Вы говорите — любовь зла? Для меня любовь стала спасением.
Готовлю мясо по французски. Всегда выбираю самое лучшее мясо. Самое нежное. Главное — нарезать тонкими ломтиками и хорошенько отбить.
Лук, помидоры, сыр. Я всегда хотела готовить для него ужин. Сидеть напротив и смотреть, как он ест. И молчать. Я всегда его любила. Я и сейчас люблю.
Такой красивый. Высокий и сильный. Женщины вешались на него пачками. Не замечал. Или делал вид?
— Добавки?
От одного взгляда щемит сердце. Нельзя так любить.
— Больше не хочу.
— Не вкусно? — Сама я попробовать не могу. Это особенное блюдо. Для него одного.
— Вкусно.
— Правда?
Кивает. Отодвигает тарелку. Почти ничего не съел. Что же делать? Так его надолго не хватит.
— Тебе нужно есть.
— А ты… мы разве? — Смотрит на меня так внимательно. Не помнит. Не важно.
Мягкие, тёплые и доверчивые. Лучшее мясо. Отборное. Самое дорогое. Ему можно только лучшее мясо. Выращенное с любовью.
У меня нет возможности долго выбирать. Всё решает случай. Это как наваждение. Как внезапный приступ вдохновения. Видишь и понимаешь — вот это — твоё. Плоть твоя и кровь твоя.
Мясо нужно подготовить. Я сама разделываю нежные тушки. Всегда сама. Я читаю кулинарные книги. Смотрю шоу. Всегда готовлюсь.
Тело моего любимого состоит из того, что я подаю на завтрак, обед и ужин. Это так важно. Это — самое важное. Пока он ест — он живет. Живет со мной.
Охота начинается после обеда. Сытое, сонное, расслабленное время. Расслабленные люди, скучающие дети.
У нас могли бы быть дети. Мальчик или девочка. А может: и мальчик и девочка. Каждый раз, когда я смотрю в эти нежные лица, каждый раз я думаю: ну почему не я?
Он меня бросил. Когда-то давно он меня бросил. Мы не подходим друг другу. Это не то, что нам обоим сейчас нужно. И много всякой прочей ерунды, которую говорят, отведя глаза.
А я уже придумала имена. И для мальчика. И для девочки. Для многих наших мальчиков и девочек. Если я не успеваю узнать их имён, я называю их так, как бы хотела назвать сама.
— Сегодня у нас рулька под соусом «Антуанетта».
Звучит? Пожимает плечами. Слышал бы он, как она «звучала» у меня на кухне. Как она беззвучно рыдала.
Это особенная еда. Я не могу её есть, потому что всё ещё живу. Опять, заново, живу. Живу с ним. Мой любимый — мертв. Почти. И только особая диета поддерживает в нём жизнь. Моя еда.
Раньше он много смеялся. Чаще всего — не для меня. Рядом со мной, мимо меня. Сквозь меня.
Холодные руки, холодное тело. Холодное сердце. Сердце всегда было холодным. Но это ничего. Моя страсть согревает постель за обоих.
Спит. Ногти и зубы начали разрушаться. Кожа стала серой. Ничего. Такую красоту сложно испортить. Волосы высохли и губы потрескались. Если бы он только ел…
Пришлось превратить свой дом в склеп. Все окна зашторены, отопление выключено, приглушен свет. Я убрала зеркала. Но вряд ли он стал бы на себя смотреть. А если стал бы?
Я так боялась, что ему будет скучно, пока меня нет дома. Я сменила замки на дверях и укрепила окна. Возвращаясь, задерживала дыхание: как он? Ждёт ли? Жив ли?
Двери на кухню я тоже запираю. Кухня — мой особенный мир. Полный красок и специй. Воплей и новых идей. Мир шафрана и свежей зелени. Мир острых ножей и газовых духовок. Мир последних игрушек. Мир их последних снов.
Любовь зла?
Был ли у меня выбор, когда он сказал, что это не то, что нам обоим нужно...
