесь иронии и сожаления. Зато Ярослав прекрасно видел своего собеседника. Солнце, всегда благосклонное к старому отшельнику, не дало ускользнуть от его взора тревожному нетерпению, выглянувшему на миг из тусклых глаз Бернгарда.
  - Будь снисходителен, - сказал Ярослав.
  - О, непременно! - не то шепнул, не то прошипел его собеседник.
  - Ах, да! - спохватился Ярослав. - Это ведь не единственный экземпляр? Дай мне проглядеть текст на всякий случай.
  "Прикидывается, что не видел его раньше", - раздражённо подумал Бернгард. И сказал вслух:
  - Да, бери, разумеется.
  Антарктида была забыта.
  
  Ярослав спускался по узкой лестнице и уже не пытался скрыть усмешку, игравшую на его губах. Он совершил замечательно выгодный обмен - целый материк на одного человека... О, Логос, целый материк!
 Ваша оценка:
РЕКЛАМА: популярное на LitNet.com  
  М.Светлова "Следователь Угро для дракона. Отбор" (Юмористическое фэнтези) | | О.Герр "Захватчик" (Любовное фэнтези) | | К.Ши "Разрешите вас арендовать" (Короткий любовный роман) | | А.Ганова "Тилья из Гронвиля Бесплатно до 5.08" (Подростковая проза) | | П.Рей "Плохая девочка для босса" (Романтическая проза) | | А.Джейн "#ненависть любовь" (Современный любовный роман) | | LitaWolf "Королевский отбор" (Любовное фэнтези) | | Д.Рымарь "Десерт по имени Аля" (Современный любовный роман) | | А.Рай "Операция О.Т.Б.О.Р." (Городское фэнтези) | | М.Ост "Рок-баллада "Ты-моя!"" (Любовное фэнтези) | |
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
П.Керлис "Антилия.Охота за неприятностями" С.Лыжина "Время дракона" А.Вильгоцкий "Пастырь мертвецов" И.Шевченко "Демоны ее прошлого" Н.Капитонов "Шлак"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"