Разве сейчас мы не стали ближе? Он, я, и наши воображаемые дети? Завтра я приготовлю тефтели по тоскански.
Надеваю красивое платье, крашу губы. Ему, конечно, всё равно. Не всё равно мне. Ставлю свечи, сервирую стол. При свечах кожа не кажется такой серой.
В комнате всегда много свежесрезанных цветов. Они перебивают запах. Выносить мусор из кухни: отходы и остатки, вместе с цветами, кажется правильнее — есть в этом что-то. Они все — цветы жизни. Бывшие цветы жизни, мертвые цветы.
Мы смотрим друг на друга. Обычно так и бывает. Теперь он всегда смотрит на меня, не отводя глаз. Не помнит. Пытается узнать? Он ослаб, и это и хорошо, и плохо. Он так слаб, что не причинит мне вреда. Но в ослабевшем теле так тяжело поддерживать жизнь.
Я ношу с собой небольшой топорик. И сумку-переноску. Пурпурного цвета. С ленточками. Пятна крови на ней не кажутся красными. Ещё хлороформ. И детские игрушки. Разделкой я занимаюсь уже на кухне. Как он туда попал?
Почему же он так смотрит? Гнев? Злость? Ужас? Всё это — слишком человеческие эмоции. Обычно ему мучительно всё равно.
На красивых, белоснежных тарелках лежат кусочки фрикасе. Самое нежное филе. Он не притронулся. Что у него в руках?
— Эт-о-о… д-д-етские б-ботиночки? — Двигает ко мне два маленьких розовых башмачка, перетянутых шнурочком. — Д-детские б-ботиночки? От-ве-чай!
Смотрю на них. Перепачкал скатерть кровью. Где он их нашёл? Как открыл дверь? Это мой топорик?
Опрокинул стол. Свалил меня на пол! Сколько страсти.
— От-ве-чай!
Как же выбраться?
— От-ве-чай!
Какой тяжелый! Он был сильным при жизни. Но он же ничего не ест! Больно. Очень больно. Может, я сломала руку? Топорик приставил к горлу. Ненависть — не безразличие. Может, я даже рада.
— Ч-чем ты меня кормишь?
Мой сотейник. Как стати. Хорошо, что я принесла горячий соус прямо в посуде. Ударила его по голове. Снесла половину. Крови в нём давно нет.
— Ч-чем т-ты…
— Ты всё правильно понял, милый.
Бью ещё раз. Бью много раз. Почему он такой сильный? Понял, что мёртв? Убить его было легко. Он умер для меня, когда говорил те слова, отведя глаза. Сложно было пригласить его на прощальный ужин. Сложно было накормить самым “особенным” блюдом. А дальше было легко.
В тот день он пришёл ко мне. Съел кусочек утки (не утки), выпил вина (не вино это было) и остался. Сказал, что заглянул на минутку. Каким же наивным он был при жизни. Он остался навсегда.
Мы не подходим друг другу? Жизнь со мной — как заезженная пластинка? Вместе ужинать, ходить в гости, смотреть телевизор? Рожать детей, думать о садиках и школах? Это — жизнь мертвеца? Теперь ты знаешь, что такое жизнь мертвеца. А что могло бы быть нашим счастьем.
— У-у-бь-ю!
Сильные руки. Топорик я выбила. Но он умудрился схватить меня за горло. Смешно — что бы я сейчас не делала — он не умрёт. А вот меня убить может. Осознание дало ему такую силу?
— У-у-бью!!!
Воздуха не хватает. И этот запах. Запах тлена и сладкого соуса. Запах цветов из открытой кухни… Запах человека, которого я любила. Человека, который никогда меня не любил. Который меня задушит.
— В-воздуха.
— У-убью!
— М-милый, я хочу сказать…
— Нет!
— М-милый. Тебе… никогда не нравилось — воздуха, пожалуйста, хотя бы немного воздуха. — Тебе никогда не нравилось, как я готовлю.